Сердце Малого Льва - Елена Федина

— Мамочка, — сказал он ей глубоко выстраданную философскую мысль, — у меня пока нет лица.

Но она не поняла.

— У тебя нет мозгов, — постучала она его по лбу кулачком.

Герц перехватил этот кулак и поднес к губам.

— Зато у меня есть прекрасная мамочка.

— Замолчи, негодяй, — сказала она и улыбнулась.

Он почему-то вспомнил ночного мальчишку, у которого убили мать. Тоже, наверно, красивая была женщина. Что же за сволочи с ней расправились?

— Слушай, ма, — тут же родилась у него идея, — а наш дядя Ольгерд, он только будущее видит, или прошлое тоже?

— Ольгерд? — удивилась Ингерда, — он давно уже ничего не видит.

— Но мог же?

— Ну, случалось.

— Отлично… жаль, что он меня терпеть не может…

— Что ты задумал, Герц? — нахмурилась мать, — зачем тебе прошлое? Чье прошлое?

— Скучно, — признался он, — хочу раскопать одну историю.

— Какую историю?

— Не волнуйся, не нашу. У нас своих трупов хватает.

— Аггерцед, я тебя умоляю…

— Чего ты боишься? — искренне удивился он, — что мне может угрожать?

— Не зарекайся, — строго сказала мать, — вспомни Магусту.

— Сия чаша меня миновала, — усмехнулся он, — да и кому я нужен?

— Мне, — сказала Риция подходя, вид у нее был грозный, — ну-ка давай отойдем на пару слов.

— Может, лучше после обеда? — внес он встречное предложение.

— Нет, — сверкнула она глазами, — это единственное время, когда ты бываешь трезвым. Так что пошли.

— Рики, что он еще натворил? — еще больше встревожилась мать.

— Ничего. Мы сами разберемся.

Они закрылись в комнате для отдыха. Герц подумал, что глупо стоять, когда вокруг такая мягкая мебель, и развалился на диване.

— Моему терпению приходит конец, — заявила сестра.

— Моему тоже, — сказал он, — так чего мы ждем, ласточка? Прыгай ко мне!

— Прекрати паясничать! — вспыхнула она «синим лучом».

— По-моему, это ты меня позвала, — усмехнулся Герц.

Он давно понял, что обыкновенный секс — только бледное подобие того наслаждения, которое может дать энергия. Свою он раздавал направо и налево, а взамен не получал ничего. Хотелось попробовать. Но все Прыгуны были мужчинами, а единственной женщиной-Прыгуньей была его сестра. Собственно, его бы устроило и то, и другое, энергия беспола, не всё ли равно, с кем ею обмениваться? Лишь бы взаимно! Но эта его мысль почему-то натыкалась на полное непонимание.

— Так вот слушай, — раздраженно заявила Риция, — ты можешь вытворять, что хочешь: пьянствовать, распутничать, стены крушить… Меня это не волнует. Но я не позволю тебе втягивать в это Льюиса. Понятно!

— Какого Льюиса? — удивился Герц.

— Ты уже не помнишь, с кем вчера напился?

— С Гоббом.

— С каким, к черту, Гоббом! Зачем ты напоил Льюиса и затащил к себе на квартиру?

— Ангелочка? — наконец дошло до Герца, ему стало забавно: что еще припишет ему разъяренная сестрица?

— Это Льюис Тапиа, мой практикант, — объявила она, — и я за него отвечаю.

— Плохо отвечаешь, — усмехнулся он, — парень совсем не знает наших обычаев. И пить не умеет. И… вообще ничего не умеет. Ничему ты его не научила!

Риция вспыхнула на этот раз уже «белой сиренью». Это было плохим признаком.

— Не смей развращать мальчишку! И приучать его к своей энергии!

— Да ничего подобного!

— Это ему можешь рассказать. А я прекрасно понимаю, что ты вытворял на самом деле!

— Дорогая, это было так невинно!

— Ах, невинно?!

— Не смотри на меня так, Рики. Я расплавлюсь. Тебе что, этот земной ангелочек дороже родного брата?

— Да ты мизинца его не стоишь, чтоб ты знал!

Тут он уже разозлился. Он мог спокойно выносить ругань, упреки, угрозы, вопиющую неблагодарность… но сравнения с кем-то другим да еще не в свою пользу не выносил.

— А я-то еще на что-то надеялся! — усмехнулся он, — но во всем этом радует только одно: у занудного дяди Ольгерда скоро вырастут рога!

— Не смей трогать Ольгерда! — визгнула Риция.

— Они ему даже пойдут, — ухмыльнулся Герц.

— У тебя извращенное сознание, и понимаешь ты всё в меру своей испорченности. Просто некому прочистить твои воспаленные мозги!

— Уж не ты ли собираешься этим заняться?

— Придется мне, раз больше некому.

— Знаешь что, дорогая, — окончательно разозлился на нее Герц, — у тебя, как я вижу, воспалился родительский инстинкт. Так ты сначала заведи своих детей, а потом уже их воспитывай. А если не можешь — так при чем здесь я?

Она подошла и влепила ему пощечину. Уже молча, без всяких комментариев. С минуту он тоже молчал: не мог понять, что же произошло, как это возможно посягательство на его божественную щеку, и как уважающий себя бог должен на это реагировать?

Щека горела. Вариантов было несколько: рассвирепеть, схватить ее и изнасиловать на этом диване; извиниться и объяснить ей, что он вовсе не спаивал ее драгоценного Льюиса; сказать какую-нибудь сальную гадость; отшутиться.

Он никак не стал реагировать, так ничего и не выбрав. Насиловать ее было жалко и чревато скандалом, объяснять ей что-то — бесполезно, гадостей он наговорил уже достаточно, а для шуток было не то настроение. Надо было поскорее этот разговор закончить, потому что возмущенная энергия уже вскипала в нем и рвалась наружу как пар из котла.

— Уйди, — сказал он сквозь зубы.

— Хочу тебя предупредить, — грозно начала сестра, — если ты еще раз…

— Уйди! — повторил он со злостью.

Его уже распирало от нервной синей энергии, он слишком быстро ее набирал в отличие от той же Риции, и удержать ее всегда было проблемой. Он еле сдерживался.

— … только сунешься к Льюису… — продолжила она.

Он вскочил и повернулся к окну. Стекла вылетели как от взрыва, лампочки в люстре тоже полопались, на мраморных стенах появились трещины. Он не хотел задеть Рицию, поэтому вся мощь его злости пошла в ту сторону.

— Не запугивай меня! — она мгновенно закрылась в белой сфере, — и дворец тут ни при чем. Не хватало еще, чтоб ты раздолбал собственный дом!