Когда я был настоящим - Том Маккарти

— Вы точно знаете, что именно вам следует делать? — спросил я ее.

Последовала пауза, потом из-под маски донеслось:

— Да. Просто стоять здесь.

Голос, приглушенный пластмассой, звучал неестественно — дребезжащий и искаженный, он наводил на мысли о тех грошовых детских игрушках, что издают мычание или короткие фразы, если их потрясти. Это мне понравилось.

— Совершенно верно. Стоять здесь, в холле, — повторил я и, кивнув им с костюмером, двинулся дальше к лестнице.

Мрачный пианист уже играл наверху, у себя в квартире на четвертом этаже. Мы выбрали для него какую-то вещь Рахманинова — по крайней мере, на первое время. Он сыграл мне на пробу отрывки из произведений нескольких композиторов, и это, рахманиновское, понравилось мне больше всего. Называлось оно не то Второй, не то Третий концерт, не то Соната ля мажор или си-бемоль… минор, мажор — что-то в этом духе. Что мне в нем нравилось, так это его колебательная природа — то, как музыка поворачивала и замыкала круг. Плюс оно явно было очень сложным для исполнения; ну и хорошо — значит, пианист будет ошибаться на самом деле. Ступив на лестницу, я услышал, как он наткнулся на первое препятствие. Я замер и схватил Энни за руку.

— Слушайте! — прошептал я.

Мы стали слушать. Пианист остановился, затем снова двинулся в атаку, а когда вступил в пассаж, на котором споткнулся, замедлился совсем. Он повторил это место несколько раз, потом набрал темп и, вернувшись к началу фразы, стал играть, засекая время: раз, потом еще — немного быстрее, потом еще, и еще, и еще, с каждым разом убыстряясь, пока снова не заиграл почти на полной скорости. В конце концов он, разогнавшись, вылетел из пассажа, дальше, к концу сонаты.

— Точно как надо, — сказал я Энни. — Точно.

Мы пошли дальше, вверх, мимо квартиры мотоциклиста-любителя. Его там, разумеется, не было — он возился со своим мотоциклом во дворе. По крайней мере, так я надеялся — ему положено было находиться там, а не где-либо еще. Дальше шла квартира неинтересной пары. Этажом выше, на пятом этаже, мы обнаружили Фрэнка. Он стоял на площадке с чертежом в руках, сверяя с ним стены и пол — распределение пространства заполненного и пустого. Увидев меня, Фрэнк кивнул с видом, означавшим, что он удовлетворен проверкой, опустил державшую планшет руку и сказал мне:

— Все в порядке. Удачи.

Мы пошли дальше. Завидев нас, подчиненные Фрэнка и Энни уходили с лестницы, отступали за двери; в руках у них были рации. Мы миновали дверь хозяйки печенки; за ней слышалось шарканье нескольких пар ног и звук мягкой, нежареной печенки, выкладываемой на разделочные доски. Потом мы очутились на моем этаже. Энни вошла со мной ко мне в квартиру, чтобы убедиться, что и здесь все в порядке. Все было в порядке: растения чахлые, но живые; половицы затоптанные, но теплые; ни блестящие, ни тусклые — нечто среднее; коврик, чуть разлохмаченный, лежит где надо. Мы с Энни стояли лицом друг к другу.

— Все в вашем распоряжении, — она тепло улыбнулась. — Когда будете готовы начинать, позвоните Назу.

Я кивнул. Она вышла, закрыв за собой дверь.

Перед тем, как позвонить Назу, я постоял один в моей гостиной. Расположение диванов и журнального столика, обстановка кухни: растения, стол, холодильник — все это было как надо. Внизу слышалось, как по всему дому включаются радиоприемники и телевизоры. Работал по меньшей мере один пылесос. Я шагнул в ванную и посмотрел на трещину на стене. И здесь все точно как надо — не только трещина, но и вся комната: краны, стена, цвета, трещина, все — идеально. Я шагнул обратно в мою гостиную, снял трубку и позвонил Назу.

— Готовы? — спросил он.

— Да.

— Хорошо. Запускаю печенку и котов. А дальше видно будет.

— Отлично.

Повесив трубку, я подошел к окну кухни и выглянул наружу. В двух домиках, стоящих на уступчатых, красных шиферных крышах здания напротив, открылись дверцы, и из каждой выпихнули по паре котов. Трое из них начали медленно петлять по крышам, каждый в своем направлении; четвертый просто уселся, да так и остался сидеть неподвижно. Правда, когда я слегка перемещал голову где-то на сантиметр влево, дефект стекла создавал впечатление, будто он удлиняется и извивается. Снизу донеслось потрескивание: хлоп — это сырая печенка приземлилась в горячее масло, потом — еще раз, третий, четвертый. Несколько секунд казалось, будто в нескольких улицах отсюда пускают фейерверки; потом треск утих, перейдя в непрерывное скворчание, время от времени прерываемое щелканьем. Я побрел обратно в ванную и стал смотреть на котов оттуда, ожидая, пока до меня дойдет запах печенки.

Дождавшись, я шагнул обратно в гостиную и позвонил Назу.

— Не то, — сказал я.

— Что именно? — спросил он.

— Да запах. Я думал, Энни проследила, чтобы сковородки опробовали. В смысле, чтоб они не были новыми.

— Сейчас уточню у нее. Подождите.

Я слышал, как он связался по рации с Энни повторил ей то, что я ему сказал. Слышал, как ее рация затрещала, связываясь с его рацией и снова со мной по телефонному проводу. Слышал, как она сказала ему:

— Их опробовали. Мы все это отработали.

— Она говорит, их опробовали, — сообщил мне Наз.

Потом раздалось потрескивание, и я услышал, как голос Энни спросил у Наза:

— А что не так с запахом?

— Что с ним не так? — повторил Наз.

— У него острый оттенок, — сказал я ему. — Вроде как у кордита.

— Немного напоминает кордит, — сообщил он ей.

— Он мне это уже говорил, — произнес ее голос. — Скажите ему подождать пару минут. Когда начнет доходить до готовности, должен исчезнуть.

— Подождите пару минут. Должен…

— Да, я слышал.

Я снова повесил трубку и прошел в кухню. Растения, когда я мимо них проходил, зашелестели в своих горшках, зашелестели в точности так, как мне впервые это вспомнилось. Я подошел к окну. Теперь коты рассредоточились повсюду, черные на красном фоне. Мне было видно трех; четвертый, наверное, прошмыгнул за трубу. Я проскочил мимо края кухонного стола, достававшего мне до пояса, при этом задев его так же, как задевал в воспоминаниях, когда впервые вспомнил весь дом, — наполовину поворачиваясь боком сперва в одну сторону, потом в другую. Однако движение вышло недостаточно ловким, и рубашка, когда я проходил, слегка зацепилась за угол — не сильно, как за крючок, но все же задержалась на деревянной поверхности на лишних полсекунды, слишком плотно ее обхватив. Это было не то — не так, как мне запомнилось; в моем воспоминании я проскакивал этот угол ловко, так, что рубашка задевала дерево легонько, почти незаметно, словно плащ матадора, щекочущий рог быка. Я попытался снова — на этот раз рубашка вообще не коснулась дерева. Попытался в третий раз: прошел мимо стола, повернулся боком в одну сторону, потом в другую, попытался сделать так, чтобы рубашка мимолетно задела дерево при повороте. На этот раз с рубашкой все вышло как надо, зато с поворотом — нет. Трудно это оказалось, выполнить весь маневр целиком — надо будет попрактиковаться.