Доступ запрещен (СИ) - Виктория Серебрянская

знать историю своего появления на свет. Наверное, я зря отпустил тебя в эту академию, — с неожиданной злостью добавил он. — Ничего хорошего они не приносят! — Папа снова тяжко вздохнул и нервно утер совершенно сухой лоб. А потом начал рассказывать: — У меня была младшая сестра. Намного меня младше, на целых десять лет. Когда мы с твоей мамой поженились, Лиза была совсем еще малышкой. А когда повзрослела и тоже, как и ты, собралась поступать в звездную академию, я уже точно знал, что своих детей у меня никогда не будет. Лиза улетела сдавать вступительные экзамены, правда, академию, в отличие от тебя, она выбрала попроще, а мы с твоей мамой начали подумывать о том, чтобы усыновить малыша, оставшегося сиротой. Но судьба распорядилась иначе. — Папа снова нервно потер лоб, будто хотел собраться с мыслями. — Лиза не сдала экзамены, уж не знаю почему. Сообщила только родителям, что в целях экономии денег устроилась на работу и будет сдавать экзамены на следующий год. Твои дедушка и бабушка поверили и не возражали. Тем более что Лиза регулярно выходила на связь и всегда была веселой, счастливой и всем довольной. Даже присылала какие-то деньги, говорила, что зарабатывает много и ей на все хватает. Правда, о поступлении она больше не заикалась. А спустя четырнадцать месяцев вернулась домой. Напуганная до смерти и беременная. — Я затаила дыхание, во все глаза глядя на того, кого всю жизнь считала отцом. — До родов Лиза практически не выходила из дому. Выбросила свой дорогой комм и отдала мне терминал. Просила всем, кто будет ею интересоваться, говорить, что ее нет на Земле. Это было странно, но добиться от нее хоть какой-то информации ни у меня, ни у наших родителей не получилось. А потом родилась ты. В первую же ночь после того, как Лиза вернулась с тобой на руках из больницы, сестра исчезла бесследно. Оставила лишь записку, чтобы тебя отдали на усыновление куда-нибудь подальше от дома. Чтобы и следов было не сыскать. Но мы с твоими дедушкой и бабушкой на семейном совете решили по-другому: мы с мамой забрали тебя и переехали жить в другую страну. Потом еще и еще, пока наконец не оказались совсем в другом полушарии. А пока мы меняли места жительства, твои дедушка и бабушка погибли при пожаре от случайно взорвавшегося газопровода. И я тогда убедился, что моя сестра вляпалась во что-то очень нехорошее. В наше время подобный несчастный случай — это нонсенс. И решил ради тебя и твоего будущего забыть о прошлом, похоронить его навсегда. И если бы не эти твои анализы…

Голос папы неожиданно сорвался, резко охрипнув. А я, будто проснувшись, заметила, что не только мама безмолвно рыдает, сидя перед терминалом. На глазах у папочки тоже блестят слезы. Сердце в груди сжалось и где-то на границе сознания что-то будто разбилось. Что-то тонкое, хрустальное, драгоценное. Наверное, мое детство. Пришло время взрослеть, принимать серьезные решения и нести за них ответственность.

Прочистив горло, ибо тоже почему-то охрипла, я с трудом выдавила из себя:

— Мам, пап, я думаю, что вы все правильно сделали. Не жалейте ни о чем, вы у меня самые лучшие! И я вас безумно люблю! И сделаю все, чтобы вы мной гордились! Потому что я — ваша дочь!

Несколько дней после этого разговора я ходила сама не своя. Даже не реагировала на подколки Вилларса. Присутствовало четкое ощущение, что килл каким-то неведомым образом в курсе моей тайны. Сразу после разговора с родителями было даже желание подойти к нему, взять за грудки, хорошенько встряхнуть и потребовать рассказать мне правду. Остановила меня отнюдь не боязнь насмешек со стороны Вилларса или опасение нового витка ярости и вражды. По зрелому размышлению я поняла, что чем меньше живых существ в курсе моей истории, тем в большей безопасности я нахожусь. Из тех же соображений за день до начала занятий с курсантами я пошла на разговор к начальнику Академии. Все тщательно обдумав и взвесив, я пришла к выводу, что лучше открыться ему и попросить защиты, чем нечаянно вляпаться в неприятности, скажем, из-за медицинских исследований. Кстати, мне еще предстояла консультация у генетика, который на данный момент все еще отсутствовал в Академии. И, честно говоря, меня раздирали сомнения: с одной стороны, я очень сильно хотела узнать тайну своего рождения. С другой — опасалась, что чем больше существ будет в курсе происходящего, тем быстрее я найду проблемы на свою голову.

Попасть к начальнику Академии оказалось неожиданно просто. Адмирал Крайтон быстро решал текущие вопросы и, несмотря на приличную очередь под его кабинетом, через двадцать минут ожидания я уже рассказывала ему свою историю, запинаясь и икая от переживаний. Адмирал хмуро выслушал меня, но думал недолго. Итогом нашей беседы оказался гриф «Сверхсекретно» на моем личном деле. А также обязательства о неразглашении для всех, кто будет иметь или имел в прошлом со мной дело. Я медленно, но уверенно превращалась из живого человека в какой-то неодушевленный, но крайне ценный объект.

Чтобы хоть немного подсластить мне пилюлю по моему мнению, перед тем, как меня отпустить, Крайтон тщательно расспросил меня о моей биологической матери, записал все, что я смогла рассказать, и пообещал навести справки. По его словам, абитуриенты в Альянсе не исчезают в никуда. Хоть какой-то след, но от Лизы Гейден должен остаться.

У разговора с родителями оказался еще один крайне неприятный побочный эффект — мой дар, до этого довольно охотно откликавшийся и позволявший мне транслировать эмоции семи из десяти живых существ, вдруг словно умер. Впервые это случилось в тот же день, когда я утром поговорила с родителями. После разговора, чтобы сбросить эмоциональное напряжение, я отправилась на полигон и бегала там до тех пор, пока окончательно не сбилось дыхание, а мышцы не начали гореть огнем. В тот раз я подумала, что всему виной физическое истощение — на полигоне я забыла про время, и на завтрак сходить попросту не успела. Пришлось к интенданту за заданием на день идти голодной. Потом все как-то завертелось, и я попросту забыла про еду. А в обед не было аппетита… В общем, Айминь меня отчитал, дал день на восстановление и отпустил. Но через день история повторилась. А потом снова и снова. Айминь хмурился. Но руководству докладывать не спешил. По его словам, псион был слишком тонкой и хрупкой материей, и любая психоэмоциональная встряска могла привести к перегрузке нервной системы. Тем более, у слабой