Робинзон Крузо - Даниэль Дефо

Увидев, что старик весь окоченел, я посоветовал растереть его ромом, и Пятница тотчас же принялся растирать его.

О преследовании беглецов мы, конечно, забыли и думать; их лодка за это время ушла так далеко, что почти скрылась из виду.

Мы даже не пытались пуститься за ними в погоню, и, как потом оказалось, очень хорошо поступили, так как спустя часа два поднялся жестокий ветер, который, несомненно, опрокинул бы наше суденышко. Он дул с северо-запада как раз навстречу беглецам. Вряд ли они могли совладать с этой бурей; я был уверен, что они погибли в волнах, не увидев родных берегов. Неожиданная радость так сильно взбудоражила Пятницу, что у меня не хватило духу оторвать его от отца. «Нужно дать ему угомониться», – подумал я и встал невдалеке, ожидая, когда остынет его радостный пыл.

Это случилось не скоро. Наконец я окликнул Пятницу. Он подбежал ко мне вприпрыжку, с веселым смехом, довольный и счастливый. Я спросил его, давал ли он отцу хлеба. Он с огорчением покачал головой:

– Нет хлеба: гадкий пес ничего не оставил, все съел сам! – и показал на себя.

Тогда я достал из своей сумки всю бывшую у меня провизию – небольшую лепешку и две или три ветки изюма – и отдал Пятнице. И он с той же хлопотливой нежностью стал кормить отца, как малого ребенка. Видя, что он дрожит от волнения, я посоветовал ему подкрепить свои силы остатками рома, но и ром он отдал старику.

Через минуту Пятница уже мчался куда-то как бешеный. Бегал он вообще удивительно быстро. Напрасно я кричал ему вслед, чтобы он остановился и сказал мне, куда он бежит, – он исчез.

Впрочем, через четверть часа он вернулся, и шаги его стали значительно медленнее. Когда он подошел ближе, я увидел, что он что-то несет. Это был глиняный кувшин с пресной водой, которую он раздобыл для отца. Для этого он сбегал домой, в нашу крепость, а кстати прихватил еще две ковриги хлеба. Хлеб он отдал мне, а воду понес старику, позволив мне, впрочем, отхлебнуть несколько глотков, так как мне очень хотелось пить. Вода оживила старика лучше всякого спирта: он, оказалось, умирал от жажды.

Когда старик напился, я подозвал Пятницу и спросил, не осталось ли в кувшине воды. Он отвечал, что осталось, и я велел ему дать напиться бедному испанцу, изнывавшему от жажды не меньше старика дикаря. Я отослал испанцу также ковригу хлеба.

Испанец все еще был очень слаб. Он сидел на лужайке под деревом в полном изнеможении. Дикари так туго связали его, что теперь у него распухли руки и ноги.

Когда он утолил жажду свежей водой и поел хлеба, я подошел к нему и дал ему горсть изюма. Он поднял голову и взглянул на меня с величайшей признательностью, потом хотел было встать, но не мог – так болели его распухшие ноги. Глядя на этого больного человека, трудно было представить себе, что он при такой усталости мог только что так доблестно сражаться с сильнейшим врагом. Я посоветовал ему сидеть и не двигаться и поручил Пятнице растереть ему ноги ромом.

Пока Пятница ухаживал за испанцем, он каждые две минуты, а может быть и чаще, оборачивался, чтобы взглянуть, не нужно ли чего его отцу. Пятнице была видна только голова старика, так как тот сидел на дне лодки. Вдруг, оглянувшись, он увидел, что голова исчезла; в тот же миг Пятница был на ногах. Он не бежал, а летел: казалось, ноги его не касаются земли. Но, когда, добежав до лодки, он увидел, что отец его прилег отдохнуть и спокойно лежит на дне лодки, он сейчас же вернулся к нам.

Тогда я сказал испанцу, что мой друг поможет ему встать и доведет его до лодки, в которой мы доставим его в наше жилище.

Но Пятница, рослый и дюжий, поднял его, как ребенка, взвалил к себе на спину и понес. Дойдя до лодки, он осторожно посадил его сперва на борт, а затем на дно, подле отца. Потом вышел на берег, столкнул лодку в воду, опять вскочил в нее и взялся за весла. Я пошел пешком.

Пятница был отличный гребец, и, несмотря на сильный ветер, лодка так быстро неслась вдоль берега, что я не мог за нею поспеть.

Пятница благополучно привел лодку в нашу гавань и, оставив там отца и испанца, побежал по берегу назад.

– Куда же ты бежишь? – спросил я, когда он пробегал мимо меня.

– Надо привести еще одна лодка! – крикнул он мне на бегу и вихрем помчался дальше.

Ни один человек, ни одна лошадь не могли бы угнаться за ним – так быстро он бегал. Едва я дошел до бухточки, как он уже явился туда с другой лодкой.

Выскочив на берег, он стал помогать нашим новым гостям выйти из лодки, но оба они так ослабли, что не могли держаться на ногах.

Бедный Пятница не знал, что делать.

Я тоже призадумался.

– Оставь пока наших гостей на берегу, – сказал я ему, – и ступай за мною.

Мы пошли в ближайшую рощу, срубили два-три деревца и на скорую руку смастерили носилки, на которых и доставили больных к наружной стене нашей крепости.

Тут уж мы совсем растерялись, не зная, как нам быть дальше. Перетаскивать двух взрослых людей через такую высокую ограду было нам, конечно, не под силу. Пришлось опять пораскинуть умом, и я снова придумал, что делать. Мы с Пятницей принялись за работу, и часа через два у нас была готова очень неплохая парусиновая палатка, на которую были густо навалены ветки.

В этой палатке мы устроили две постели из рисовой соломы и четырех одеял.

Глава 25

Новые обитатели острова. Прибытие англичан

После того как я устроил жилье для наших больных гостей, только что спасенных из плена, ввел их под крышу их нового дома, где они могли отдохнуть и восстановить свои силы, нужно было приготовить им еду. Я послал Пятницу в мое маленькое стадо за годовалым козленком. Заколов его, он, по моим указаниям, приготовил из козлятины жаркое и крепкий бульон. Этот бульон мы заправили ячменем и рисом; получился очень вкусный суп. Стряпня происходила за наружной стеной, ибо как сказано выше, я никогда не разводил огня внутри крепости.

Мы накрыли стол в новой палатке и пообедали на новоселье вчетвером.

Я председательствовал за этим обедом и занимал наших гостей разговорами. Пятница служил мне переводчиком, не только когда я говорил с его отцом, но и с испанцем, так как испанец довольно хорошо изъяснялся на языке дикарей.

Когда мы пообедали, или, вернее, поужинали, я попросил Пятницу взять одну из пирог и съездить за нашими ружьями, которые за недосугом мы бросили на месте сражения; на другой день я послал его зарыть трупы убитых, а также ужасные остатки кровавого пиршества.

Пятница в точности выполнил мое поручение. Он так тщательно уничтожил все следы дикарей, что, когда я снова побывал на том месте, я не сразу мог его узнать. Только по деревьям на опушке прибрежного леса я догадался, что людоеды пировали именно здесь.

Через несколько дней, когда мои новые друзья отдохнули и немного пришли в себя после перенесенных ими испытаний, я начал при помощи Пятницы беседовать с ними.

Прежде всего я спросил отца Пятницы, не боится ли он, что убежавшие людоеды могут вернуться на остров с целым полчищем других дикарей, которые жестоко расправятся с нами.

Старик отвечал, что, по его мнению, убежавшие дикари никоим образом не могли добраться до родных берегов в такую сильную бурю, какая бушевала в ту ночь, что, наверное, их лодку опрокинуло и все они утонули.

– А если они остались в живых, – сказал он, – их отнесло в сторону и прибило к земле враждебного им племени, где их непременно съедят.

Помолчав немного, старик продолжал:

– Но если даже они добрались благополучно домой, то и тогда они не рискнут воротиться. Они были так страшно напуганы вашим неожиданным нападением, грохотом и огнем выстрелов, что, вероятно, расскажут своим соплеменникам, будто товарищи их погибли от грома и молнии. Вас же двоих – тебя и Пятницу – они приняли за разгневанных дьяволов, сошедших на землю, чтобы их истребить. Я сам слышал, как они говорили об этом друг другу. Они не могут представить себе, чтобы простой смертный мог изрыгать пламя, говорить громами и убивать на дальнем расстоянии, даже не поднимая руки.

Старик был прав. Впоследствии я узнал, что даже много лет спустя ни один дикарь не осмеливался показаться на моем острове. Очевидно, те беглецы, которых мы считали погибшими, все же вернулись на родину и своими страшными рассказами напугали других дикарей. Возможно даже, что в их племени сложилось поверье, будто всякого, кто ступит на берег этого волшебного острова, боги уничтожат огнем.

Не предвидя этого, я долгое время был в постоянной тревоге, ожидая мести дикарей. Впрочем, и я и моя маленькая армия всегда были готовы сражаться: ведь нас было теперь четверо, и, явись к нам хоть сотня врагов, мы не побоялись бы в любое время вступить с ними в бой.

Но ведь их могло быть и двести и триста, и тогда они победили бы нас. Однако дни проходили, а лодки дикарей не появлялись. Вместе с тем я все чаще и чаще возвращался к давнишней своей мечте о путешествии на материк. Отец Пятницы не раз уверял меня, что я могу смело рассчитывать на радушный прием у его земляков, так как я спас его сына и его самого от смерти.