ЕСЛИ №11 ЗА 2004 ГОД - СБОРНИК

Слова «самка» он выговорить не мог, потому что в языке рыцарей такого слова нет.

Он беспомощно посмотрел на меня, ожидая поддержки. Он любил меня.

Если бы у меня был сын, я бы хотел, чтобы он был похож на Персиваля.

Я кивнул в знак того, что понял его, но все-таки сказал:

– Мерлин утверждает, что у драконов кладку высиживает отец.

Я не сказал «самец», поскольку в языке рыцарей нет такого слова.

А значит, подразумевал я, ты вполне мог поразить этого дракона, потому что драконов у нас еще не было. Или хотя бы спугнуть его и забрать яйцо. Хотя бы одно.

Драконьих яиц среди экспонатов тоже еще не встречалось.

– Но, – Персиваль таращился на меня своими огромными глазищами, в которых плескалась боль, – это же еще хуже! Он так жалобно шипел на меня, несчастный отец, выполняющий свой долг, даже когда светлейшая супруга его бросила! Он так старался меня напугать…

– Ясно, – сказал я, – твое милосердие достойно восхваления, но не подражания. Ты само совершенство, Персиваль, но – я обернулся к остальным рыцарям, – не пытайтесь подражать ему. Ибо если все будут жить на вершинах, кто останется возделывать поля?

Никто из них и понятия не имел, как возделывают поля, но мои рыцари отозвались одобрительным смешком.

– Интересно, – сказала королева жемчужным голоском, – где же сэр Ланселот?

В моих покоях пахло свечным воском и сухими розовыми лепестками. Еще ландышами; это был природный запах моей королевы, потому что я так запрограммировал. Я, король Артур.

Сейчас она расплетала косы.

Она все делала сама, моя королева, даже стелила нашу постель, ибо камеристки у нас не было. Моя королева прекрасно со всем управлялась. Она командовала сервами, следя за тем, чтобы замок был убран, камин натоплен, моя одежда выстирана и заштопана, а обед готов вовремя. Словом, она делала все, что пристало делать королеве.

Она даже полировала Круглый Стол.

– Ты ждешь Ланселота? – спросил я.

Она не ответила, но я видел, как замерли ее пальцы, выпутывающие жемчужную нить из русого водопада волос.

Что поделать, если эта история про короля Артура и Гвиневеру, то значит, должен быть и Ланселот. Но я не позволю ей любить его, ведь я сам ее программировал.

Эта версия старой легенды должна окончиться хорошо.

Она была очаровательна. Ложбинка меж белых грудей уходила в вырез рубашки тончайшего полотна; а волосы были мягкими, словно шелк.

– Мой господин? – сказала она тихонько.

– Подожди, душа моя, – ответил я, – мне надо поговорить с Мерлином.

– Я буду ждать вас, – прошептала она и взяла подсвечник, чтобы переставить свечу к изголовью кровати. Пламя просвечивало сквозь ее ладонь, точно сквозь розовую раковину.

Она вообще не спит. Но полагает, что просто не уснет, потому что будет ждать меня. Никто из них не спит, но все думают, что спят. Ей-богу, это странно!

Я шел по коридору в своем тяжелом спальном халате, и тень моя бежала впереди по грубым каменным плитам. Она казалась высокой – почти как мои рыцари.

Они были совершенством. Все, даже идиот сэр Кей, потому что я их такими создал. Все они были совершенством, я – нет.

Я все чаще чувствовал себя уродливым и неуклюжим. В желудке у меня переваривался ужин, а чуть ниже, в петлях кишечника, уложенных друг на друга, догнивали остатки обеда. В почках копилась мочевина, моча хлюпала в мочевом пузыре, в суставах оседала соль.

Еще я подозревал, что у меня плохо пахнет изо рта.

Нужно делать их несовершенными, думал я, чтобы природным людям нечего было стыдиться.

Хотя… Говорят, те семь гномов были жуть как уродливы.

– Рад тебя видеть, – ворчливо сказал Мерлин.

Он выглядел так, как и положено Мерлину – высокий, крепкий старик, чьи черные волосы пробила седина. Благородные черты лица и мантия, расшитая звездами и лунами. Еще он был умнее остальных. Единственный, с кем здесь можно поговорить.

Я не знал своего отца, но хотел бы, чтобы он был похож на Мерлина.

– Что тебя тревожит, мальчик?

Он имел право называть меня так, поскольку воспитал меня с пеленок. То есть не меня, а короля Артура. Ну, вы понимаете.

– Персиваль, – сказал я, – он пренебрег своей прямой функцией. Он призван быть истребителем чудовищ, драконоборцем… Он ведь отвечает за добычу крупных рептилий! А он берет и жалеет дракониху. Или дракона. В общем, хрен его знает, кто это был, но Персиваль его пожалел.

– Он же рыцарь, – очень натурально вздохнул Мерлин. – Ты так и запрограммировал его. И теперь, когда столкнулись две программы, более универсальная победила.

– Это означает… – я поднял брови, – свободу воли?

– Ну да, – согласился Мерлин, – до какой-то степени. Любая свобода воли – просто возможность из двух мотиваций предпочесть более общую. Более цельную. Никто не исключение. Ни он. Ни ты.

– Выходит, они обретают самостоятельность?

– А разве ты обрел самостоятельность? – спросил Мерлин. У него была местечковая привычка отвечать вопросом на вопрос. – Никто не самостоятелен. Но они учатся. Стараются соответствовать твоим запросам. Твоим подсознательным ожиданиям. Они же любят тебя.

– Это значит, что Гвиневера полюбит Ланселота? – спросил я неожиданно для себя.

– А ты ее любишь? – спросил он, в свою очередь. – Гвиневеру.

– Нет. Как можно любить андроида? О присутствующих не говорят, прости, Мерлин.

– Ничего. Если не любишь, то какая тебе разница?

– Ты не подумай. К тебе я привязан.

– Естественно, – сказал он, – ведь у тебя не было отца. Да и если бы он был… Ведь он все равно был бы человеком.

Психокорректор. Аналитик, конечно, научный консультант, практикующий врач – ведь могу же я, в конце концов, сломать ногу? – но, в первую очередь, психокорректор. Таких, как я, всегда снабжают такими, как он. После той истории с семью гномами.

Нечто среднее между исповедником, отпускающим грехи, и доктором Фрейдом, трактующим любой чих как сублимацию эдипова комплекса.

– Ты ведь всегда неуютно себя чувствовал с природными людьми, правда?

– Мне и с этими неуютно. Они слишком совершенны.

– Полюби их.

– Что?

– Они любят тебя. Полюби их.

– Они любят меня потому, что это часть их программы.

– Дети любят родителей тоже потому, что это часть их программы. Персиваль восхищается тобой.

– Он восхищается не мной. Он восхищается королем Артуром. Он аккуратно расправил рукава мантии.

– А ты, Големба, думаешь, тот, настоящий король Артур действительно был таким уж совершенством? Ты думаешь, рыцари без ума были от чужого старого мужика? Они любили не его, а то блистательное воплощение божественного духа, которое им любить было легко и просто. А настоящий Артур… Думаешь, почему Гвиневера увлеклась Ланселотом?

– Но тогда…

– Стань для них Артуром. До конца.

– Но тогда я стану совсем психом.

– Ну и что? Кому до этого дело? На этой планете, кроме тебя, нет ни единого природного человека. Потом… какая разница? Тебе же известно, что в конце концов происходит со всеми сисадминами?

– Ну… они доживают свой век в очень комфортабельных психушках. Если повезет.

– Да. Наполеоны, капитаны Немо, Гэндальфы, Люки Скайуокеры… В окружении санитаров-андроидов, которые подыгрывают им, как могут. Так какая разница?

– Мерлин, – сказал я, – ты говоришь то, что я сам хочу услышать.

Он не ответил. Молча сидел в своем кресле среди упакованных образцов, тестеров, мониторов и магических кристаллов. В углах скопились тени.

– Думай сам, – сказал он наконец, – решай сам. Ты же природный человек. Но помни – они тебя любят.

Я повернулся и направился к выходу. В животе бурчало, почему-то чесались глаза.

У двери я вновь обернулся.

– У драконов правда кладку стережет самец?

– Понятия не имею, – сказал он. – Не знал, что тут вообще водятся драконы.

Сервы задули в серебряные трубы, и пламя взметнулось в камине.

– Сэр Ланселот, – объявил сэр Кей и пристукнул древком копья по каменным плитам.

В узкие стрельчатые окна били солнечные лучи, и на полу расцветали крохотные радуги.

– Наконец-то, – прошептала Гвиневера.

Она сидела, выпрямившись, стиснув тонкими пальцами подлокотники высокого кресла. Лицо ее, и шея, и грудь вплоть до низкого выреза платья заливались алым румянцем. Не может быть, им не дано краснеть. Игра света.

Сэр Ланселот вошел в каминный зал, и эхо его шагов разбивалось о своды и осыпалось вниз, точно осколки зеркал.

Рыцари, вытянув шеи и перешептываясь, напряженно вглядывались в него. Ибо это был сэр Ланселот, а он всегда умел удивить собрание диковинными трофеями.