Франсиско Франко - Хелльмут Дамс

Вскоре инициатива перешла полностью на сторону республиканцев, и 18 марта они начали решительное наступление. Вот теперь темп движения частей итальянского корпуса действительно достиг 25 километров в сутки. Только двигались они не вперед, а назад — вдоль все того же Сарагосского шоссе. Через несколько дней итальянский экспедиционный корпус перестал существовать. Кстати, большой вклад в его разгром внесли итальянцы-интернационалисты батальона имени Гарибальди.

Лично мне непосредственного участия в боях с итальянским экспедиционным корпусом принимать не приходилось. После Харамской операции меня назначили советником во 2-й мадридский корпус, командиром которого был полковник Альсугарая, старый офицер королевской армии, но честный человек, на совесть служивший Республике. А начальником штаба корпуса вскоре стал тот самый офицер, который впервые сопровождал меня на фронт под Мадрид, теперь уже подполковник, — Эстрада. Работали мы с ним дружно. Да и с Листером, с Лукачем не терял связи, наезжал к ним под Гвадалахару. Но все же дела заставляли почти неотлучно находиться в Мадриде. По этой причине так и не удалось мне свидеться со своим однокашником по академии имени М. В. Фрунзе полковником А. П. Фоминым, который запомнился мне скромным человеком и умным артиллеристом.

Он прибыл под Гвадалахару в самый разгар боев. Я в это время был целиком поглощен Мадридом, только поговорил с ним по телефону и условился о встрече после боев. А полковник Фомин выехал на фронт. В деревне Трихуэке, наблюдая за ходом боя с колокольни, попал под бомбежку. И был убит. Такая печаль нахлынула, когда дошло до меня это известие!

Война есть война, и скорбные, тяжелые вести обрушивались на нас довольно часто. Незадолго до гибели А. П. Фомина мы потеряли на Южном фронте прекрасного артиллериста полковника В. И. Димитрова, а позднее, уже на Арагонском фронте, на командном пункте генерала Вальтера был убит еще один наш прекрасный товарищ — полковник И. Г. Пидгола. Сложил голову за свободу Испанской республики легендарный генерал Лукач — Мате Залка. Тяжелые, невосполнимые жертвы…

Итак — новое место работы. Появились иные заботы, нужно было привыкать к другим людям. Корпус вел в основном бои по обороне Мадрида. На некоторых участках, например перед Аравакой, мы без особых усилий улучшили свои позиции. Пробовали выбить фашистов из Университетского городка, однако сделать это республиканцам так и не удалось.

Штаб нашего корпуса располагался в старом королевском дворце, сооружении столько же внушительном, сколько и знаменитом. Дворец этот знал на своем веку немало жестоких интриг, сопутствовавших всем поколениям испанских королей и описанных в свое время немцем Георгом Ф. Борном в известных «Тайнах Мадридского двора», за достоверность которых, впрочем, трудно поручиться. Во всяком случае, для штаба корпуса удобнее помещение трудно было найти. Возведенный на высоком восточном берегу реки Мапсанарес. за которой раскинулся столичный парк Каса-де-Кампо. дворец, образуя глубокий внутренний двор, наполовину уходил в землю, а наполовину возвышался над городом своими двухметровыми стенами, от которых фашистские снаряды отскакивали как горошины. Штаб корпуса находился на первом этаже, обращенном в сторону города. Наверху же было самое подходящее место для наблюдательных пунктов. Там они и располагались, защищенные мешками с песком, — артиллерийский, оперативного отдела, представителей авиации и службы ПВО.

Со стороны города перед дворцом красовалась небольшая площадь, окруженная статуями королевских особ и утопающая в цветниках, а к ней примыкал оперный театр, превращенный в артиллерийский склад. Невдалеке — площадь Пуэрта-дель-Соль. Обычно она кишела людьми, что привлекло к ней внимание фашистских артиллеристов. Когда сюда залетали снаряды, площадь моментально пустела, но через несколько минут снова заполнялась громкой и оживленной толпой.

Своеобразно жил Мадрид. У стен его, обращенных в сторону противника, проходила передовая линия, и тут смерть косила людей, а несколько кварталов в глубь города — совершенно иная атмосфера: бойко торгуют магазины, вовсю работают кафе, кино, театр оперетты, спектакль «Мухерес де фуэго» («Женщины огня») не сходит со сцены, и зал битком набит солдатами. Наплевать, что над головой зияет оставленная снарядом пробоина и в нее заглядывают крупные южные звезды, — вентиляция лучше!

Дети играют на улицах в войну и посещают зоопарк, который никто и не думал закрывать. Разорвется снаряд — ребятишки шарахаются в подворотни, а потом снова выбегают, крича и жестикулируя. Бывало и так, что после артиллерийского обстрела какой-нибудь курчавый малыш со сбитыми коленками лежит в луже крови и его подбирают, как солдата в бою.

На Гран-Виа — четырнадцатиэтажная «Телефоника». Это центр международной связи. Здесь вас могут соединить с Москвой, Лондоном, Парижем, Лиссабоном и даже Нью-Йорком.

И здесь же, на «Телефонике», — командный пункт республиканской авиации. Когда фашистские бомбардировщики прилетают бомбить Мадрид, офицеры вызывают свои истребители, и над городом закипают жаркие бои. Отсюда же корректируется огонь республиканской дальнобойной артиллерии, отсюда изучает поведение противника оперативный наблюдатель штаба фронта.

Так живет и воюет Мадрид. Работает метрополитен, но в его шахтах расположены и мастерские по изготовлению артснарядов. А в железнодорожных депо республиканцы наладили даже производство прожекторов для борьбы с авиацией фашистов. Помню, в какой восторг пришли рабочие, когда под лучами их прожекторов, проходивших испытание, загорелась толстая сосновая доска, а наш советский товарищ, интернационалист-зенитчик Н. Н. Нагорный дал прожектору высокую оценку.

В штабе 2-го мадридского корпуса шла обычная боевая работа. Меня удивляло лишь, что никю не выезжал в войска и предпочитал наблюдать обстановку на участке корпуса из-за толстых стен дворца. Пробовал я говорить кое с кем по этому поводу, но мне невозмутимо отвечали:

— Зачем же ездить, если и так все видно?

Сдается мне, что я стал жертвой остроумия.

Однажды я заметил, что офицер, вышедший из милисианос, не умел читать топографическую карту, и хотел объяснить ему, что к чему.

— Помилуйте! — отшутился он. — Зачем мне фотография местности, если перед моими глазами оригинал?

Исключение из офицеров корпусного управления составлял лишь комиссар корпуса Гонсалес Молина. Он часто, почти ежедневно, в компании со мной бывал в передовых траншеях. Возле Университетского городка, попав под минометный обстрел, комиссар был тяжело ранен.