Том 4. Стихотворения, не вошедшие в Собрание сочинений - Сергей Есенин

Датируется временем подготовки сборника «Телец».

«В «Собрание» это стихотворение Есенин не включил» (Комментарий — ГЛМ).

Прощание с Мариенгофом (с. 184). — Журн. «Гостиница для путешествующих в прекрасном», М., 1922, № 1, ноябрь, с. 3.

Печатается по первой публикации.

Автограф неизвестен.

Датируется временем отъезда Есенина за границу вместе с Айседорой Дункан (10 мая 1922 г.).

В «Романе без вранья» А. Б. Мариенгоф заметил, что за три дня до отлета в Кенигсберг Есенин зашел к нему:

— А я тебе, дура-ягодка, стихотворение написал.

— И я тебе, Вяточка!

Есенин читает, вкладывая в теплые и грустные слова теплый и грустный голос… (Мариенгоф Анатолий. Роман без вранья. Л., Прибой, 1927, с. 131).

Опубликовано А. Б. Мариенгофом в журнале во время пребывания Есенина за рубежом. Стихотворение не входило ни в одну прижизненную книгу поэта.

«В «Собрание» Есенин его не включил» (Комментарий — ГЛМ).

Анатолию Мариенгофу посвящено несколько есенинских произведений 1918–1921 годов. Среди них такие, как «Ключи Марии», «Сорокоуст», «Пугачев». В свою очередь, и Мариенгоф над несколькими своими вещами 1919–1925 годов обозначил посвящение: Сергею Есенину. Стихотворение, врученное Есенину перед его отъездом за границу, в книге «Роман без вранья» Мариенгоф назвал по примеру есенинского — «Прощание с Есениным». Вот его полный текст:

Какая тяжесть!             Тяжесть!             Тяжесть!Как будто в головыРазлука наливает медьТебе и мне.

О, эти головы,О, черная и золотая.В тот вечер ветреное небоИ над тобой,И надо мнойПодобно ворону летало.

Надолго ли?О, нет.По мостовым, как дикие степные кони,Проскачет рыжая вода.

Еще быстрей и легкокрылейБегут по кручам дни.Лишь самый лучший всадникНи разу не ослабит повода.

Но все же страшно:Всякое бывало,Меняли друга на подругу,Сжимали недруга в объятьях,Случалось, что поэтИз громкой стихотворной славыШил женщине сверкающее платье…

А вдруг —По возвращеньиВ твоей руке моя захолодаетИ оборвется встречный поцелуй!Так обрывает на гитареХмельной цыган струну.Здесь все неведомо:Такой народ,Такая сторона.

1922 (Анатолий Мариенгоф. Стихи и поэмы. 1922–1926. М., 1926, с. 39–40. На обл.: Новый Мариенгоф).

Рецензируя № 1 журнала «Гостиница для путешествующих в прекрасном», критик Л. Вас-ий ‹Л. Василевский› писал: «Очень раздражает обилие семейного материала: стихи Есенина «Прощание с Мариенгофом», интимные письма того же Есенина к тому же Мариенгофу и другим лицам. Все эти Толенька, Толики и Сашуры и пр. — провинциализм дурного тона и почти наглость» («Красная газета». Веч. вып., Пг., 1922, 4 дек., № 58).

Известен более поздний отзыв о стихотворении «Прощание с Мариенгофом». Писательница русского зарубежья Н. Н. Берберова в своей книге «Курсив мой», написанной в 60-е годы, называет это стихотворение Есенина «нежнейшим из всех его стихов» (Берберова Н. Курсив мой. Автобиография. Мюнхен, 1972, с. 239–240).

Мне страшно — ведь душа проходит // Как молодость и как любовь… — Здесь перефразированы строки из стихотворения В. С. Чернявского. Об этом он сам говорит в письме к С. А. Толстой-Есениной от 5 сентября 1926 года: «Книжечка Мариенгофа ‹Воспоминания о Есенине. М., 1926›, где есть только два хороших места, в общем произвела на меня отвратительное впечатление, я таким его себе и представлял. Но есть в ней и кое-что неожиданное для меня, очень поразившее: стихи Сергея. Я уверен, что когда он писал строфу «Мне страшно» и т. д., вспомнилось ему одно из моих обращений к нему, очень давних, и он повторил его в перифразе. У меня было так:

«Не страшно знать, что и душа проходит,Как лучшая, как всякая любовь…Что голос смерти над постелью бродит:Себя, себя люби и славословь…

Первые две строки нашли отзвук у Сережи через четыре года после нашей разлуки, а две следующих бессознательно сказали в 1915 году о нем будущем, которого в те золотые времена я, конечно, не мог бы себе представить. До сих пор я не знал этих стихов к Мариенгофу» (ГМТ). Стихотворение Чернявского относится ко времени наиболее частых их встреч в Петрограде и датировано 1915 годом (см. об этом коммент. А. А. Козловского к воспоминаниям В. С. Чернявского. — Восп., 1, 475).

О А. Б. Мариенгофе см. также коммент. к стихотворению «Я последний поэт деревни…» в т. 1 наст. изд.

«Грубым дается радость…» (с. 186). — С. Есенин. Стихи. (1920-24), М.—Л., 1924, с. 39–40. В разделе «Москва кабацкая».

Беловой недатированный автограф (ГЛМ); черновой автограф, ст. 9-12, с датой: «1923» (частное собрание, Москва).

Печатается по беловому автографу (ГЛМ).

Датируется по фрагменту чернового автографа.

Ю. Н. Либединский (1898–1959) вспоминает о таком разговоре с Есениным:

— Сережа, у тебя вот сказано:

Мальчик такой счастливыйИ ковыряет в носу.

Ковыряй, ковыряй, мой милый,Суй туда палец весь,Только вот с эфтой силойВ душу свою не лезь.

Ведь слово «эфтой» — это все-таки оборот не литературный, вульгаризм.

Он оставляет мою аргументацию без всякого внимания.

— А как иначе ты скажешь? С «этою» силой? — спрашивает он, смеется, и разговор прекращается, чтобы возобновиться спустя несколько дней.

— Помнишь, ты говорил о нарушении литературных правил? — напоминает он. — Ну, а тебе известны эти строки:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,И руки особенно тонки, колени обняв…

— Гумилев?

— Мастер, верно? А ведь тут прямое нарушение грамматики. По грамматическим правилам надо бы сказать: «И руки, которыми ты обняла свои колени, кажутся мне особенно тонкими». Ну, что-то в этом роде: «обняв» или «обнявшие»? Но «обнявшие колени» — ничего не видно, а «колени обняв» — сразу видишь позу…

Есенин жил в стихии языка, как ласточки живут в стихии воздуха, и то, что ученым воронам могло казаться нарушением правил языка, было виртуозным владением им. Чтобы так «нарушать» правила языка, надо в совершенстве им владеть (Восп., 2. 144–145).

В рецензии на сборники Есенина «Стихи» (1920-24) и «Москва кабацкая» А. Лежнев отмечал: «За «страшным» названием «Москва кабацкая» скрываются мягкие лирические стихотворения, грустные и жалобные. ‹ далее цитируются ст. 1–8 стихотворения «Грубым дается радость…»›. В них совершенно отсутствует поэтизация разгула или порочное очарование, которое присуще, например, стихам Бодлера. Потому нельзя говорить об их опасности. Есенин кается еще прежде, чем согрешил» (журн. «Печать и революция», М., 1925, кн. 1, янв. — февр., с. 130).

Папиросники (с. 188). — Кр. нива, М., 1927, № 9, 27 февр., с. ‹1›. Под стихотворением помета: «1923 г.». «Папиросники» напечатаны вместе со стихотворениями: «День ушел, убавилась черта…», «Ямщик», «Пороша» под общим заголовком: «Неизданные стихи Сергея Есенина».

Печатается по первой публикации.

Автограф неизвестен.

Датируется по помете.

В журнале к «Папиросникам» дано редакционное примечание: «Стихотворение доставил Ал. Кулёмкин, б. студент Литературно-Художественного Института имени Валерия Брюсова».

Сам А. Ф. Кулёмкин в очерке «Есенин и студенты» вспоминал об одной из встреч с поэтом: «Я прочитал стихотворение «Гамены» — о беспризорниках, ночевавших в норах и нишах китайгородской стены. Есенин прочитал свое стихотворение «Папиросники». Текст этого стихотворения он оставил у меня. Потом оно было напечатано в № 9 журнала «Красная нива» за 1927 г.» (Сб. «Воспоминания о Сергее Есенине», М., 1965, с. 427).

Что оставил Есенин у А. Кулёмкина — автограф или список стихотворения — неизвестно. В настоящее время местонахождение этого текста не установлено.

В 1926 году в ростовской газете «Молот» от 31 января, № 1347 была напечатана информация «К вечеру памяти Сергея Есенина». В ней, в частности, говорилось: «В Ростове у частных лиц имеется несколько рукописей Есенина. Среди них одно из стихотворений «Москва кабацкая», написанное от руки карандашом, и редкое стихотворение «Папиросники» (рукопись)». Что это были за автографы, выяснить не удалось.

Кулёмкин Александр Федорович (1895–1971), литератор, издательский работник. Встречался с Есениным в Москве в 1921–1922, 1923–1925 годах.