Введение в философию религии - Майкл Мюррей

Мы уже отметили, что некоторых убеждений — например, убеждения в надежности ваших познавательных способностей — можно разумным образом держаться и при отсутствии каких–либо оснований (они не являются даже самоочевидными). А значит, эвиденциалисту придется модифицировать свою трактовку того, как наши убеждения становятся обоснованными, — либо согласившись с этим мнением, либо объяснив нам, почему оно кажется истинным, даже будучи ложным. Но что бы ни сказал нам эвиденциалист о фундаментальных убеждениях, вроде убеждения в нормальном функционировании наших познавательных способностей, это совершенно неприложимо к убеждениям религиозным, ведь никто всерьез не думает, что религиозные убеждения им подобны. Иначе говоря, никто не считает, что мы разумным образом придерживаемся религиозных убеждений при отсутствии каких–либо оснований (даже свидетельств опыта).

А значит, никто в действительности не думает, что нам совершенно нечего сказать о том, почему для нас может быть вполне разумным иметь наши религиозные убеждения. Однако, согласно эвиденциалистам, любые объяснения разумности наших религиозных убеждений будут попросту недостаточными, пока мы не подкрепим их доказательствами. Причина того проста: говорить, что мы не располагаем доказательствами в пользу наших религиозных убеждений — это все равно что сказать, что мы не можем обосновать их утверждениями. В таком случае мы либо вовсе не имеем решительно никаких оснований держаться этих убеждений (с чем не согласится даже релиабилист), либо располагаем лишь опытными свидетельствами в их пользу. Но какого рода опытные данные могли бы мы иметь? Существуют данные восприятия, но, пожалуй, никто в наше время не имеет ничего похожего на непосредственные чувственные свидетельства, подтверждающие его религиозные убеждения. С другой стороны, есть опыт мистический — видения или иного рода сильнейшие переживания, в которых видят акты опытного постижения Бога. Бывают также более обычные и земные разновидности религиозного опыта: чувство божественного всепрощения, таинственное ощущение присутствия Бога в мире, внутренняя убежденность в том, что та или иная священная книга является боговдохновенной. Очень трудно, однако, доказать, что мы способны ясно сознавать, что подобные виды опыта явным образом подтверждают наши религиозные убеждения, а если мы не можем ясно сознавать, что они явным образом подтверждают наши религиозные убеждения, то нелегко понять, на каком основании могли бы мы сделать их фундаментом наших религиозных убеждений.

Для иллюстрации сказанного воспользуемся одним из обычных примеров из литературы о вере и рациональности. Линус имеет квазирелигиозную веру в существо по имени Великая Тыква. Великая Тыква очень похожа на Санта–Клауса: она обладает необыкновенными способностями, раздает подарки достойным людям и только раз в году появляется на публике. Происходит это в день Хэллоуина, а «достойные люди» — это те, кому удается отыскать «истинную» грядку с тыквами и просидеть на ней в ожидании всю ночь. Нужно ли говорить, что большинство из нас назовет веру в Великую Тыкву ни с чем не сообразной и, очевидно, по той простой причине, что в пользу подобной веры невозможно представить ничего, хотя бы издали напоминающего мало–мальски серьезный аргумент.

А теперь вообразим, что Линус имеет некий опыт, склоняющий его к вере в Великую Тыкву. Возможно, он чувствует в глубине своей души, как Великая Тыква говорит с ним и таким образом открывается именно ему, Линусу. Или он просто обнаруживает в себе не нуждающееся в каких–либо аргументах непоколебимое убеждение в том, что Великая Тыква существует и великотыквизм в основе своей истинен. Поможет ли это делу? Большинство из нас ответит отрицательно. Пожалуй даже, большинство из нас, получив эти дополнительные сведения о Линусе, посчитает, что дело совсем плохо. Каждый год Линус отказывается праздновать Хэллоуин и сидит, жалкий и продрогший, на грядке с тыквами, в чаянии пришествия Великой Тыквы, а теперь мы узнаем: все это потому, что он имеет явным образом необоснованное, но совершенно непоколебимое убеждение в том, что ему было дано особое откровение о существовании Beликой Тыквы и о ее замыслах! Какое прискорбное умопомешательство! Такое поведение можно, пожалуй, простить ребенку, но взрослого человека, поступающего подобным образом, следует, по меньшей мере, предостеречь от столь явного игнорирования суровой реальности.

Заметьте, однако, что безумие убеждений Линуса заключается не просто в том, что он держится их на основании опыта. В конце концов, те убеждения, которые связаны с чувственным восприятием, также опираются на опыт, и это вполне нормально. Так в чем же здесь проблема? Проблема, как мы склонны полагать, состоит именно в том, что никто (и даже сам Линус) не способен усмотреть какую–либо связь между его опытом и истинностью его убеждения. У нас просто нет причин думать, что данный опыт свидетельствует о возможной истинности данного убеждения, а значит, нет причин думать, что данный опыт служит обоснованием данного убеждения.

Подобная аргументация, похоже, и склоняет нас всего более в пользу эвиденциализма. И в той мере, в какой находим мы ее убедительной, мы можем видеть в ней основания для того, чтобы предпочесть эвиденциализм релиабилизму. Ибо релиабилист вынужден думать, что убеждение Линуса может быть оправданным, даже если нет никаких оснований полагать, что его квазирелигиозный опыт свидетельствует о возможной истинности этого убеждения. Решающим аргументом в его оправдании является именно то, что убеждение Линуса возникает благодаря надежным, правильно функционирующим познавательным способностям. Здесь неважно, действительно ли у Линуса есть основания считать, что его способности функционируют нормально и что им можно доверять. Но если мы это допустим, то разве не сможем мы тогда объявить оправданным любое безумное мнение, какое только придет нам в голову? Угодно ли вам считать вашими настоящими родителями Человека–Паука и Чудо–Женщину? Нет проблем: лишь заставьте себя твердо уверовать в истинность этого убеждения, а затем провозгласите во всеуслышание, что оно было порождено правильно функционирующими и вполне надежными познавательными способностями. Это, конечно, глупость, а значит, если релиабилист вынужден утверждать, что обоснование истинности может происходить подобным образом, то тем хуже для релиабилиста.

Но было бы ошибкой думать, что интерпретация релиабилистом великотыквизма (как и убеждения в том, что ваши родители — Человек–Паук и Чудо–Женщина, или иных сходным образом нелепых мнений) должны существенно отличаться от нашей интерпретации. Конечно, релиабилиста нисколько не смутит то обстоятельство, что ни Линус, ни кто–либо другой не в состоянии усмотреть связь между своим квазирелигиозным опытом и своей верой в Великую Тыкву. Тем не менее релиабилист может признавать, что подобно тому, как основания в пользу утверждений имеют разную степень убедительности и могут опровергаться другими основаниями, точно так же и данные опыта имеют разную степень убедительности и могут опровергаться другими данными. В случае же с великотыквизмом любые свидетельства, которые Линус мог бы привести в оправдание своей веры в Великую Тыкву, по–видимому, легко опровергаются, стоит лишь нам обратить внимание на конкретные детали рассказа о Великой Тыкве — тыква, наделенная органами чувств? и к тому же летающая? которая вдобавок судит о грядках с тыквами с точки зрения их «истинности»? да еще способная таиться от всего света целый год и, однако, каким–то образом телепатически являться малым детям? и так далее — а также на тот факт, что, вероятно, никто на нашей планете не имел до сих пор такого внутреннего опыта, на который ссылается Линус в оправдание своей веры в Великую Тыкву. Великотыквизм — учение нелепое и широкого распространения не получившее. В общем, есть веские причины сомневаться, что вера в Великую Тыкву порождена надежными, правильно функционирующими познавательными способностями. А значит, мы вправе думать, что вера Линуса в Великую Тыкву не имеет под собой никаких оснований.

И все же в случае с религиозным убеждением мы имеем нечто иное, и, согласно релиабилистам, данное различие принципиально. На протяжении всей истории человечества огромное множество людей испытывало переживания, которые, по мнению этих людей (истинному или ложному), означали некий род непосредственного сознания присутствия Бога или же сообщения им чего–то самим Богом. В своей книге «Постижение Бога» Уильям Алстон отмечает, что подобный опыт сходен с опытом перцептуальным: религиозные переживания, как и чувственные восприятия, входят в сознание субъекта помимо его воли и, как представляется субъекту, относятся к некоей внешней реальности. В случае с восприятием существует «сообщество» воспринимающих, и чтобы установить, достоверны ли наши восприятия, мы можем обратиться к другим членам этого сообщества, т.е. к другим людям, у которых есть глаза, уши и тому подобное. Мы также можем проверять данные нашего восприятия, сравнивая их с тем, что известно нам из науки или иных областей, связанных с построением теорий. (Могла ли эта кошка лететь благодаря своей собственной способности летать, как это мне только что показалось? Нет, учебник биологии утверждает обратное. Должно быть, кто–то швырнул ее через комнату.) Точно так же существуют сообщества людей, имевших сходные виды религиозного опыта, и те, кто испытывает религиозные переживания, обращаются к другим представителям своего сообщества или своей традиции, имевшим сходные переживания, чтобы определить, достоверен ли их нынешний опыт. Они также могут проверить своей опыт, сопоставляя его с тем, что известно им из теологии и связанных с ней теоретических дисциплин. (Мог ли Бог в действительности сказать мне, что поклоняться Ваалу — хорошо? Нет, в иудейских и христианских книгах по теологии утверждается обратное. Значит, эта мысль имела другой источник.) Конечно, объективного способа проверки надежности религиозного опыта, т.е. такого способа, который не зависел бы от самого религиозного опыта и опирающихся на него теологических традиций, — попросту не существует. Но ведь точно так же не существует такого метода проверки реальности нашего чувственного опыта, который не зависел бы от самих наших восприятий и построенных на их основе теорий. Впрочем, лишь немногое из сказанного было бы верным по отношению к Линусу и его опыту контактов с Великой Тыквой. И это, прибавят релиабилисты, помогает понять, почему доказательная ценность великотыквенного опыта Линуса очевидным образом ничтожна, тогда как о доказательной силе религиозного опыта этого сказать нельзя.