Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

Ночью командир Басов решил сменить позицию. Он выбрал место в удобной лощинке. Здесь имелось неплохое укрытие, удобнее было держать запас снарядов. А то на прежней позиции приходилось во время стрельбы таскать снаряды под пулеметным и артиллерийским! огнем противника.

На новой позиции мы простояли до 19 августа, т. е. 24 дня. Сделали для себя блиндажи, закрыв их ящиками с песком. А Сережа Ощепков, — тот устроил их даже в три ряда. Били по врагу крепко, мы не дали ему ни одной атаки совершить. Рассеивали японцев огнем еще в те минуты, когда они пробовали только группироваться.

Как только у японцев замечалось оживление, пехота просила: «Дайте огонька им, Бойченко». В любое время дня и ночи мы не отказывали в этой просьбе, и наш взвод пользовался большим авторитетом у пехоты.

Жили ладно и сытно. Воды хватало. Могли даже мыться с головы до пят. Тов. Шашмурин выпускал боевой листок, в котором отражались наши позиционные дела. У всех на уме было одно: когда же, наконец, пойдем в наступление, чтобы до конца разделаться с надоедливым врагом и вышвырнуть его с территории Монгольской Народной Республики? Нам говорили: «Погодите, наступит и час расплаты. А врагов нужно не выгонять, а уничтожить всех до единого».

Ночью 19 августа был дан приказ погрузиться и ехать вперед, на новые позиции. Пришли машины. В самый момент погрузки снарядов, — а нам надо было погрузить четыре машины, — враг открыл минометный и пулеметный огонь. Пули свистели рядом, мины рвались, но медлить было нельзя. Приказ был выполнен под огнем противника.

С рассветом мы расположились на горе и увидали, что долгожданный день общего наступления настал: на левом фланге уже шел горячий бой. Двинулись и мы, опять отдельно от батареи. Переправились через Халхин-Гол на левом фланге, у развалин. После переправы предстоял трудный путь песками. Пришлось двигать машины по доскам.

С 20 по 23 августа мы громили группировку врага. Он крепко устроился. Но наши части и монгольская кавалерия уже окружили его логово и отрезали от тылов.

Заместитель политрука тов. Сафронов проводит политинформацию среди бойцов орудийного расчета

23 августа несколько наших батарей, — а всего до 60 орудий — в течение сорока минут вели огонь по вражеским блиндажам, после чего там еще прошлись танки и огнеметы. Можно было полагать, что в расположении врага остались одни могилы.

На следующее утро мы двинулись дальше и действительно никого уже не встречали на своем пути. Повсюду были только брошенные окопы, валялись на дороге трупы. Японцы удирали, собираясь в одну кучу и побросав все свои запасы: шубы, одеяла, валенки, продовольствие и даже вино. Враг бежал так поспешно, что его не могла догнать наша разведывательная рота.

К 25 августа японцы сгрудились на сопке Песчаной, на сопке Ремизова, во всех прилегающих к ним ложбинах. Они оказались в крепком кольце, но еще отбивались. У них еще хватало пушек, минометов, пулеметов. Стала чаще появляться и японская авиация.

26 августа наш взвод поработал на славу. Стреляли целый день, только вечером пришлось прекратить огонь — наши двинулись в наступление. Заякин дал 303 выстрела за день, а я— 310. Но вот уже в сумерках тов. Бойченко зовут к телефону.

Говорят, что замечены пушки противника. Бойченко скомандовал: «Приготовиться!» Через десять минут шестому орудию, то-есть моему, приказано было: «Огонь!» В течение каких-нибудь двадцати минут я дал 105 выстрелов. Пушки и зарядные ящики врага были разбиты вдребезги, а расчеты зарылись в песок с разбитыми черепами. Мы сами видели все это 29 августа, когда проходили мимо.

Здорово поработали у нас ящичные. Ведь 718 снарядов — это 120 ящиков. Только успевали подвозить без взрывателей, быстро сгружали, заряжали и подносили к орудию.

27 августа мы снова били врага, уничтожили еще одну пушку. Дальше стрелять с закрытой позиции уже становилось трудно: кругом были свои войска.

29 августа лейтенанты Бойченко и Басов повели нас дальше. Враг сгруппировался на сопке Ремизова. Поехали на сопку Песчаную, что рядом с сопкой Ремизова, и возле нее встали. Мне было приказано катить свое орудие на сопку — метров 60 в гору. Песок неимоверно вязкий, но докатили быстро, потому что нам помогли связисты и расчет пятого орудия.

Логово японцев находилось на виду, в 300–400 метрах. Бойченко уже указывает, куда бить. Навожу. Требуется величайшая точность. Ведь всюду наши: и налево, и направо, и за горой. Если недолет, — в своих угодишь, а перелет — тоже. Ударил я в самый лог, прямо в нору попал. Там раздался крик, японцы побежали. Бойченко кричит:

— Бей скорее!

Бью, как успевают заряжать. Летят вверх ногами японцы; многие из них прямо на виду выскакивают из траншей и бегут. А на сопке пулемет, он их тоже потчует. После каждого выстрела пушка на полметра лезет лафетом в песок — успевай только отскакивать. Сам я ползаю на коленях, высунуть голову нельзя. Враг жарит из пулемета, мешает таскать снаряды с машины на гору, а снаряды носили все разведчики, связисты, расчет пятого орудия. Командир Щукин, правильный Долгих и ящичный Фуканов стоят у правила, вытаскивают после каждого выстрела пушку из песка.

В общем пушка работала хорошо. Вот замолчал и пулемет. Японские пулеметчики убежали.

Приказ командира батальона: «Прекратить огонь!» Идут наши в атаку. Снова японцы бегут в свои норы. Опять открыли они огонь из пулемета. Нельзя нам и головы поднять. Эх, жаль! Вижу отлично, куда забежали, но стрелять — нет приказа.

В этот жаркий день не успели прикончить врага, спустились с. горы, отошли метров на 200 и заночевали. 30 августа спозаранку снова выступили на прежнюю позицию. Нашли здесь раненого японского офицера. Откуда-то приполз ночью, обе ноги у него были перебиты ниже колен. Сняли с него пистолет, а в карман не посмотрели. Там у него была ручная граната, и он попытался ее бросить в нас. Вот какой враг! Успели вовремя вышибить у него гранату, а самого офицера отправили в штаб части, как приказал командир.

30 августа стреляли мало. В этот день пехоте был дан приказ докончить врага. Я выпустил 60 снарядов, уничтожил вражеский пулемет. Вечером пехота со всех сторон сжала японцев и ночью в атаке доколола их остатки штыком, добила гранатами.

Приказ — не выпустить из пределов Монгольской Народной Республики ни одного живого врага — был — выполнен.