Пробег - Олег Анатольевич Рудковский

Пуля перевел взгляд на мемориал.

— Но ее больше нет, — произнес он, задумчиво затягиваясь. — Есть ли смысл так убиваться, ее не вернешь?

Сейчас я посмотрел на него открыто. Впервые я почувствовал себя выше, несравнимо выше этого богатого, смелого, сильного, но душевно убогого мужчины.

— Это для вас всех ее нет. Помнишь, ты писал мне по sms? Для вас ее нет. Но для меня она жива. Она здесь. — Я положил руку на грудь, в которой билось мое сердце. — И всегда будет там.

Прежде чем сказать что-либо, Пуля сосредоточенно докурил сигарету. Потом отбросил «бычок», коротко обернулся на свой «джип», словно проверяя, не может ли нас кто подслушать.

— Если все так, как ты говоришь, я должен тебе сказать. В прошлый раз я не стал, да и не думал, что вообще скажу. При вскрытии установили… Короче, Ольга была беременна.

Я долго смотрел перед собой, положив руки на руль. Я сидел недвижимо, как каменный. Со стороны могло показаться, что я пытаюсь сдержать рыдания. Но не было их, этих рыданий. Как не было больше слез. Уже ничего не было.

Потом я завел двигатель. Не глядя на Пулю, я включил первую передачу и тронулся в обратный путь.

0. 00

10 км/ч.

Мне нужно ехать, и я еду. Как и все мы, как миллионы и миллиарды людей во всем мире. Ведь жизнь — это путь, а баранку автомобиля можно заменить и пультом от телевизора, и кнопкой от ядерных боеголовок. Просыпаясь по утрам, мы стаем на свой каждодневный путь, и пилим, пилим, пилим — бесконечно в светлое будущее. Шумят моторы автомобилей и самолетов, стучат поезда, шуршат шины и подошвы кроссовок, стрекочат пишущие машинки, хлопают двери и выхлопные газы, нажимаются курки и телефонные кнопки, щелкают пробки шампанского и замочки барсеток, рукопожатия и завистливые взгляды, хороводы танцев, птицы, летящие в теплые края, фейерверки, переполненные стадионы.

Мы — люди, мы не можем иначе, и считать себя особенным в этом плане — психоз похлеще, чем все остальное. Мы выбираем цель, мы выбираем марку автомобиля, но путь — его дает нам Бог.

Мне нужно ехать, и я еду. Только сначала дань прошлому. Перед моей последней поездкой я приезжаю на ту самую улицу, с которой начался мой пробег. Ту самую, где много лет назад автомобильная трагедия унесла в могилу мою первую любовь, как она же унесла и последнюю.

Прости, девочка, что я забыл о тебе так скоро. Прости, что не приходил на кладбище, не навещал твоих родителей. У них осталась еще одна дочь, твоя родная сестра, но ведь это нихрена не оправдание. Я был юн и глуп. Юность и шальные мысли уже на следующий день впихнули меня в мой ментальный автомобиль, чтобы через годы привести меня сюда же.

20 км/ч.

Мы забываем. Мы забываем их всех. Первую любовь, школьного товарища, партнеров по спортивной секции, дворовых друзей. Мы забываем родителей, забываем бывших жен, забываем детей от прошлых браков. Забываем родину и собственные обещания. Все они остаются на обочине жизни, плетясь где-то позади в сотнях километрах. Мы забываем молитвы и победы, нам всегда мало, нам мало любви, мало счастья, мало денег и секса. Изобилие ждет нас — там, впереди. Стоит лишь поднажать, стоит лишь прибавить газу, стоит лишь немного нарушить, немного превысить. И мы забываем красоты полей и рек, мимо которых мчимся на встречу с придуманным счастьем, на встречу с иллюзией.

Я проезжаю по участку, где разбился газелист с желтой рожицей на задней двери. Его вину в той аварии установили стопроцентно, и горожане прокляли его и его семью, которая, по слухам, съехала в другой город. Мир твоему праху, придурок. Я не могу винить тебя. Это был твой путь, твоя истерика, выплеснутая наружу. Но за убийство непричастных, надеюсь, ты горишь в аду.

Впрочем, скоро я к тебе присоединюсь, братан.

30 км/ч.

Когда мы сталкиваемся с предательством, несправедливостью этого мира — мы думаем, что можем его изменить. Нам невдомек, что трасса — одна, и дорожные законы незыблемы. Вернувшийся с войны ветеран прыгает в свою тачку и несется прямиком в опору моста. Отвергнутая девчонка летит под колеса автомобиля, выныривающего из-за поворота. Униженный подросток впоследствии огораживается от мира в мощном джипе и прет по головам. Обманутый муж колесит по ночным трассам, подбирая путан и вольнонаемных. Никто не в состоянии вырваться за пределы трассы, даже самые современные внедорожники.

Мой каземат перечеркнут, и я вижу знак, оповещающей о границе города. Северный выезд из города тоже красив по-своему. Дорога густо обсажена деревьями. Если бы не такая же густая вонь газа, распространяемая нефтеперерабатывающим комплексом, выезд был бы идиллией. Так и в жизни. Вонь соседствует с зеленью, скорость с аварией, цель с разочарованием, надежда со смертью.

Прощай, мой каземат! Быть может, ты еще услышишь обо мне. Ну а коли нет, есть множество миллиардов людей, которым похрен на все это.

40 км/ч.

Знание — сила, а я ни хрена не знаю. Ни природы вещей и явлений, ни будущего, ни себя. Когда нам познавать себя? В этой хаотичной сетке дорог есть все, что угодно, но только не мы. Мы можем видеть себя лишь в зеркале заднего вида, если постараемся, но обычно мы видим в ней задних пассажиров или другие машины. И нас нет у себя, мы потеряли свое «я», оно ушло вместе с нашим несостоявшимся криком, вырвалось из автомобиля и ушло под землю. Трасса впитала наше я, как она впитала предоргазмный крик моей Блондинки, растворила в себе. Мы все незнакомцы. И те, кто обогнал свою боль и смерть, и те, кто придерживается дорожных правил.

Развилка на город Ишимбай. Памятное кольцо разворота, место моего первого триумфа, обернувшегося горем. Мне не нужен Ишимбай, прощай и ты, малютка, долгих тебе лет жизни. Он остается позади, как остается позади Наташа, будущая жена Марата Ибрагимова, сам Марат, моя работа, моя память, мои надежды и устремления.

Интересно, помнит ли меня та девушка, моя полузнакомая с трассы, которая разделила часть моего истерического пробега? Вряд ли. Ведь в тот день я разбудил ее. Снес ее сон напрочь, и она смогла увидеть себя в зеркале заднего вида. Я не думаю, что это пришлось ей по душе. Если бы люди хотели проснуться… По миру бы разнесся визг