В советском лабиринте. Эпизоды и силуэты - Максим Ларсонс

«Что это такое?» спросил я.

Д. «Видите того человека, который сидит за разменной кассой Госбанка?»

Л. «Да, вижу».

Д. «Этого человека я знал несколько лет тому назад, когда он служил в Красной Армии. Он дезертировал и перебежал к белым. Вдруг я вижу, он сидит за этой кассой».

Л. «Уверены ли Вы в том, что это тот самый?»

Д «Да, конечно, уверен».

Л. «Ведь с того времени прошло несколько лет, разве Вы можете узнать его с абсолютной уверенностью?»

Д. «Безусловно узнаю».

Л. «Ну, а для чего этот Ваш доклад?»

Д. «Я докладываю об этом здешнему отделу Г. П. У. Они могут делать с ним, что хотят».

Л. «Что ему в таком случае грозит?»

Д. «Ни более ни менее как смерть».

Я должен был, конечно, молчать.

17 окт. 1923 г. я возвращался опять в Москву через эту же пограничную станцию Себеж.

Я опять увидел того же самого человека; он спокойно сидел на том же месте и менял деньги. Очевидно, тов. Дубровицкий все-таки ошибся.

Когда мы рано утром прибыли в Ригу, мы установили, что поезд на Берлин идет только вечером. Мы должны были, следовательно, пробыть целый день в Риге Так как у меня в Риге живут близкие родственники, то я, естественно, хотел избавиться от Дубровицкого. Но это было невозможно, ибо Дубровицкий, очевидно, твердо решил сопровождать меня повсюду. Поэтому я предложил моей жене поехать на взморье, приблизительно на расстоянии одного часа езды по железной дороге от Риги. Дубровицкий, которого я, разумеется, должен был взять с собой, не отходил от нас буквально ни на шаг. Наконец, мне это надоело и я ему сказал просто-напросто, что я иду с женой купаться и что он совершенно свободен. Когда мы с женой вернулись обратно, Дубровицкий показался опять на горизонте и потом уже следовал за нами как тень.

По прибытии в Берлин я устроил его в гостинице и повел его к хорошему портному, у которого он заказал себе модный костюм. Через несколько дней, прекрасно одетый, он вполне производил впечатление европейца. Дубровицкий выразил желание видеть мою квартиру в Берлине. У меня в Берлине была маленькая, но со вкусом обставленная квартира. Я должен был волей-неволей исполнить его желание, дабы не возбуждать ненужных подозрений. Я пригласил его и еще двух членов комиссии к себе. Я провел их в кабинет и предложил им чаю. Кстати, мы обсудили несколько деловых вопросов. Как я потом узнал, Дубровицкий заявил на следующий день:

«Обратите внимание, как Л. хорошо устроился в Берлине. Ну, пускай не беспокоится, одну квартиру со всей его мебелью и произведениями искусства мы уже у него забрали в Петербурге. А скоро, надеюсь, и вторую заберем».

Дубровицкий высказывал при этом только общий взгляд, разделяемый всеми советскими кругами летом 1923 г., а именно, что коммунистический переворот в Германии лишь вопрос дней. Лето 1923 г. было действительно очень тяжелым временем для Германии. Инфляция германской марки и политические затруднения достигли высшей точки. Рурская область была занята, и в средней Германии возникли беспорядки, конечного результата которых нельзя было предвидеть.

Вышеприведенное замечание Дубровицкого в высшей степени типично для него и для его товарищей по ремеслу. Чувство невероятного злорадства и самодовольное сознание своей власти, которые ясно выявлялись в его словах, были движущим фактором целого ряда поступков, без этого необъяснимых.

Дубровицкий пользовался каждым случаем, чтобы хвастать передо мной своей революционной беспощадностью. Помимо того, что он, между прочим, рассказал мне, что из-за какого-то пустяка он в Смоленске выгнал своего тестя из дому и велел его арестовать, он намекнул мне с гордостью о своем личном участии в подавлении Кронштадтского восстания матросов. Он рассказывал мне, с какими трудностями и лишениями Красная Армия достигла Кронштадта со стороны г. Ораниенбаума, лежащего на материке против острова Кронштадта. Солдатам приходилось перебраться через замерзший Финский залив. Лед уже был нетверд, местами таял, так что солдаты должны были брести верстами по ледяной воде, подвергаясь каждую минуту опасности попасть в открытые проруби. Немало людей погибло при этом переходе. Самое ужасное происходило в самом Кронштадте, где восставшие матросы расстреливались массами.

Д. «Я не могу и не должен Вам передавать подробностей, но можете быть уверены, что по сравнению с тем, что происходило в Кронштадте, вся гражданская война, война против белых, весь террор, на который жалуется буржуазия — все это ничто!»

Однажды, в самом начале нашего заграничного путешествия разговор зашел о беспартийных специалистах на советской службе. Дубровицкий заявил, что советское правительство не может обойтись без буржуазных специалистов и готово им много платить, но держать их нужно крепко, на привязи, как цепных собак, так как, мол, никогда не знаешь, чего от них можно ожидать. И между прочим, добавил: «Например, скажем Вы: я знаю, что у Вас блестящие знания и большой коммерческий опыт, но, говоря по правде, я Вам не совсем доверяю».

Л. «Как же это? Несмотря на доверие Сокольникова и Крестинского? Несмотря на то, что Сокольников пригласил меня из заграницы на пост начальника валютного управления? Это во всяком случае весьма лестно!»

Д. «Крестинский Вас уже сколько лет знает, а я Вас знаю только несколько месяцев».

Не без горькой иронии думал я о том, что подобный разговор между начальником и подчиненным может иметь место только при советской системе. Во всяком случае, я предпочитал, чтобы этот молодчик свой недостаток доверия ко мне откровенно высказывал, чем если бы он все это замалчивал.

Во время моего пребывания в Голландии я должен был, между прочим, зондировать вопрос о возможности продажи коронных драгоценностей и коронных регалий.

Я знал, что оценка коронных драгоценностей и регалий была чрезвычайно высока и уже по этой причине они не могли быть проданы. Эти предметы были оценены по их исторической ценности, которая, разумеется, ничего общего не имела с рыночной оценкой. Тем не менее поручение должно было быть выполнено, поэтому я отправился в Амстердам вместе с Дубровицким к г. Т., одному из самых выдающихся и уважаемых местных ювелиров. Едва мы коснулись этого вопроса, как Т. внезапно спросил меня:

«Позвольте, как же это? Коронные драгоценности мне уже раз предлагали. Я уже тогда заявил, что я таких вещей не покупаю, что я являюсь покупателем только на драгоценные камни без оправы».

Л. «Кто же Вам предложил эти предметы?»

Т. «Я это прекрасно помню, у меня даже альбом был, он у меня и теперь еще сохранился. Да и визитная карточка того господина, который вел со мной переговоры, тоже у меня, кажется, есть».