Том 6/1. Статьи. Ученые труды. Воззвания - Велимир Хлебников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понимайте письмо как угодно, вкупе или порознь с тремя друзьями, но здесь Восток бросает вызов надменному Западу, с презрением шагая через тела падале<доителей>.
Ваш итальянец Маринетти (беседа в <№> 13984 «Биржевых ведомостей») удивляет своей приятной развязностью.
Нам незачем было прививаться извне, так как мы бросились в будущее от 1905 г. То, что Бурлюк<и>, Кульбин<ы> не заметили этой лжи, указывает, что они рядились, а не были.
Между прочим, эта беседа № 13984 – монолог из Грибоедова (французик из Бордо).
Вы, приятель, опоздали приехать в Россию, вам нужно было приехать в 1814 г. Сто лет ошибки в рождении человека будущего.
Бешеный бег жизни заключается не в том, чтобы французик из Бордо выскакивал каждое столетие.
Итак, прибегая к языку, к которому прибег ваш раин Кульбин, вы подлец и негодяй. Так чествует новейшего французика из Бордо Будетлянин. До свидания, овощ!
Я уверен, что некогда мы встретимся при пушечных выстрелах в поединке между итало-германским союзом и славянами на берег<ах> Далмации. В Дубровнике я назначаю место встречи друзей.
P. S. Ввиду того, что ваш друг уклонился от ответственности за свои слова, я совершенно уверен в соответствующем поведении и с вашей стороны и никакими просьбами не решаюсь вас утруждать, считая исчерпанным происшедшее.
Трусость – народная черта итальянцев, искусных торгашей и учителей, обу<чающих> м<ошенничеству>.
Письмо не будет тайна.
С членами «Гилеи» я отныне не имею ничего общего.
<2 (15) февраля 1914>
<Открытое письмо с утверждением своих авторских прав>*
В сборниках: «I том стихотворений В. Хлебникова», «Затычка» и «Журнал русских футуристов» Давид и Николай Бурлюки продолжают печатать подписанные моим именем вещи, никуда негодные, и вдобавок тщательно перевирая их.
Завладев путем хитрости старым бумажных хламом, предназначавшимся отнюдь не для печати, – Бурлюки выдают его за творчество, моего разрешения не спрашивая.
Почерк не дает права подписи. На тот случай, если издатели и впредь будут вольно обращаться с моей подписью, я напоминаю им о скамье подсудимых, – так как защиту моих прав я передал моему доверенному и на основании вышесказанного требую –
первое: уничтожить страницу из сборника «Затычка», содержащую мое стихотворение «Бесконечность»; второе: не печатать ничего без моего разрешения, принадлежащего моему творческому «я».
Тем самым налагаю запрещение на выход I тома моих стихотворений как мною не разрешенного.
Виктор Владимирович Хлебников.
<2 (15) февраля 1914>
! Будетлянский*
На наш звонок 1913 год дал земному шару новую породу людей: храбрых (хоробрых) будетлян. Отцы (Брюсов, Бальмонтик, Мережковский, Толст<ой> и др.) подали блюдо второй ЦуСИМы, держа полотенце через плечо.
Ма-а-до-е поколение небрежным пинком ноги разбило кушанье и выбило из рук растерявшегося.
Оно попросило в звонок мяс свежих. Осколки. Раскрытые рты.
Тогда, пока мы вонзали наши честные зубы в новое яство, – были созваны все воздухи улицы, дабы учинить нам тесноту и отравить радость.
В таком положении дела и теперь. Мы выслушиваем храбрый лай шавок: Измайлова, Философова, Ясинского и других кольцехвостатых.
Кстати, доказательство того, что человек желает стать четвероногим: Мережковский четвероног Философовым, Бальмонт – Городецким, Брюсов – Эллисом.
Учитесь: на язык бросает тень будущее.
Сущность Брю-Баль-Мереж: они просили о пощаде ожидаемого победителя, предвидя разгром с востока, загодя молили кривобрового самурая: «Оставь мне жизнь. О, пощади меня среди мушек мира».
«Весы» – предусмотрительная заблаговременная сдача.
Их строчки, как поРОКА и лжи, боялись силы и гнева. Все крепкие, дебелые слова русского языка были изгнаны с страниц «Весов». Их «Весы» – это перевернувшаяся собачка, машущая лапками на запад, визжащая о совершенной невинности своей перед желтым волкодавом.
В нас же каждая строчка дышит победой и вызовом, желчью победителя. Взрывы пластов, гул. Мы – сопка. Мы – блевак, дымящийся черным дымом.
И с неба смотрится какая-то дрянь,Величественно, как √ Е В Толстой.
Помните про это! Люди.
Первый учитель Толстого – это тот вол, коий не противился мяснику, грузно шагая на бойню.
Пушкин – изнеженное перекати-поле, носимое ветром наслаждения туды и сюды.
Мы же видим мглистыми глазами Победу и разъехались делать клинки на смену кремневых стрел 1914 года. В 1914 были брызги, в 1915 – бразды правления!
О, Аррагонский бык!
В 1914 году мы вызвали на песок быка прекрасной масти, в 1915 – он задрожит коленями, падая на тот же песок. И потечет слюна великая (похвала победителю) у дрожащего животного.
Пока наше развитие идет как художественное развитие, например, Байрона (все по образцу старого).
Гнев, рев присяжных заседателей – от полтинника за строчку, лаятелей за строчку (есть оправдание: у них ведь семьи), впереди бежит брань – тень от двигающегося паровоза. Сотни тысяч из приютов, родовспомогательных заведений, богаделен, питающихся нами, едят лучше обыкновенного. Врачи и присяжные поверенные гневно бросают перуны.
А мы растем. А мы растем.
Мы не в шутку назвали себя «Пришедший Сам», <потому> что мы взаправду 1) Сам, 2) Пришедший.
«Крылышкуя…» и т. д. потому прекрасно, что в нем, как в коне Трои, сидит слово «ушкуй» (разбойник). «Крылышкуя», скрыл ушкуя деревянный конь.
Измайловы и Ясинские разлили молоко негодования. Приветствовать такую молочную породу, лучше холмогорской! Кравы: Измайлов, Философов, Ясинский и другие, щекочущие мышки читателя лаятели. До свидания, г.г. быки!
Быкобоец приподымает шляпу и уходит.
Только мы открыли, что человек 20-го века, влача тысячелетний труп (прошлое), согнулся, как муравей, влачащий бревно. Только мы вернули человеку его рост, сбросив вязанку прошлого (Толстых, Гомеров, Пушкиных).
Для умерших, но все еще гуляющих на свободе, мы имеем восклицательные знаки из осины.
Все свободы для нас слились в одну основную свободу: свободу от мертвых, г.г. ранее живших.
В стране чисел есть знаки ши0, всё и ничто. Для врагов наших все на восток от Германии было ничто, а на запад – ^ все. Они не жили, а только слюняво завидовали живущим там. Мы, поставив знаки на места, научили жить господствующее сословие господ полутрупов.
Над мрачной пропастью предков, под глыбой громад, по отвесной стене настоящего вся страна пробирается на ногах козы, ступая, точно на уступы в стене, на брошенные нами величаво намеки и кораны в трех строчках(например: «О, рассмейтесь…», «Будьте грозны, как Остраница…»), делая скачок от одной скважины в стене к другой, иногда изящно, как коза, останавливаясь и отдыхая, для передышки. Орлы стерегут ее.
1914
Мы и дома*
КричальВонзая в человечество иглу обуви, шатаясь от тяжести лат, мы, сидящие на крупе, показываем дорогу – туда! – и колем усталые бока колесиком на железной обуви, чтобы усталое животное сделало прыжок и вяло взяло, маша от удовольствия хвостом, забор перед собой.
Мы, сидящие в седле, зовем: туда, где стеклянные подсолнечники в железных кустарниках, где города, стройные, как невод на морском берегу, стеклянные, как чернильница, ведут междуусобную борьбу за солнце и кусок неба, будто они мир растений; «посолонь» – ужасно написано в них азбукой согласных из железа и гласных из стекла!
И если люди – соль, не должна ли солонка идти по-солонь? Положив тяжелую лапу на современный город и его улицетворцев, восклицая: «Бросьте ваши крысятники!» – и страшным дыханием изменяя воздух, мы, Будетляне, с удовольствием видим, что многое трещит под когтистой рукой. Доски победителей уже брошены, и победители уже пьют степной напиток, молоко кобылиц; тихий стон побежденных.
Мы здесь расскажем о вашем и нашем городе.
I. Черты якобы красивого города прошлецов (пращурское зодчество).
1. Город сверху. Сверху сейчас он напоминает скребницу, щетку. Это ли будет в городе крылатых жителей? В самом деле, рука времени повернет вверх ось зрения, увлекая за собой и каменное щегольство – прямой угол. На город смотрят сбоку, будут – сверху. Крыша станет главное, ось – стоячей. Потоки летунов и лицо улицы над собой город станет ревновать своими крышами, а не стенами. Крыша как таковая нежится в синеве, она далека от грязных туч пыли. Она не желает, подобно мостовой, мести себя метлой из легких, дыхательного горла и нежных глаз; не будет выметать пыль ресницами и смывать со своего тела грязь черною губкой из легкого. Прихорашивайте ваши крыши, уснащайте эти прически узкими булавками. Не на порочных улицах с их грязным желанием иметь человека как вещь на своем умывальнике, а на прекрасной и юной крыше будет толпиться люд, носовыми платками приветствуя отплытие облачного чудовища, со словами «до свиданья» и «прощай!» провожая близких.