Сын Люцифера. Книга 3. Деньги - Сергей Мавроди

— Да-а!.. серьезные у тебя проблемы! — совсем уже откровенно-насмешливо заметил Горбалюк, пережевывая какую-то, приглянувшуюся ему хитрую рыбку. Рыба, впрочем, была вкусная. — У обычного человека, между прочим, предел мечтаний — это всего лишь подержанная иномарка бэушная, в лучшем случае. А «Мерседес шестисотый супернавороченый» — это для него уже из области чистой фантастики. Сказки! 1001-й ночи. Джинны, гурии, эмиры,.. шестисотые мерседесы… Это тебе так, к сведению…

— Да нет, я понимаю, конечно! — как-то виновато засуетился Зайченко и опустил глаза. — Как говорится, «у кого жемчуг мелкий, а у кого есть нечего». Или как там правильно? Конечно, бедность еще хуже. Кто спорит! Там свои проблемы. Но и деньги — это тоже,.. я тебе скажу,.. знаешь ли,.. не панацея… Счастья, по крайней мере, они не приносят, это уж точно. Можешь уж мне поверить. Знаешь…

— Слушай, Зайчик! — бесцеремонно перебил своего бывшего друга Горбалюк и посмотрел на него в упор. — А чего ты меня пригласил-то? А? Столько лет не объявлялся, а тут вдруг? Покрасоваться захотелось? Полюбоваться самим собой? Самолюбие собственное потешить, пощекотать? Лишний раз великим себя почувствовать?

— Ну… это.. не совсем так… — после длинной паузы, с видимым усилием ответил Зайченко. Лицо у него закаменело, на скулах заиграли желваки. Он явно не привык, чтобы с ним так разговаривали.

(Да пошел ты! — беззаботно подумал Горбалюк, с каким-то даже любопытством за ним наблюдая. Мир вокруг уже слегка покачивался. Горбалюк чувствовал себя совершенно свободно и раскованно. — Потерпишь! Переживешь. Тоже мне, царевна-недотрога! Не сахарный, не растаешь!.. А деньги твои я в рот ебал! Можешь их себе в жопу засунуть!)

— Чего мне собой любоваться? Я уже эту стадию давно прошел. И прекрасно знаю себе цену, — Зайченко несколько пришел в себя и заговорил уверенней. Лицо у него чуть расслабилось. — Просто устаешь от всеобщего поклонения. Когда все вокруг с тобой сразу же соглашаются во всем и в рот тебе смотрят. Захотелось хоть с кем-то в кои-то веки на равных поговорить, пообщаться. Как в старые добрые времена.

— Брось! — махнул рукой Горбалюк и снова налил себе водки. Полный бокал. «Вздрочь»! Помедлил немного и налил также и Зайченко. Тот не возражал. — Давай! — чокнулись. Выпили. — Какой у нас с тобой может быть теперь разговор «на равных»?! — продолжил он через секунду начатую фразу, едва проглотив, почти не жуя, огромный кусок ветчины и отхлебнув немного сока. — Кто ты и кто я? Все ты прекрасно понимаешь, чего комедию-то ломать? «Пообщаемся!..», «На равных!..», «Как в старые добрые времена!..» Ага! Как же! Может, мы и этот стол тогда уж заодно оплатим пополам? «Как в старые добрые времена»?

— Слушай! — тоже повысил голос Зайченко. Он, похоже, всерьез наконец разозлился. — Че тебе от меня надо? Чего ты ко мне вообще приебался?! Как последняя пизда!! Я тебя пригласил, как человека…

— Скажи уж прямо: осчастливил! Снизошел, бог! Спустился со своего кремлевского Олимпа! — Горбалюка уже несло. Остановиться он теперь уже не мог да и не собирался останавливаться. Все-таки литра полтора на двоих они уж точно выпили. А то и больше. Какую мы бутылку-то пьем? «Тогда в нас было — семьсот на рыло!» — вдруг неизвестно к чему всплыли в памяти слова из известной песни. А чего там дальше?.. «Потом портвейном усугубили…» — Слушай, Зайчик! — внезапно прервал свои обличения Горбалюк. — А у тебя «Кавказа», случайно нет?

— Какого еще «кавказа»? — ошалело уставился на него Зайченко. Он даже злиться забыл.

— Ну, как у Высоцкого, — счастливо засмеялся Горбалюк. — «Потом портвейном усугубили». У тебя нет «Кавказа»? Чтобы «усугубить»?

— Нет у меня никакого «Кавказа»! — ворчливо буркнул Зайченко. — Водку пей. Чего тебе «усугублять»!? Ты уж и так хорош. Нарезался, свинтус!..

— Сам ты свинтус! — обиделся Горбалюк. — Тоже мне аббссстинент..

— Кто-кто? — насмешливо прищурился Зайченко.

— Аббссс… аббс… Ну, не важно! Ладно, хорошо, пусть я нарезался. Пусть! Но послушай, что я тебе скажу!..

— Чего тебя, алкаша, слушать,.. — пробормотал Зайченко, пытаясь налить себе сока. Половина сока при этом оказалась на скатерти. Зайченко не обратил на это ни малейшего внимания. Он уже тоже был прилично пьян.

— Ты послушай, послушай! — с пьяной настойчивостью повторил Горбалюк и даже попытался схватить его за руку.

— Ну, чего? — поднял на него глаза Зайченко.

— Знаешь, в магазинах юбилейным посетителям призы раздают? Ну, стотысячному, там, миллионному?..

— Ну, и что?

— Ну, вот и ты просто оказался в магазине жизни таким посетителем. Юбилейным лохом. Стотысячным! Случайно в этот момент тебя туда занесло. Пивка купить заскочил! Опохмелиться. И тебе вдруг выдали суперприз. Деньги,.. положение… Дворцы,.. яхты… А теперь ты всем вокруг впариваешь, что это не вдруг! Не случайно было! Что это ты такой умный и хитрый уже тогда был, все заранее просчитал и решил именно в этот момент пива выпить! Да и вообще пиво было только предлогом. А на самом-то деле!.. О-го-го!.. Тьфу!! Смотреть на тебя противно! Тошно. Как ты от важности пыжишься и жить всех нас с телеэкранов учишь. А чему ты «научить»-то можешь? Как в магазин вовремя за пивом зайти? Чтобы миллионным лохом стать?

***

Дальше Горбалюк ничего не помнил. Кажется, они еще пили, ругались, орали друг на друга и даже, вроде, чуть не подрались. А может, и не «чуть». Может, и правда подрались. Бис его знает!

Проснулся он, по крайней мере, наутро дома, в своей собственной постели.

— Два вежливых молодых человека в три часа ночи доставили, — елейным голоском сообщила жена. — Пьяного, как свинья! — не удержавшись, тут же язвительно добавила она.

Как свинтус, — автоматически усмехнулся про себя Горбалюк, вспомнив вчерашнее замечание Зайчика.

Что он ездил вчера именно к Зайчику, жена Горбалюка, слава богу, не знала. Горбалюк ей не сказал, справедливо опасаясь неизбежного повторения сказки про Золотую рыбку («Попроси ты у нее корыто!..»). Сказал просто: «к институтскому приятелю».

Время, между тем, уже близилось к двенадцати. После обеда надо было тащиться на работу. Отпроситься удалось только на полдня.

Зайчик-то, небось, дрыхнет еще без задних ног! — завистливо подумал Горбалюк, опохмеляясь уже второй бутылкой предусмотрительно купленного накануне пива. — Ему, поди, на работу идти не надо! Хорошо ему, олигарху проклятому!..

— Ты смотри, опять не напейся! — забеспокоилась жена, увидев стоящие на столе две пустые бутылки. — Тебе же на работу сегодня идти.

— Да ладно! — привычно отмахнулся от нее Горбалюк, раздумывая, не выпить ли уж заодно и третью бутылку. Чувствовал он себя преотвратно. Осадок от вчерашней встречи остался тяжелейший. Здорово, конечно, он вчера Зайчика отбрил и на место поставил; указал ему, кто он есть на самом деле и чего по жизни стоит, но что это изменило! Что?! Каждый ведь так и остался в итоге при своих. Зайчик при своих миллиардах, дворцах и виллах, он…

Зайчику-то на работу сейчас идти не надо! — снова с тоской подумал Горбалюк, открывая третью бутылку. — И сволочи-начальницы у него нет.

Начальницу свою Горбалюк ненавидел лютой ненавистью, всеми фибрами своей души. Это у него уже просто пунктик такой был. В ней для него словно воочию воплотилась вся беспросветность и несправедливость его никчемной, неудавшейся жизни.

Та же, судя по всему, его попросту презирала и считала по жизни законченным неудачником. Да так оно, собственно, и было, и от этого Горбалюк ненавидел ее еще сильней. Эту сильную, умную, холеную, уверенную в себе женщину. За то, что она видела его насквозь, со всеми его потрохами. Кто он есть на самом деле. Никто! Ноль. Зеро. Пустое место. Маленький, забитый и затюканный жизнью человечек.

Как работник, он ее вполне устраивал, и поэтому она его до поры до времени терпела и пока не увольняла, хотя о его чувствах к ней наверняка догадывалась. Но это, похоже, ее просто не интересовало. Какая разница, что там эта букашка думает и чувствует? И чувствует ли она что-нибудь вообще? Главное, чтоб работала!

Когда глупо улыбающийся, полупьяный Горбалюк ввалился в комнату, начальница смерила его ледяным взглядом и, не сказав ни слова, прошла в свой кабинет.

Заметила, сука, — равнодушно подумал Горбалюк, плюхаясь на свое рабочее место. Все-таки третья бутылка была лишней. Его здорово развезло. Горбалюк поерзал на стуле, не зная, чем заняться. Чем вообще можно в таком состоянии «заниматься»? А до конца рабочего дня времени еще о-хо-хо!.. Вагон и маленькая тележка. Два часа еще только.

Вчерашний день вспоминался уже как-то смутно, как какой-то сон. Зайчик,.. дворец этот,.. фонтаны,.. охранники…

— Простите, Борис Анатольевич, можно Вас на минутку?

Горбалюк с удивлением посмотрел на дверь. Рослый, спортивный, коротко стриженый молодой человек характерной наружности вежливо ему улыбался. Горбалюк с недоумением поднялся и, чуть пошатываясь, вышел из комнаты, провожаемый заинтересованными взглядами сослуживцев.