Семейное положение – безвыходное - Юлия Монакова

– Ага, в посольстве справку получим, переночуем здесь у родственников – и обратно… – При этих словах девушка заметно погрустнела. – Если честно, я хотела бы остаться подольше. Я же Индии, считай, и не видела за всё это время! У нас в деревне только поля, поля, поля… Ничего интересного.

– Ну, попроси родных или мужа, задержитесь ещё ненадолго, осмотрите Дели, – пожав плечами, посоветовала Люся.

Но Марина взглянула на неё как-то странно и, опасливо покосившись в сторону своей компашки, покачала головой:

– Нет, не получится…

В это время одна из тётушек проявила интерес к Люсиной личности. Судя по всему, она не знала английского, поэтому требовательно сказала Марине что-то не то на хинди, не то на каком-то другом языке. Та быстро ответила на этом же языке и смущённо улыбнулась Люсе:

– Это моя бхаби – то есть жена старшего мужниного брата. Мы все живём в одном доме, свёкры, брат с семьёй и две младшие сестры.

«Какой ужас», – подумала про себя Люся, но ничего не сказала и лишь натянуто улыбнулась в сторону этой самой «бхаби».

– Она спросила, кто ты… Я сказала ей, что мы – старые школьные подруги, – виновато произнесла Марина. – Ничего? А то ей может не понравиться, что я разговариваю с малознакомыми людьми…

У Люси от услышанного глаза буквально полезли на лоб.

– Что ещё за тюремный надзор? – поразилась она. – Ты не имеешь права разговаривать с тем, с кем тебе вздумается? И потом, какие глупости – я старше тебя лет на десять, как мы можем быть школьными подругами?!

Проигнорировав первый вопрос, Марина ответила лишь на второй:

– Да местные вообще плохо разбираются в возрасте европейских дам. К тому же сами индианки в тридцать лет – уже совершенные тётки, жирные и неухоженные, а ты классно выглядишь, так что они не догадаются.

Люся передёрнула плечами – а что она ещё могла сказать? Тем временем Маринины родственники сделали заказ и, набрав несколько подносов еды, потащили русскую невестку за собой в зал на втором этаже.

– Люда, пожалуйста, присоединяйся потом к нам! – напоследок обернувшись, крикнула с лестницы девушка.

Что-то было в её голосе – жалкое и затравленное, и Люся, вздохнув, поняла, что придётся обедать в обществе этих пенджабских тётушек, хотя изначально вовсе не планировала продолжать знакомство. «Может, ей одиноко в своей деревне, не хватает русскоязычных друзей…» – размышляла Люся, ожидая, когда ей принесут картошку и «филе-о-фиш».

Она поднялась со своим подносом наверх и обнаружила всю честную компанию у окна. К её великой радости свободных мест за их столом уже не было, поэтому Люся скромно пристроилась за соседним столиком и подмигнула Марине. Та, сказав несколько умоляющих слов самой старшей женщине – очевидно, свекрови, – быстро пересела к Люсе со своим бургером и колой.

– Ты ешь рыбный сэндвич? – завистливо проговорила Марина, глядя на её заказ. – Везёт тебе, а мои заказали только вегетарианские бургеры…

– Они что, мяса не едят?

– Угу, и сами не едят, и мне не позволяют, – буркнула Марина.

– В каком смысле? Им не понравилось бы, если бы ты готовила мясо в их доме?

– Если бы только это. – Марина постаралась скрыть досаду. – Вне дома мне тоже запрещается есть невегарианскую пищу. Мы как-то с мужем пошли в кафе, он меня пожалел и заказал курицу… Так потом сам же маме и проболтался, балбес. Знаешь, как она развопилась? Орала на всю деревню… Обзывалась по-всякому. Грозила из дома выгнать.

Люся не могла поверить своим ушам.

– Марин, но… как же ты это терпишь? Ну ладно, я согласна, что в чужом доме нужно уважать привычки и законы хозяев, но в ресторанах-то ты можешь позволить себе оторваться! Ты же в России ела мясо?

– Ела, – грустно кивнула Марина. – А теперь, как мне было заявлено, я в жизни больше не возьму в рот ни кусочка мяса, рыбы или курицы. Даже яйца нельзя! – добавила она обиженно.

– Но как они могут тебе запретить? Ты – взрослый самостоятельный человек… – Люся даже не смогла закончить свою мысль, настолько ей самой все это казалось очевидным.

Однако Марина лишь покачала головой:

– Всё не так просто…

Бхаби что-то недовольно спросила у девушки, кивнув в сторону Люси. Та виновато покраснела и быстро ответила ей всё на том же непонятном языке.

– Чего ей было надо? – поинтересовалась Люся вполголоса.

– Спросила, вегетарианская ли у тебя пища. Я соврала, что да, иначе она просто не позволила бы мне сидеть с тобой за одним столом…

– Спасибо ещё, что мне есть не запретила. – Люся усмехнулась, внутренне всё больше и больше ужасаясь происходящему. – Кстати, на каком языке вы говорили, на хинди?

– Это панджаби.

– Ты так быстро выучила?

– А что поделать? Гурприт целыми днями занят на работе, в семье английского больше никто не понимает… Пришлось срочно учиться, чтобы не быть глухой и немой.

За едой Марина рассказала Люсе свою невесёлую историю. Вернее, преподносила-то она её в самых радужных тонах, но в глазах при этом у неё читалась такая тоска, что хотелось немедленно застрелиться. Девушка попала в классическую индийскую «объединённую семью», причём Марина оказалась на самой низшей ступени семейной лестницы – в роли младшей невестки. Заправляла всем властная и малограмотная свекровь, которой неведомы были чувство такта и способность к компромиссу. Далее по главенству следовала бхаби, жена старшего сына. Затем – сёстры Марининого мужа. И уже потом – она сама. Мужчины в бабские дела не вмешивались. Женщины целые дни проводили дома, занятые готовкой, уборкой или присмотром за детьми – у старшего брата их было двое. Маринин муж не принимал участия в решении бытовых и насущных вопросов – с самого раннего утра он уходил на службу, оставляя молодую жену на попечение матери и сестёр.

В доме были свои порядки, и Марине пришлось жить по этим давно установленным правилам. Мясо есть запрещалось. Готовить какие-то другие блюда, кроме индийских, запрещалось. А еда в доме подавалась острая, невкусная и однообразная – дал с рисом или лепёшками. Носить европейскую одежду запрещалось. В присутствии свёкра и старшего брата мужа необходимо было покрывать голову дупаттой, на улицу с непокрытой головой выходить тоже запрещалось. Гулять одной – нельзя, только в сопровождении кого-нибудь из родственников. Перечить свекрови, спорить с ней – запрещается. Вставать после семи утра запрещается. В первые дни после приезда Марина попыталась поспать хотя бы до девяти, но ей просто не предоставили такой возможности. В комнату постоянно заваливались многочисленные домочадцы, громко разговаривали, расхаживали туда-сюда, рылись в шкафах, ничуть не смущаясь девушки. В конце концов, в спальню зашла свекровь и в приказном порядке велела подниматься с кровати.

Шокировала Марину также милая привычка всех членов семьи заваливаться на одну постель. К тому же они спали в одежде – прямо в шальвар-камизах. До свадьбы Марина делила кровать с младшими сёстрами своего жениха. В первую ночь она попыталась было переодеться в ночную рубашку, но обе индианки посмотрели на неё с таким ужасом и откровенным осуждением, как будто она собиралась спать голая. Вздохнув, Марина вновь облачилась в шальвар-камиз. Впрочем, этой ночью она так замёрзла, что поняла – спать в ночнушке здесь всё равно не получится. В доме было холодно, двери постоянно держали нараспашку, и по всему помещению гуляли сквозняки. Центрального отопления не имелось, а приобрести хотя бы один обогреватель на такую большую семью никому даже в голову не приходило, как в знаменитом анекдоте: «Так скильки той зимы?!» Полное отсутствие личного пространства, постоянный шум, крики детей, въедливые кухонные запахи, грязь повсюду – всё это страшно угнетало девушку. Но… было одно существенное «но» – её возлюбленный. В жизни он оказался таким же красавцем, как и в Интернете. Марина, и так заочно очарованная Гурпритом, окончательно втрескалась по самые уши. То, что суженый оказался типичным маменькиным сынком, поначалу её не сильно волновало. Она готова была вытерпеть всё, чтобы только быть с ним.

Первый серьёзный конфликт свекрови и невестки случился уже на свадьбе. Играла весёлая зажигательная музыка, и девушки-гостьи вытащили Марину потанцевать. Она с удовольствием отдалась ритму, а затем заметила, какие пламенно-гневные взоры кидает на неё матушка мужа. После того, как Марина вернулась на место, свекровушка разразилась целой проповедью, из которой провинившаяся поняла только слова «бесстыдница», «неприлично» и «позор». Как позже объяснил ей сконфуженный муж, порядочной девушке не пристало отплясывать – это удел продажных девок. «Но они же сами меня позвали…» – пролепетала ошарашенная Марина, на что получила категоричный ответ: «Надо было отказаться!» Свекровь потом целых два дня не разговаривала с невесткой, поджимая губы и гордо отворачиваясь, а во взгляде её читалось: «Вот все вы, европейки, развратницы! Захомутала моего порядочного сыночка, проститутка…»