Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) - Жюль Верн

Вскоре начали смутно вырисовываться очертания предметов; я различил силуэты величественных подводных скал, унизанных прелестнейшими зоофитами. И тут меня глубоко поразила вся сказочная, невероятная обстановка.

Было десять часов утра. Косые лучи солнца преломлялись на поверхности воды, как сквозь призму. Водоросли, скалы, раковины, полипы переливались всеми цветами солнечного спектра. Это было что-то чудесное, радужное, невообразимое. Я трепетал от восторга. Я пламенно желал выразить свои чувства и очень жалел, что не могу поделиться ими с Консейлем. Я завидовал капитану Немо, который объяснялся со своим спутником условными знаками. Я разговаривал сам с собой. Я громко что-то восклицал в своем медном шаре, безрассудно расходуя, быть может, больше воздуха, чем следовало.

Консейль также остановился перед этим великолепным зрелищем. Вероятно, достойный парень, очутившись в присутствии редких зоофитов и моллюсков, принялся их по своему обыкновению классифицировать. Тут было обилие полипов и иглокожих. Различные кораллы — изиды, трубные корнулярии, которые живут особняком, глазчаки, известные прежде как белые кораллы, грибовидные фунгии, имеющие форму шампиньонов, морские анемоны, прилепленные к почве на мускулистой подошве, — одним словом, очаровательный цветник! Голубели порпиты с венчиком лазоревых щупальцев, сверкали морские звезды. Бородавчатые астерофитоны походили на тонкие кружева, они трепетали при легком струении водной массы от наших шагов. Жаль было ступать ногами по блестящим образчикам моллюсков — морских гребешков, морских молотков, донаксов, трохусов, красных шлемов, стромбусов из семейства крылатых, сердцевидок — и множеству других произведений неистощимого океана.

Но надо было идти, и мы двигались вперед. Над нашими головами плавали группы физалий с колышущимися бирюзовыми щупальцами, медузы своими опаловыми или нежнорозовыми зонтиками с лазоревой окраиной закрывали нас от солнечных лучей, а фосфоресцирующие медузы и пелагии освещали блеском наш путь в полутьме.

Все эти чудеса я видел, к сожалению, мимоходом: каждый раз, как только я приостанавливался, капитан Немо подзывал меня знаками.

Скоро почва изменилась; песочная равнина сменилась вязким илом, который состоял только из кремнистых или известковых раковин.

Затем мы прошли по лугам водорослей, которые поражали своей роскошью. Эти подводные мягкие лужайки могли соперничать с самыми лучшими коврами, сотканными рукой человека.

Зелень расстилалась под ногами и висела над головой. Легкая сетка из водорослей образовывала зеленые своды. Я видел, как плавали длинные фукусы, шаровидные и трубчатые лауренсии, кладостефы с тонкими листьями, причем заметил, что зеленые растения тянулись к поверхности, красные держались средней глубины, а черные и коричневые составляли сады и цветники нижних слоев океана.

Водоросли — одно из чудес всемирной флоры. Их насчитывается более двух тысяч родов. Семейство их включает и самые маленькие, и самые большие растения. На площади пять квадратных миллиметров может поместиться до сорока тысяч крохотных водорослей. А бурый фукус имеет длину до пятисот метров.

Прошло уже почти полтора часа, как мы оставили «Наутилус». Было около полудня, что я определил по перпендикулярности солнечных лучей. Переливы красок мало-помалу исчезли, изумрудные и сапфировые оттенки потускнели и пропали. Каждый наш шаг гулко отдавался в жидкой среде. Малейший шум передавался со скоростью, непривычной для нашего слуха. И действительно, вода — лучший проводник звука, чем воздух: она распространяет его в четыре раза быстрее.

Вдруг дорога пошла под уклон. Мы находились на глубине сто метров, выдерживая давление десять атмосфер, но в скафандре я не испытывал этого давления. Я сначала чувствовал некоторое болезненное ощущение в суставах пальцев, но и это скоро прошло. Что же касается усталости, которую я должен был ощущать от этой двухчасовой прогулки, то она была самая ничтожная.

Мои движения при помощи воды были удивительно легки.

На глубине триста футов я уже слабо различал солнечные лучи. Их яркий свет сменился красноватыми сумерками.

Но мы все еще могли обходиться без фонаря Румкорфа.

Капитан остановился. Дождавшись меня, он указал пальцем на темную массу, рисовавшуюся недалеко от нас.

«Это, наверное, остров Креспо!» — подумал я. И я не ошибся.

Глава семнадцатая

Подводный лес

Наконец мы пришли к окраине леса. Это было, без сомнения, одно из красивейших мест во владениях капитана Немо. Он смотрел на него как на свою собственность и имел на него такие же права, какие присвоил себе первый человек в первые дни сотворения мира.

«Никто не станет оспаривать у него этой подводной собственности! — думал я. — Кто другой решится нырнуть сюда и с топором в руках расчищать подводные темные чащи?»

Подводный лес состоял из больших древовидных растений, и как только мы вступили под его огромные своды, меня поразило странное расположение ветвей, какого я еще до сих пор никогда и нигде не примечал.

Ни одна трава, покрывающая почву, ни одна ветвь кустарника не стлалась по земле, не сгибалась и не тянулась по горизонтали. Все стремилось вверх, к поверхности океана.

Все растения, как бы тонки они ни были, держались прямо, вытянувшись в струнку, как железные прутья. Водоросли и лианы росли строго перпендикулярно, как того требовала плотность окружающей среды. Я прикасался к ним: они гнулись, но тотчас после прикосновения снова принимали свое вертикальное положение. Здесь было просто царство вертикальных линий!

Скоро я привык к этой причудливости, как и к относительному полумраку, который нас окружал. Почва была усеяна острыми камнями, на которые невозможно было не наступить при ходьбе. Подводная флора мне показалась даже богаче, чем у арктического или полярного пояса, где ее произведения не так многочисленны, и я невольно смешивал классы между собой, принимая зоофитов за гидрофитов, животных за растения. Да и кто бы не ошибся? Фауна и флора так близко соприкасались в этом подводном мире. Я заметил, что все представители растительного царства лишь прикреплялись к почве, а не росли из нее. Лишенные корней, они лепились на песке, на раковинах, на камнях, требуя не жизненных соков, а только точки опоры. Все нужное для их существования заключалось в воде: вода их поддерживала и питала. Большинство растений вместо листьев имели пластинки своеобразной формы, окрашенные в розовые, красные, зеленые, оливковые, рыжие и бурые цвета. Я здесь увидел живыми, а не засушенными, как образцы на «Наутилусе», веероподобную павлиновую водоросль падину, алый мох — церамию, ламинария вытягивала вверх свои молодые отпрыски, я видел целые букеты ацетабулярий, или «бокалов русалки», у которых стебель утолщается к верхушке, и множество других морских растений, лишенных цветков. «Любопытная аномалия, странная стихия, — сказал один остроумный натуралист, — где животное царство цветет, а растительное — нет!»