История государства Российского. Том X - Николай Карамзин

Может быть, относятся ко временам Феодоровым или Годунова и старые песни Русские, в коих упоминается о завоевании Казани и Сибири, о грозах Иоанновых, о добродетельном Никите Романовиче (брате Царицы Анастасии), о злодее Малюте Скуратове, о впадениях Ханских в Россию. Очевидцы рассказывают, дети и внуки их воспевают происшествия. Память обманывает, воображение плодит, новый вкус исправляет: но дух остается, с некоторыми сильными чертами века — и не только в наших исторических, богатырских, охотничьих, но и во многих нежных песнях заметна первобытная печать старины: видим в них как бы снимок подлинника уже неизвестного; слышим как бы отзыв голоса, давно умолкшего, находим свежесть чувства, теряемую человеком с летами, а народом с веками. Всем известна песня о Царе Иоанне: «Зачиналась каменна Москва, // Зачинался в ней и Грозный Царь:// Он Казань город на славу взял, // Мимоходом город Астрахань», — о сыне Иоанновом, осужденном на казнь: «Упадает звезда поднебесная, // Угасает свеча воску яраго: // Не становится у нас Царевича»; другая о витязе, который умирает в дикой степи, на ковре, подле огня угасающего: «Припекает свои раны кровавыя: // В головах стоит животворящий крест, // По праву руку лежит сабля острая, // По леву руку его крепкой лук, // А в ногах стоит его добрый конь; // Он, кончаяся, говорит коню: // „Как умру я, мой доброй конь, // Ты зарой мое тело белое // Среди поля, среди чистаго; // Побеги потом во святую Русь; // Поклонись моим отцу и матери, // Благословенье свези малым детушкам; // Да скажи моей молодой вдове, // Что женился я на другой жене: // Я в приданое взял поле чистое; // Была свахою калена стрела, // Положила спать сабля острая. // Все друзья-братья меня оставили, // Все товарищи разъехались: // Лишь один ты, мой доброй конь, // Ты служил мне верно до смерти“» — о воине убитом, коему постелию служит камыш, изголовьем куст ракитовый, одеялом темная ночь осенняя и коего тело орошается слезами матери, сестры и молодой жены: «Ах! мать плачет, что река льется; // Сестра плачет, как ручьи текут; // Жена плачет, как роса падает: // Взойдет солнце, росу высушит».

Сии и многие иные стихотворения народные, ознаменованные истиною чувства и смелостию языка, если отчасти не слогом, то духом своим ближе к XVI, нежели к XVIII веку. Сколько песен, уже забытых в столице, более и менее древних, еще слышим в селах и в городах, где народ памятливее для любезных преданий старины! Мы знаем, что в Иоанново время толпы скоморохов (Русских трубадуров) ходили из села в село, веселя жителей своим искусством: следственно тогдашний вкус народа благоприятствовал дарованию песенников, коих любил даже и Постник Феодор.

Сей Царь любил и художества: в его время были у нас искусные ювелиры (из коих знаем одного Венециянского, именем Франциска Асцентини), золотари, швеи, живописцы. Шапка, данная Феодором Патриарху Иеремии, украшенная каменьями драгоценными и ликами святых, в описании Арсениева путешествия названа превосходным делом Московских художников. Сей Греческий Епископ видел на стенах Ирининой палаты изящную мусию в изображениях Спасителя, Богоматери, Ангелов, Иерархов, Мучеников, а на своде прекрасно сделанного льва, который держал в зубах змею с висящими на ней богатыми подсвечниками. Арсений с изумлением видел также множество огромных серебряных и золотых сосудов во дворце; одни имели образ зверей: единорога, львов, медведей, оленей; другие образ птиц: пеликанов, лебедей, фазанов, павлинов, и были столь необыкновенной тяжести, что 12 человек едва могли переносить их с места на место. Сии чудные сосуды делались, вероятно, в Москве, по крайней мере некоторые, и самые тяжелые, вылитые из серебра Ливонского, добычи Иоаннова оружия. Искусство золотошвеев, заимствованное нами от Греков, издревле цвело в России, где знатные и богатые люди носили всегда шитую одежду. Феодор желал завести и шелковую фабрику в Москве: Марко Чинопи, вызванный им из Италии, ткал бархаты и парчи в доме, отведенном ему близ Успенского собора. — Размножение церквей умножало число иконописцев: долго писав только образа, мы начали писать и картины, именно в Феодорово Царствование, когда две палаты, Большая Грановитая (памятник Иоанна III) и Золотая Грановитая (сооруженная внуком его) украсились живописью. В первой изображались Господь Саваоф, творение Ангелов и человека, вся история Ветхого и Нового Завета, мнимое разделение вселенной между тремя мнимыми братьями Августа Кесаря и действительное разделение нашего древнего отечества между сыновьями Св. Владимира (представленными в митрах, в одеждах камчатных, с оплечьями и с поясами златыми) — Ярослав Великий, Всеволод I, Мономах в Царской утвари, Георгий Долгорукий, Александр Невский, Даниил Московский, Калита, Донской и преемники его до самого Феодора (который, сидя на троне в венце, в порфире с нараменником, в жемчужном ожерелье, с златою цепию на груди, держал в руках скипетр и яблоко Царское ; у трона стоял правитель, Борис Годунов, в шапке мурманке, в верхней златой одежде на опашку). В палате Золотой, на своде и стенах, также представлялись Священная и Российская история, вместе с некоторыми аллегорическими лицами добродетелей и пороков, времен года и феноменов природы (весна изображалась отроковицею, лето юношею, осень мужем с сосудом в руке, зима старцем с обнаженными локтями; четыре Ангела с трубами знаменовали четыре ветра). В некоторых картинах, на свитках, слова были писаны связью, или невразумительными чертами, вместо обыкновенных букв. — Золотая палата уже не существует (на ее месте дворец Елисаветин); а на стенах Грановитой давно изглажены все картины, известные нам единственно по описанию очевидцев. — Упомянем также об искусстве литейном: в Феодорово время имели мы славного мастера, Андрея Чехова, коего имя видим на древнейших пушках Кремлевских: на Дробовике (весом в 2400 пуд), Троиле и Аспиде; первая вылита в 1586, а вторая и третья, называемые пищалями, в 1590 году.

Успехи гражданского образования были заметны и в наружном виде столицы. Москва сделалась приятнее для глаз не только новыми каменными зданиями, но и расширением улиц, вымощенных деревом и менее прежнего грязных. Число красивых домов умножилось: их строили обыкновенно из соснового леса, в два или три жилья, с большими крыльцами, с дощатыми свислыми кровлями, а на дворах летние спальни и каменные кладовые. Высота дома и пространство двора означали знатность хозяина. Бедные мещане жили еще в черных избах; у людей избыточных в лучших комнатах были изразчатые печи. Для предупреждения гибельных пожаров чиновники воинские летом ежедневно объезжали город, чтобы везде, по изготовлении кушанья, гасить огонь. Москва — то есть Кремль, Китай, Царев, или Белый город, новый деревянный, Замоскворечье и Дворцовые слободы за Яузою — имели тогда в окружности более двадцати верст. В Кремле считалось 35 каменных церквей, а всех в столице более четырех сот, кроме приделов: колоколов же не менее пяти тысяч — «в часы праздничного звона (пишут иноземцы) люди не могли в разговоре слышать друг друга». Главный колокол, весом в 1000 пуд, висел на деревянной колокольне среди Кремлевской площади: в него звонили, когда Царь ехал в дальний путь или возвращался в столицу, или принимал знаменитых иноземцев. Китай-город, обведенный кирпичною, небеленою стеною, и соединяемый с Замоскворечьем мостами, деревянным, или живым, и каменным, всего более украшался великолепною Готическою церковию Василия Блаженного и Гостиным двором, разделенным на 20 особенных рядов: в одном продавались шелковые ткани, в другом сукна, в третьем серебро, и проч. На Красной площади лежали две огромные пушки. В сей части города находились домы многих Бояр, знатных сановников, Дворян, именитых купцев и богатый арсенал, или Пушечный двор; в Белом городе (названном так от выбеленных стен) Литейный двор (на берегу Неглинной), Посольский, Литовский, Арменский, площади Конская и Сенная, мясной ряд, домы Детей Боярских, людей приказных и купцев; а в деревянном городе, или Скородоме (то есть наскоро выстроенном в 1591 году) жили мещане и ремесленники. Вокруг зданий зеленелись рощи, сады, огороды, луга; у самого дворца косили сено, и три сада Государевы занимали немалое пространство в Кремле. Мельницы — одна на устье Неглинной, другие на Яузе — представляли картину сельскую. Немецкая Слобода не принадлежала к городу, ни Красное Село, где обитали семьсот ремесленников и торгашей, для коих готовила Судьба, к несчастию Борисова семейства, столь важное действие в нашей истории!

В Иоанново и Феодорово Царствование древние обычаи народные, вероятно, мало изменились; но в современных известиях находим некоторые новые подробности относительно к сему любопытному для нас предмету.