Сага о двух хевдингах - Наталья Викторовна Бутырская

— Держко меня звать, сам я из варяней, но теперь уж и нет того племени, — отвечал мужик.

По нашему он говорил мягко, округло, сильно окая.

— Как же ты в трэли попал?

— А вот когда копытские пришли нас, варяней, резать, тогда и попал. Мальцом еще был, еще не успел из первого истока напиться.

— Истока?

— Руна по-вашему, — сказал Держко. — Только глупо исток руной звать. Ведь как вернешься с поля, воды чистой выпьешь, так и силушки прибавляется. Вот и тут так. Только мне уж никогда не испить той водицы.

Как всё-таки верно называют тот край Альфарики — землей рек, раз они и руны водой меряют.

— Держко, хочешь вернуться в родные места?

Безрунный усмехнулся.

— Да где ж они, родные места? Родные места там, где твоя семья живет, дом стоит, поле, тобой распаханное, колосом наливается. А у раба разве есть дом или семья?

Я кивнул, соглашаясь с трэлем, а потом обратился к ульверам:

— Ладно, собирайте всё, деревню сожгите, и возвращаемся к кораблям.

Легко сказать да нелегко сделать. До самого вечера мы провозились здесь, укладывая ценный груз да решая, что делать с трэлями. Лишь перед самыми сумерками Живодер и Видарссон смогли запалить сырые дома, не слушая женских воплей и рыданий. Баб мы резать не стали, лишь самых голосистых и норовистых придушили и всё. Троих, самых молодых и пригожих, взяли с собой, за таких должны неплохую цену дать в Альфарики. Поначалу я не хотел брать никого из трэлей, кроме Держка. Тот хотя бы чужие языки понимал и мог пригодиться. Но парни так хотели выручить побольше серебра, что уговорили меня прихватить и рабов. Серебро-то мы, может, и получим, да только рабов еще кормить нужно, и места на корабле они занимают поболее, чем ткани с пряностями. Ну да, что толку спорить? Пусть помогут дотащить до «Сокола» груз, а там уж видно будет.

Игуль, как завидел столько добра, чуть язык от восторга не проглотил.

— Ох ты ж! Это как же? Откуда? Ох, и расторгуюсь же я! Может, еще один корабль куплю! Вон, и трэли какие крепкие, как раз на веслах послужат.

— Ты на чужое рот-то не разевай! — окрикнул я торговца. — Твоего тут ничего нет.

— Это почему же? Вы ведь со мной идете, меня охраняете, а значит, всё, что в пути добыто, на двоих делим: и горести, и радости.

— Да? И где ж ты был, пока мы ту деревню воевали? Нет, что нашим мечом получено, то нашим становится. Коли трэли нужны, так купи их у нас. Я тебе в цене уступлю, так уж и быть.

— Не было такого уговора!

— И другого уговора тоже не было. А не согласен, так давай мы прямо тут и разойдемся, — жестко сказал я.

Это в Хандельсби у него был какой-то выбор, а здесь где он сыщет другой хирд? Договор с конопатым торговцем я рвать не собирался, но охолонить зарвавшегося парня все же стоило. Ишь, что выдумал! Добычу нашу забрать захотел!

Так что Игуль остался без прибыли, зато живой и не ограбленный. Как по мне, неплохая сделка.

Но мы все равно проторчали в этом заливе еще два дня, выжидая, пока угомонится буря, и лишь потом вытащили затвор. Там и впрямь было здоровенное бревно, обмотанное цепями, к концам которых были привязаны камни. Друлинги не поленились и выбили под бревно в скалах пазы так, чтобы оно ложилось туда намертво. Даже девятирунный хускарл не смог бы его сдвинуть, я попробовал. Нам пришлось сначала нырять и отцеплять камни от цепей, потом выламывать пазы, и лишь потом мы убрали этот затвор.

Вообще мне понравилось у друлингов. Может, стоит поискать такие укромные заливчики и заглянуть в гости еще к кому-нибудь?

Глава 5

Я сидел на носу и подсчитывал, сколько всего нам у друлингов привалило. Само награбленное добро разбирать нечего, все равно продадим в Альфарики, наверное, изрядно серебра получим. Или лучше его на Северных островах сбывать? Трэль же говорил, что купец как раз туда шел. Хотя нами не куплено, а значит, за сколько бы ни продали — всё наше.

Еще мы получили трэлей, из которых годный в хозяйстве только Держко. Его я оставил на «Соколе», а остальных переправил на корабль Игуля. Пусть он за ними приглядывает.

И руны. Самого сильного воина в друлинговой деревне прибил Синезуб и враз поднялся до восьмой руны. И то сказать, уже пора. Он всё лето копил благодать на тварях и только сейчас накопил на целую руну. Стейн тоже сдвинулся с места, Бритт, Слепой. Кто у нас на шестой-седьмой руне остановился? Понятно, Офейг, Свистун тоже никак, Трудюр, Видаррсон. И Тулле. Тулле как ушел к Эмануэлю шестирунным, так и продолжал им быть. И я не помнил, чтоб он усердствовал в бою. Вон, сидит на своем сундучке, уже не подле меня, а ближе к корме, как слабосилок, и вертит что-то в руках. Хотя я знал, что: серьги друлингов. Видать, хочет их знаки разгадать.

— Держко! — позвал я.

Трэль неохотно поднялся и, держась за корабельные веревки, поковылял ко мне. Волны всё еще были крутоваты, и с непривычки по подскакивающему «Соколу» не побегаешь.

— Как речь друлингову выучил?

Мужик пожал плечами.

— Ну как. Мы ж на них работали. Коли тычут в поле, значит, пахать, на серп — жать, на бочку с водой — пить. Так первые слова и уразумел. А дальше слушал, сам пробовал говорить.

— По нашему ты бойко лопочешь, лучше наших бриттов.

— Так ведь первым хозяином у меня норд был. Я по-вашему лучше говорю, чем по живому, но понимаю крепко и ту, и другую речь.

Корабль ходко шел по морю, подгоняемый подутихшим после бури, но все еще сильным ветром. Альрик держал кормило, Простодушный покрикивал на Синезуба, чтоб тот подтянул парус, но глуповатый Квигульв хватался то за один канат, то за другой и никак не мог угадать. Делать было нечего, потому я лениво поинтересовался у трэля:

— По живому? Это как?

— Они ведь себя как называют? Живичи, и речь общую так и зовут — живой.

— Живичи? А ты ж вроде из иного племени?

— Племен много, но уж смешались все. Мало кто еще прячется по болотам, да и тех находят, данью облагают или вырезают до последнего, коли противиться вздумают. А всех вместе живичами кличут.

— Это почему же?

— Об том лучше у них и спрашивать, — недовольно буркнул Держко.

— Я тебя о том спрашиваю. Ты и говори! — прикрикнул я на дерзкого раба.

— Я ж из варян, а мы всегда жили наособь, пока живичи к нам не пришли. Мы и речь их понимали едва-едва. Потом вот у норда жил, потом уж меня живич взял. Не знаю я, как оно было. Знаю, что всех иноземцев, что речь их не разумеют, называют мрежниками, а это значит мертвые.

Это что же, мы в Альфарики навроде драугров будем? Правду говорят, что чужие мысли потемки. А уж чтоб иноземца понять, нужно немало зим провести в его шкуре да в его доме.

— Как везли тебя сюда, помнишь? Дорогу сказать сумеешь?

— Откуда? Тут куда ни глянь вода. Раудборг знаю неплохо, на Альдоге пожил несколько лет, там подсказать что-то смогу. А на море все волны одинаковы.

Я невольно усмехнулся. Вот, уже немало поживший мужик не может указать дорогу к Альфарики, а безусый мальчишка-раб, значит, обещал провести Игуля как надо. Скорее всего, лжет торговец. Есть у него какие-то приметы, только он боится нам правду поведать, понимает, конопатый змей, что он нам не ради серебра, а ради проводника нужен.

— А каков главный город в Альфарики?

— Так нету его. Там каждый град сам по себе главный.

Кажется, я где-то уже слыхал об этом. Кто-то говорил, что нет в Альфарики конунга, есть только ярлы, которые то воюют друг с другом, то мирятся, то торгуют. Но где и когда об этом говорили, никак не мог вспомнить.

— Плохой из тебя скальд, Держко, — сплюнул я в темную воду. — Вот кабы потешил меня добрыми историями, так я б тебя одарил.

— А что проку в дарах? У трэля нет ничего своего, даже жизнь и та заемная.

— Неужто тебе никогда не хотелось