Маньчжурия, 1918. Особый отряд - Руслан Иванович Аристов

«Давно я не надевал её, то есть бывший я», — парень смотрел на себя в зеркало — привлекательное лицо, волевой взгляд серо-голубых глаз, представительный вид.

Виктор осторожно поправил погоны и ордена, полученные за два с половиной года нахождения на фронте: Станислав третьей степени с мечами и бантом, Георгий четвертой степени. Драгунскую анненскую шашку цеплять особо не хотелось, но пришлось — он поправил темляк, разгладил ленту и несколько секунд оглядывал красный медальон-крест на эфесе.

«Нормально повоевал и хлебнул», — пару раз ему снились довольно тяжелые сны и он ощущал себя будто наяву в каком-то блиндаже.

Сжав кулаки и выдохнув, Виктор пошёл в гараж, придерживая шашку. По пути он вспомнил историю, которую несколько дней назад ему рассказал один из офицеров в штабе Плешкова:

— Поймали красного лазутчика. Заявляется к нам в форме ротмистра и говорит, что добирался к нам два месяца с Кубани, от самого Корнилова. Только дураком оказался — нацепил Георгия при анненской ленте, — смеялся офицер.

«Кстати, надо бы про Корнилова что-то выяснить — новостей вообще никаких, глухо», — напомнил он себе.

Евсеев уже был в гараже. Виктор поглядел на машину — она блестела, унтер-офицер Котов явно постарался.

— Едем, господа! — объявил он.

— По плану сегодня после торжественной встречи господа Хорват и Колчак отправятся в здание управления дороги, консул присоединиться к ним, после этого будет ещё одно заявление для прессы, — рассказывал ему Евсеев. — Китайских представителей на вокзале не будет, если не считать поезд губернатора.

— Наше дело простое — встретить, устроить торжественный ужин в консульстве — с этим мы управимся, дай бог, — ответил Виктор.

— Полковник Орлов не подведёт?

— Нет, он вполне лояльно относится к прибытию вице-адмирала — дело прежде всего, — взмахнул рукой Виктор.

— Георгий Константинович тоже на это надеется — нам предстоят большие дела, Маньчжурия и Кубань — последние островки законности в России, — заявил секретарь.

«Теоретически, у нас всех, начиная от консула — перспективы громадные на общероссийском уровне», — задумался он. — «Однако вот сейчас большевики известны тем, что захватили власть, разогнали учредилку и пошли на тяжкий по своим условиям и последствиям мир, в остальном — это крайне левая партия, состоящая из нескольких фракций еврейских интеллигентов и прочих загадочных, но амбициозных людей. Партия ради удержания власти только раскручивает маховик установления своей диктатуры и при этом висит на волоске от краха — зло расправляет крылья и желает кровью затушить пожар сопротивления. Основная жесть начнется осенью, и весь этот социальный взрыв никак не предотвратить — коллапс в экономике уже зашёл слишком далеко, и всё это усугубляется радикальными и вредными решениями этой партии, и таких шатаний ещё будет и будет. У большевиков как у раввина из анекдота — идей много, а куры передохнут, только на их месте — все мы».

— Знаете, Сергей Андреевич, все гораздо хуже и страшнее, чем кажется на первый взгляд — сейчас дракон большевизма, древний змий, расправляет крылья, скоро он будет готов утолить свою жажду крови.

— Что это вас на метафоры потянуло? — удивился Евсеев.

«Сейчас, прямо в эти дни, только мы здесь и добровольцы на юге готовы вступить в борьбу, но пройдет буквально месяц, и восстанет вся страна — плотину прорвут чехословаки. Это борьба за свободу и достоинство против фанатизма и тирании. Легко быть с краю и сказать — от меня ничего не зависело, что я мог поделать? Мол, я же простой обыватель, а ведь человек слаб, не нам выбирать власть и все такое», — хотел сказать Виктор, но вместо этого ответил иначе:

— Это не метафоры, увы! Вы читали записку Акинтиевского?

— Да.

— Мы на краю экономической пропасти, страна на пороге голода. Это означает буйство самых низменных инстинктов, наступит царство жестокости и принуждения, а большевики будут делать свою ставку именно на это — они стремятся к этому, это их метод и одновременно — цель!

— Знаете, Виктор Антонович, по существу я с вами согласен и возразить здесь нечего, однако вы слишком демонизируете большевиков.

— Вот как? Хм.

— Комиссары любят выпускать истеричные прокламации, но в практических делах они уже показали себя полнейшими профанами и уничтожили систему государственного управления. Их падение — вопрос нескольких недель, — с уверенностью заявил Евсеев.

— Это если оценивать с точки зрения нормальной логики. Однако они создают новую государственную систему на обломках старой, создают новую армию, и на данный момент под их контролем более четырех пятых территории республики, и нет никаких признаков их краха.

— Комиссары ничего не смогут противопоставить ни немцам, ни союзникам.

— Они противопоставят террор государственной машины и будут выжимать все соки из народа и остатков экономики, — возразил Виктор. — Немцы и союзники заняты друг другом. Большевики укрепляют свою власть.

— Виктор Антонович, но как политические аферисты, каторжники и прохиндеи создадут эту государственную машину? — усмехнулся Евсеев.

Виктор хотел ответить, но они уже выехали на площадь. В глаза сразу бросались многочисленные офицеры как в парадной, так и в обычной форме, стоящие около здания вокзала.

Глава 11

Водитель остановился в метрах в семидесяти правее от лестницы центрального входа, рядом с несколькими другими машинами. Виктор и секретарь вышли и немного постояли, оглядывая стоящих в оцеплении офицеров, которые перекрыли подходы к вокзалу и заворачивали обратно немногих желающих попасть в само здание.

На лестничной площадке парень увидел полковника Орлова, генерала Плешкова и небольшую группу офицеров в парадной форме.

— Уже почти всё готово, — кивнул он Евсееву.

Они прошли сквозь оцепление и вскоре поднялись по ступенькам.

— Здравия желаю, господин генерал! — вытянулся и откозырял Виктор генералу от кавалерии Плешкову, солидному и вельможному на вид человеку с холёной бородой и усами.

— А, здравствуйте, штабс-капитан, — недовольно ответил Плешков — он разговаривал с рядом стоящими офицерами из своего штаба, держа в руке фуражку.

Виктор понял причину его недовольства — в штабе генерала все его подчинённые именовали «высокопревосходительством», кроме того, по факту Колчак вместо него станет фигурой номер один в городе.

«Кстати, насколько я помню, в белых армиях потом восстановили дореволюционное обращение к офицерам и генералам со стороны нижних чинов, все эти „благородия“ и „превосходительства“ — с таким махровым проявлением сословности ничего хорошего не выйдет, надо идти в русле буржуазно-демократической политики февральской революции и оставить обращение „господин“ в отношении офицеров и генералитета — это отвечает традициям и убирает сословные перегородки, да и высшие офицеры должны