Год 1914-й. До первого листопада - Александр Борисович Михайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как сказал всезнающий Митя (сведения несекретные), именно у нас в Тридесятом царстве после первых выстрелов на сербско-австрийской границе соберется на свою конференцию ЦК РСДРП(б), чтобы выработать отношение партии большевиков по вопросу империалистической войны. Резолюция, которую намерен предложить Ленин, гласит, что большевики не поддерживают ведение агрессивных захватнических войн, но, поскольку для Российской империи эта война вынужденная, вызванная циничными провокациями империалистических держав, то ЦК партии не будет призывать агитировать за поражение своей страны. Вместо того сторонникам линии Ленина будет предложено сосредоточиться на критике провальных действий царского режима, защите прав беднейших слоев населения и большевизации армии. И самое шокирующее известие – Ленин сам предложил Серегину вступить в партию большевиков и войти в состав ЦК. Кроме него, такие же предложения получили Кобра, Бригитта Бергман и полковник Половцев.
У многих местных большевиков от такого предложения может случиться истерика, но Ленин обещает, что справится с возможными проблемами. Отказ от нереалистичных марксистских догм облегчит не только переход власти в руки трудящихся, но и последующее социалистическое строительство. Впрочем, сейчас у нашего гостя совсем иные заботы: решив все организационные вопросы, Серегин погнал Ильича через медкомиссию. И тут же случилась еще одна коллизия: встал вопрос о доставке в Тридесятое царство изнывающей от неизвестности Надежды Крупской… и тут же вспомнили о ее дубликате из 1904 года. Тамошнему Ильичу Кобра виртуально голову мечом отрубила, отчего тот скопытился, а что с его богоданной супругой? Выяснилось, что все нехорошо: Наденька, совершенно убитая горем, сидит в швейцарской тюрьме по обвинению в убийстве своего супруга; уже был суд, приговоривший ее к повешенью, и теперь вдова тамошнего Ильича коротает дни и ночи в ожидании исполнения приговора.
Ника-Кобра, как всегда бывает в подобных случаях, взбеленилась, обнажила свою Дочь Хаоса и полезла в Швейцарию 1904 года разбираться. Правда, насколько я понимаю, никого убивать ей не пришлось (ибо смертницу держали в одиночке), снимать умирающее тело с эшафота тоже не понадобилось. Просто Крупская, неожиданно проснувшись в своей одиночке, увидела суровую валькирию с багрово светящимся мечом в руке; та скомандовала: «Пойдешь со мной!» и, толкнув в спину, выпихнула растерянную жертву швейцарского демократического правосудия из темной и холодной тюремной камеры к свету и жизни. А дальше, как говорил Ипполит Георгиевич из бессмертной комедии «Ирония судьбы или с легким паром»: «Подобрали, обогрели». В итоге Крупскую-младшую, в совершенно взбаламученном состоянии чувств, Ника-Кобра привела в Башню Мудрости и оставила у моего порога. Мол, посмотри, Птица, что тут можно сделать, чтобы привести эту особу в более-менее дееспособное состояние.
Увидев впервые Надежду Константиновну своими глазами, я на несколько секунд пришла в замешательство. «Неужели это она?» – вопрошал мой разум. Я разглядывала «пациентку», и не находила ничего общего с той Крупской, образ которой был знаком мне из книг… Не похожа – и все тут. Впрочем, никакой ошибки быть не могло. Так что мне оставалось только взять женщину за руку и завести в свой «рабочий кабинет». Она последовала за мной покорно, с отстраненным видом, будто сомнамбула. Казалось, ей было все равно, что с ней сейчас случится.
А тут, у меня в «кабинете», обстановка, располагающая к релаксу: занавеси, низкая и удобная даже с виду кушетка, кресла для гостей, толстый ковер с разбросанными по нему подушками, рабочий стол и туалетный столик с зеркалом… Но Крупская, похоже, не замечала ничего вокруг. Ее застывшее лицо сохраняло затравленно-мученическое выражение. Ее взгляд был направлен внутрь себя, и в глазах металось безумие. Мда, натерпелась, бедняжка…
Я подвела Крупскую к креслу, жестом руки приглашая садиться. Та покорно опустилась на мягкое сиденье. Кресло тут же подстроилось к ее телу и уютно обхватило ее; впрочем, она этого даже не заметила. Я устроилась напротив.
Не зная, с чего начать, я разглядывала «пациентку». Ничего – ну ничегошеньки – похожего на ту некрасивую пучеглазую тетку, которую мне доводилось видеть на фотографиях в учебниках истории, в ней не было. Передо мной сидела еще довольно молодая женщина (сколько ей сейчас – кажется, тридцать пять) с пухлыми губами и светлыми, почти прозрачными глазами. Из-под чепца выбились светлые волосы, окружая ее лицо словно ореолом. Веки ее были чуть припухшими, лицо имело землистый оттенок, а глаза окружали темные тени. Но тем не менее она была привлекательна… Да-да: Крупская – та самая, которую общественность привыкла воспринимать как нечто бесполое, этакий «синий чулок» – оказалась не уродливой жабой, а весьма, как выражался мой дедушка, «интересной женщиной». К стыду своему, я знала об этой исторической личности не много. И сейчас, когда обнаружилось столь явное несоответствие внешности реальной Надежды своему растиражированному образу, я вдруг подумала, что, очевидно, тут свою роль сыграла болезнь щитовидной железы, проявившаяся у нее особенно сильно после сорока лет. Ну да, отсюда и пучеглазие, и одутловатость. Ну а сейчас Крупская еще очень даже ничего, хотя и понятно, что со здоровьем не все в порядке…
Когда все это до меня дошло, мое прежнее представление о браке Ленина и Надежды Константиновны, как о дружеском союзе двух асексуалов, разбилось вдребезги. В Наденьке чувствовалась страстная и в какой-то степени творческая натура – и тут же во мне зажглась симпатия к ней. Симпатия и сочувствие. И даже что-то похожее на родство душ ощутила я в себе по отношению к супруге (скорей, вдове: две Крупских на одного Ильича будут перебором) вождя мирового пролетариата. Вспомнилось, что я о ней читала когда-то: она многое сделала для молодого советского государства в сфере образования и гигиены. Вполне возможно, что был недооценен вклад этой женщины в то, что Сталин принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой…
Я с радостью подумала, что теперь болезнь не одолеет эту женщину – мы не позволим. Мы прогоним из ее тела начинающееся разрушение, и она будет
