В водовороте века. Мемуары. Том 1 - Ким Сен

— Знаете, он, начальник уездного отделения МВД, — продолжал он, — плохо знал историю того трактира. И вот я его немного покритиковал: дескать, это позор уезда Хучхан. Потом я попросил его со всей ответственностью бережно сохранять этот трактир.

Ли Гык Ро с беспокойством добавил:

— Если потомки не знают историю борьбы предшественников, то они окажутся, как говорится, «невоспитанными, грубыми детишками». Но тут, вижу, наши сотрудники не очень активно воспитывают людей на наших традициях.

И прозвучал призыв: защищать революционные традиции, и то в ту суровую пору, когда наша молодая, двухгодовалая Республика оказалась на перепутье жизни и смерти. Слушая его, я был, собственно, глубоко благодарен ему. Меня охватило неудержимое волнение. Словно вмиг перед моими глазами мелькает душа плеяды погибших предшественников, борцов за возрождение Родины, как будто они с жаром сердца призывают нас: «Боритесь и победите! До конца защищайте родную землю!»

Рассказ Ли Гык Ро о селе Енпхо придал мне энергию в то самое время, когда шумели: Корея теперь обречена на гибель!

Расставшись с Хваном, мой отец целый день бродил в лесу и, наконец, невдалеке от трактира, на перевале Кадук, нашел одинокую хижину-землянку и попросил у хозяина помощи. Оба представились друг другу, назвав свои фамилии и имена. При знакомстве отец узнал, что хозяина зовут тоже Кимом, он родом из Чончжу.

Хозяин обрадовался: это, мол, большой праздник, что в такой глухомани, как перевал Кадук, встретился с революционером-однофамильцем, имеющим общее место рода. Старик со всей симпатией отнесся к отцу и помог ему от всей души.

Старик Ким укрыл беглеца в скирде чумизы, стоявшей близ хижины. В те дни у отца замерзли и ноги, и колена, и вся нижняя половина тела. Целые сутки ему пришлось пробыть неподвижно в скирде, пронизываемой резким ветром, и просидеть на корточках, подобрав руки и ноги. Тут его и постигло несчастье — трудноизлечимая болезнь.

Старик совал ему в скирду то горсть каши, то печеную картошку, всячески охранял его от вражеских глаз.

За побег арестованного Акисима был серьезно проработан начальством. Северопхеньанское провинциальное полицейское управление сделало все: в бассейне, прилегающем к реке Амнок, на полосе от Хучхана до села Чукчжон, создан усиленный кордон и несколько дней подряд производился обыск. Однако чумизовая скирда, стоявшая на перевале Кадук, не попала в поле зоркого ока противника. Я думаю, что в то время мой отец точно оценил ситуацию и удачно выбрал себе это убежище.

Старик Ким ходил на берег реки Амнок и там внимательно следил за тем, покрылся ли этот участок льдом или нет. Он даже учил отца, как переправиться через реку при помощи шеста. Лед был не так толст, и нельзя было необдуманно пускаться в переправу.

Как учил старик Ким, мой отец положил на ледовое поле шест и, обеими руками продвигаясь вперед, ползком перебрался через реку Амнок. Перешел удачно. Тут тревожиться было нечего: держись за шест, не погибнешь даже и в воде. Метод этот был весьма оригинален, но при переправе отец вторично подвергся воздействию холода. Это ознобление и стало еще одной пагубной причиною его смерти, которая и настигла его через год в Фусуне.

Эта, хотя бы и такая благополучная, переправа стоила огромных, я бы сказал, смертельных усилий отца. На том берегу реки он несколько дней лечился в деревне Толоцзы, потом переехал в Фусун в сопровождении Кон Ена и Пак Чжин Ена. Проводники эти были бойцами Армии независимости, подчиненной фракции Чоньибу. Ее отряд под командованием Чан Чхоль Хо находился в Фусуне.

Я уже рассказывал, как мой отец познакомился с Кон Еном по рекомендации О Дон Чжина. Молодой Кон Ен был родом из Пектона. Этому верному человеку мой отец помогал еще в те дни, когда он состоял в Пектонском молодежном союзе независимости и взял в руки оружие в Особом лагере Пекпха. С моим отцом он имел очень близкие отношения. Приходил к нам и с любовью называл меня «Сон Чжу». И я, в свою очередь, просто называл его «дядей», конечно, до тех пор, пока он не стал коммунистом, нашим товарищем, нашим соратником.

После смерти моего отца Кон Ен, живший уже в Ваньлихэ, примерно раз в неделю приходил к нам с зерном и топливом и, как мог, утешал в горе мою мать. С мужем и жена носила на голове корзину, полную съедобных растений. Стремясь хранить память о моем отце, он долго не снимал с себя траурную одежду.

По пути в Фусун отец с двумя товарищами попали в руки бандитов. Это было в районе Маньцзяна. Опять нагрянула беда. Время было такое, что везде кишмя кишели местные разбойники. Бандитизм породился тут самой социальной средою того времени — хаосом и нестабильностью общества, тем, что военщины всюду с мечами наголо грызлись между собою за обладание властью. На разбойничество пошли многие из тех, кто жил на дне общества и не нашел другого пути к существованию. Вдобавок к этому японские империалисты, стремясь ослабить антияпонские силы, или умышленно засылали своих агентов в шайки бандитов и дирижировали их верхушками, или специально вскармливали разбойников на своих харчах. Местные бандиты, передвигаясь толпами, то налетали на населенные пункты, то забирали у путников деньги и вещи. В худшем случае чуть что прибегали к вопиющим злодеяниям: отрубали людям уши и головы. Стало быть, двое охранников отца не могли охранять его без большого напряжения.

Отец сказал, что по профессии он врач. Но эти конные бандиты, необразованные и невежественные, не хотели отпускать задержанных из своих рук: у врача, мол, пачки денег. Отец их уговаривал: «Какие тут у врача деньги, лечу болезни и еле-еле зарабатываю на пропитание. Не надо так пакостить, а если кто из вас заболел, могу лечить. Отпустите нас, вернемся — доноса не сделаем, ни слова не скажем о вас ведомствам». Но никакие уговоры на них не действовали.

Нет, так дела с места не сдвинешь. Кон Ен ждал единственно возможного шанса, — когда разбойники после ужина курили опиум и стали беспечными, он погасил коптилку и выпустил на волю моего отца и Пак Чжин Ена, потом ловким кулачным боем сбил с ног около десятка бандитов и выскочил из логовища разбойников.

Так разыгралась тогда настоящая драма, напоминающая собою какую-то пьесу приключенческого характера.

При побеге троих Кон Ен совершил настоящий самоотверженный подвиг. Мой отец часто вспоминал об этих незабываемых впечатлениях. Кон Ен был самоотверженным борцом, не жалеющим себя ради товарища.

Спустя несколько дней отец встретился в Фусуне с Чан Чхоль Хо. Этот человек, бывший несколько лет назад землемером, теперь стал воином, да уж и командовал ротой Армии независимости. Его очень огорчило болезненно выглядевшее лицо моего отца. Чан предложил ему отдохнуть, поправиться на подобранном ими месте. Так посоветовали и другие.