Замятин Евгений - Евгений Иванович Замятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До его сознания смутно дошло, что сзади, где, напевая, плелся Куколь, что-то такое изменилось. Потом он понял, что Куколь вдруг почему-то перестал петь. Иванов оглянулся и увидел: разинув рот. Куколь сквозь очки пристально глядел куда-то. Как только он заметил, что Иванов смотрит на него, он торопливо сбросил очки.
— Я бы, знаешь, посидел бы… Покурим, а? — робко сказал он Иванову.
На краю шоссе лежал большой камень. Как будто сговорившись. оба сели спиной к лесу, около которого Иванову привиделся белый слон. Они молча курили, упорно, мучительно размышляя. Куколь несколько раз поднимал очки к глазам, потом, с опаской покосившись на Иванова, снова опускал их. Наконец не вытерпел, напялил очки, быстро глянул через плечо — и сейчас же отвернулся. Длинное лошадиное лицо его было бледно, испуганно.
Иванову пришла в голову дикая мысль, что у Куколя — тоже галлюцинация, что он тоже увидел что-то. Но что? Иванов не рискнул спросить, чтобы не выдать себя.
Догоревшая папироса обожгла Куколю пальцы — только тогда он очнулся, бросил окурок и сказал Иванову:
— Ну, что же, надо идти, а?
Но продолжал сидеть. Иванов сделал какое-то неопределенное движение ногами, как будто собирался встать, но не встал. Куколь с любопытством смотрел. Иванов обозлился на него, на себя и вскочил, нарочно толкнув Куколя плечом.
Когда он повернулся и глянул вдаль — ему захотелось орать от радости: галлюцинация исчезла, впереди были только белые ленты тумана и черный лес. Он косолапо, по-медвежьи побежал к лесу, крикнув Куколю: «Догоняй». Но пьяные ноги слушались плохо, он плюхнулся в грязь. Догнавший его Куколь хохотал, запрокидывая голову вверх, — как курица, когда она пьет.
Весело болтая, они вошли в лес. Впереди была заросшая кустами горка, а потом дорога, должно быть, спускалась. Разогнавшись, они с разбегу взяли горку и побежали вниз, где, как блюдо с молоком, лежала налитая туманом круглая полянка.
И на повороте, будто наткнувшись на какую-то невидимую стену, оба враз остановились. Совсем близко на поляне Иванов снова увидел белого слона и ему показалось даже, что он успел разглядеть короткий, мирно помахивающий слоновый хвост. В галлюцинации ничего не было страшного, но Иванову страшно было убедиться, что он сходит с ума. Не оглядываясь, он побежал во весь дух. Сзади он слышал прерывающееся, хриплое дыхание Куколя.
В двадцати шагах под березой вился дымок: рябой, с облупленным носом красноармеец кипятил на костре чай. Облупленный нос — это было так просто, трезво, реально, что Иванов сразу опамятовался. Он, все еще тяжело дыша, присел возле костра и спросил:
— Вы, товарищ, в Москву? Служите там?
— Да, служба! Черт бы ее взял! — сердито плюнул красноармеец.
— А что? — участливо спросил Иванов, с нежностью глядя на облупленный нос.
— Да как же… сукин сын, а? На последней станции перед Москвой забунтовал, пришлось снять его с поезда.
— Кого — его? — осторожно вставил Куколь (он уже тоже сидел у костра).
— Да слона этого самого. Из Ливадии везем: сиамский царь нашему подарил, а теперь, значит, ввиду революции — в Москву, в зверинец… Белых у вас нету.
— Нету, нету! — восторженно подхватил Иванов. — Я еще издали на шоссе его увидал и обрадовался: вот, думаю. московским трудящим подарок! Спасибо, дорогой товарищ!
Он влюбленно стиснул руку удивленному красноармейцу и пошел. Куколь за ним.
И молча, сконфуженно, стараясь не глядеть друг на друга, они зашагали через лес к шоссе.
1924
Икс
Впервые: Новая Россия. 1926. № 2. С. 49–62.
Печатается по: Замятин Е. Собр. соч. Т. 4. М.: Федерация, 1929.
Рассказ блестяще демонстрирует неразбериху первых лет после революции, малоэффективность попытки изменить природу человека посредством приказов и декретов. Перекликается с некоторыми рассказами Пантелеймона Романова («Верующие», «Синяя куртка». «Значок»).
Высоко оценил рассказ один из лучших критиков в Русском Зарубежье, Георгий Адамович. «Замятин много умнее и много умелее не только Лидина, но и большинства других русских писателей. Он сух и насмешлив, лиризмом не грешит, волнения не обнаруживает… Кажется, все приемы и приемчики новейшей российской беллетристики продемонстрированы в «Иксе»: смена планов, перерыв повествования, отступления, вмешательство автора в речь героев и прочее… В антологии русской прозы, для периода 1920–1925. мало что нашлось бы более характерного, чем этот рассказ» (Адамович Г. «Икс» Е. Замятина // Звено. 1926. 24 октября. № 195. С. 2).
_____
В спектре этого рассказа основные линии — золотая, красная и лиловая, так как город полон куполов, революции и сирени. Революция и сирень — в полном цвету, откуда с известной степенью достоверности можно сделать вывод, что год 1919-й, а месяц май.
Это майское утро начинается с того, что на углу Блинной и Розы Люксембург появляется процессия — по-видимому, религиозная: восемь духовных особ, хорошо известных всему городу. Но духовные особы размахивают не кадилами, а метлами, что переносит все действие из плана религии в план революции: это — просто нетрудовой элемент, отбывающий трудовую повинность на пользу народа. Вместо молитв, золотея, вздымаются к небу облака пыли. народ на тротуарах чихает, кашляет и торопится сквозь пыль. Еще только начало десятого, служба — в десять. но сегодня почему-то все вылетели спозаранок и гудят, как пчелы перед роеньем.
В тот день (1919, 20/V) все граждане в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, за исключением самых нераскаянных буржуев, состояли на службе, и всех от восемнадцати до пятидесяти явно ждало сегодня что-то необычайное во всевозможных УЭПО, УЗКО, УОНО. Главное, что это было «что-то», что это был икс, а природа человеческая такова, что ее влекут именно
