Новый век начался с понедельника - Александр Омельянюк

Иннокентий увлечённо рисовал комиксы, не забывая и про компьютер, на котором упоённо играл в стрелялки-пулялки.

Ксения занималась домашними делами и сидела у телевизора. Заканчивая печатать прошлогодние стихи, Платон остановился на последнем, «У лукоморья».

А почему бы не написать ещё один вариант, на этот раз в стиле А.С.Пушкина – мелькнула у него смелая и озорная мысль.

Взяв первоисточник, и последовательно выписав последние слова каждой строчки известного отрывка из «Руслана и Людмилы», новоиспечённый соавтор гения, принялся сочинять.

В результате у Платона получилось стихотворение:

«У лукоморья. Второе»

У лукоморья, где зелёныйСтоял, когда-то, дуб при том,Не ходит больше кот учёный.Теперь один бардак кругом.

Кто на борьбу нас здесь заводит,С трибуны страстно говорит.А кто-то по помойкам бродит.И кто-то не за что сидит.

На обходных к Кремлю дорожкахПолно чиновников – зверей…Коттеджи не на курьих ножках.Здесь вас прогонят от дверей.

Потуги против них не полны.А прессы негатива волны,Под звук пугающе пустой,Убили множество прекрасныхИдей полезных и всем ясных,В пучине потопив морской.

И нам подали мимоходомПод крики: «Дайте нам царя!»,И прикрываясь всем народом,Сбежавши позже за моря, –Кота в мешке – богатыря!

А кто-то по былому тужит,Но умный кот нам верно служит.Его б сравнить с самой Ягой,Но он хорош и сам собой.

Вот олигарх в темнице чахнет.А света нет – Чубайсом пахнет!Но я там не был, мёд не пил.Не брал меня и змий зелёный.По этой части я учёный…,Об этом часто говорил…Историю придумал эту.Пустил её по белу свету.

Только Платон успел ещё раз критически перечитать написанное, как позвонил, тоже любивший припоздниться, племянник Василий.

После обмена последними семейными новостями и чтением только что написанного стихотворения, разговор сразу же зашёл об услышанном.

Василий Степанович Олыпин, сын Степана Трифоновича Олыпина и младшей сестры Платона Анастасии Петровны Кочет, был человеком порядочным, весёлым и добрым, как, впрочем, и все очень крупные люди. Он имел много друзей и знакомых. Поэтому среди них попадались даже люди с весьма странными фамилиями, именами и отчествами. Это был и его бывший тренер известной баскетбольной школы Советского района столицы, добрейший Александр Адольфович Прусский, по прозвищу «Адольф Александрович». И давно игравшие с ним в одной, можно сказать интернациональной пятёрке, где он был из-за своего более чем двухметрового роста центровым по прозвищу «Дюймовочка», крайние нападающие: потомки греков и болгар Базилевс Папузанос и Серафим Пуков, а также защитник сербского происхождения Васил Вукович-Павлович.

И цементировал этот «пятый» интернационал ещё один защитник, капитан команды – истинно русский Павел Петров.

С самого детства юмор окружал Василия и был присущ ему постоянно.

Поэтому он тут же вспомнил давно известное со школы, что… дуб срубили, кота на мясо изрубили…

Ну, что ж, можно и так, в таком стиле! – решил Платон и быстро придумал навеянный любимым племянником третий вариант:

«У лукоморья. Третье»

У лукоморья дуб спилили.Кота до кошек опустили.Златою цепью торс обвили.Всем остальным же морду били:

И тридцати богатырям,Всем тем, кто ходит по морям.Досталось даже дядьке тоже.На что похожа его рожа?

А лес и дол сожгли давно,Весь пепел истоптав в дерьмо.А ступу с бабою ЯгойСпустили с гор само собой.

Налево кот теперь не ходит,И ничего не говорит.Никто и песен не заводит.Русалка же в тюрьме сидит:

Разграбила она избушку,В неё проникнув без дверей.И отломала курью ножку,Всех напугав при том зверей.

А проглотив её потом,Устроив с кровью заварушку,Пытала утюгом старушку,Убила лешего при том.

Не выбрав правильно дорожку,На брег песчаный вдруг пришла.Хотела в углях печь картошку,Но ничего там не нашла…

Колдун зашиб богатыря,Ударив о морские волны.А звери съели упыря…Прекрасны те мгновенья, полны!

А царь – Кащей подох давно,Всё злато превратив в говно.Вот потому там Русью пахнет.Почуяв это, всяк зачахнет,

Наевшись мёда, выпив пиво,Но разум сохранив на диво,Чтоб слушать сказки здесь мои –Преданья дивной старины.

А королевич мимоходомСтрелявший в грозного царя,Вдруг облажался пред народом,Слинявши сразу за моря.

Царевне больше волк не служит:Загрыз несчастную её.По ней давно никто не тужит,Из волка сделав чучело.

Я сказку написал Вам эту.Сейчас поведал её Вам.Чтоб было не обидно свету…,Ответственность несу я сам.

Для тех, кто юмор понимает,Моралью всех не донимает,Я предлагаю это чтиво.Его не критикуй ретиво.

Теперь и сказок не читают.И Пушкина не знает всяк.Одной попсе лишь все внимают.Сонм псевдо грамматеев. Мрак!

Довольный творчески продуктивным началом нового года, Платон, как и все, чрезмерно загулявшие от затянувшихся олигархических зимних каникул, россияне, с нетерпением вышел на работу.

В первый день сразу же отпраздновали, пришедшийся на невольный отпуск, ничем особым не запомнившийся день рождения их начальницы Надежды Сергеевны Павловой.

И лишь небольшой, не развившийся в более серьёзный, инцидент слегка попортил Платону настроение.

Надежда, с детства подсознательно страдавшая патологической жадностью к еде, возможно из-за уже излишне принятых градусов, разогревших и размягчивших её мозг, неожиданно для всех, а может и для самой себя, оговорила Платона, только что начавшего наливать себе сок, разбавляя им ликёр и делая коктейль:

– «Куда ты столько?».

Взмутившаяся такой вопиющей бестактностью, граничащей с холопским хамством, присутствовавшая на мероприятии комендант здания Нона Петровна Барсукова просто впилась своими тёмно-карими, чуть ли не вытаращенными от удивления, глазищами в бесстрастно-наглые, самодовольные и ничего непонимающие, спрятавшие за стёклами очковых линз свою совесть, глаза Надежды.

Но та даже не обратила на это внимание, что, однако, не ускользнуло от внимательного взгляда Платона, сделавшего до этого вид, что он, будто бы, не слышал обидные для любого нормального человека слова своей зарвавшейся начальницы.

На следующий день он выдал комплимент Ноне за её нормальное, человеческое чувство такта, понимание ситуации, и, вообще, за культуру воспитания. Та сразу же вспомнила этот несостоявшийся инцидент, советуя Платону на будущее:

– «А ты, в таких случаях, почаще тыкай её мордой в сено!».

Ещё одно обстоятельство явилось примечательным на праздновании дня рождения Надежды – присутствие их общей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.

Это была, ещё сохранившая красоту, незаурядная женщина весьма средних лет, в чьих жилах текла кровь белорусов, армян и русских.

Из-за этой гремучей смеси, её излишний темперамент и энергичность иногда заменяли ей разум и расчётливость, создавая лишь иллюзию бурной, кипучей деятельности.

Словно после зимней спячки на ООО «Де-ка» посыпались многочисленные заказы.

Коллектив сразу приступил к работе, и всем сотрудникам пришлось энергично вертеться, даже Гудину.

В начале второй декады января, после окончания очередной перегрузки товара с одной машины на другую, Платон вместе с Иваном Гудиным ожидали троллейбуса на остановке вблизи автовокзала на Щёлковской.

Порядком уставшие, оба уже стояли молча, думая каждый о своём.

Воспоминания Платона о годах, прожитых неподалёку на улице Николая Химушина, где родился его самый последний ребёнок Иннокентий, неожиданно прервала престарелая женщина:

– «Мил, человек! Не подскажешь, я доеду на этом тролебусе до…».

Тут она смолкла, доставая из наружного кармана измятый листок с адресом, и протягивая его Платону.

Тот прочитал и удивился:

– «Так Вам лучше на метро доехать! И ближе и быстрее!».

– «Да не! Я метра боюсь! Темно и шумно очень! Да и под землёй ведь!».

Глядя на это ископаемое, Платон недоумённо заметил:

– «Ну, можно и так, на троллейбусе».

Тут же в разговор влез ревнивец Иван Гаврилович, что-то громко тараторя приезжей. Платон отошёл в сторону. Ему вдруг стало жаль эту старушку. Наверняка она чья-то мать и бабушка. Видимо едет издалека. Скорее всего, в гости к детям и внукам. Да и одета она как-то уж очень по-старинному, даже для прошлых советских времён.