Этнографические исследования развития культуры - Эдуард Саркисович Маркарян

Личность вождя считалась священной[306], по отношению к нему следовало соблюдать особый этикет. Большинству людей запрещалось дотрагиваться до него или до его личных вещей, пищи и т. д. Если вождь что-то ронял, никому нельзя было это поднимать. На о. Марэ специальному человеку доверялось убирать объедки со стола вождя и уничтожать прочие отходы. Во время шествий вождь всегда шел позади свиты, чтобы иметь возможность давать указания, не поворачивая головы. Простым людям не разрешалось идти позади вождя и стоять в его присутствии. Они не могли обращаться непосредственно к вождю: им позволялось делать это лишь через посредника. Женщинам вообще запрещалось приближаться к вождю, если он их не звал. Простые общинники подходили к вождю, почтительно согнувшись и скрестив руки за спиной. Встретив его на дороге, мужчины сходили с нее, а женщины приседали на корточки, опустив глаза, или же падали ниц[307]. Младший вождь при обращении к верховному вождю использовал особое местоимение, а на островах Луайоте существовала специальная лексика, употреблявшаяся при обращении к старшему или знатному, имелся особый язык вежливости (пене иуатено)[308]. На о. Марэ вождя носили на носилках[309].

К сожалению, внешние символы вождеской власти на Новой Каледонии, которые, несомненно, имелись, недостаточно описаны в этнографической литературе[310]. Повсюду дом верховного вождя венчало деревянное изображение хищной птицы — символ могущества, а на коньке крыши развивался флажок. Мелкие вожди не имели этих символов власти. Земельные участки вождей также отмечались особыми знаками: у верховных вождей — кожурой бананов и огромной скульптурой голубя, у мелких вождей — пучками сухой травы[311].

Дома вождей отличались крупными размерами, резными украшениями, во дворе стояли огромные деревянные фигуры, у дверей или на длинных шестах у ограды были выставлены черепа врагов.

Вожди, повсюду практиковавшие многоженство и порой имевшие многочисленных слуг, обладали обычно несколькими домами, и поэтому их домохозяйство отличалось особой планировкой. Облик поселка, где жил верховный вождь, также был весьма своеобразным[312].

Вожди питались примерно так же, как и другие общинники, однако лишь они имели право употреблять в пищу некоторые виды рыб и черепах и заниматься ритуальным каннибализмом[313].

Знать отличалась от простых общинников и характером брачных связей. Если низкорожденные заключали браки, как правило, внутри племени, то представители знати старались находить супругов в соседних племенах. Учитывая, что количество жен у вождей Новой Каледонии доходило до 12–13, а на островах Луайоте — даже до 40, можно представить себе высокую интенсивность процесса формирования слоя знати и его специфической культуры, для которой не существовало племенных границ[314].

Как и в других частях Меланезии, на Новой Каледонии предки глубоко почитались, а их кости, в особенности черепа, хранились в специальных местах. Церемонии погребения вождей проводились с особой помпезностью. Когда умирал верховный вождь, говорили: «Солнце зашло». Каждое племя имело свой могильник, где места захоронения вождей отмечались небольшими холмиками и деревянными скульптурами. Смерть вождя повсюду объяснялась колдовством; «виновного» находили и убивали[315]. В некоторых районах происхождение вождеской власти связывали с деятельностью богов, а умерших верховных вождей повсюду обожествляли[316].

Воспитание детей знати, очевидно, несколько отличалось от воспитания детей простолюдинов. Во всяком случае ритуалы их жизненного цикла исполнялись с особой торжественностью, при стечении многочисленных зрителей[317]. Хотя старший сын имел некоторые преимущества, право первородства при наследовании власти не проводилось сколько-нибудь жестко. Определяющим являлись личные способности претендента, однако он всегда избирался из среды знати[318].

На противоположном полюсе социальной иерархии находились бедняки, которые с трудом добывали жен и имели мало детей. Их смерть на войне проходила незамеченной, тогда как за смерть знатного человека полагалось вносить большую плату[319]. Вожди имели право использовать таких бедняков для ритуального каннибализма[320].

На островах Фиджи в развитии социально-потестарной организации и субкультуры вождей отмечались те же тенденции, что на Новой Каледонии, но они были выражены еще ярче, в чем нашли отражение более тесные контакты с полинезийцами, главным образом с тонганцами. Выходцы с островов Тонга нередко занимали должности вождей на фиджийском побережье[321]. Поэтому неудивительно, что в некоторых районах на островах Фиджи широко распространились тонганские ритуалы и даже отдельные элементы тонганской социальной структуры. В особенности это было характерно для прибрежных районов; горное население в гораздо меньшей степени испытывало внешние импульсы.

У прибрежных групп на верху иерархической лестницы стоял священный вождь, ранг которого был необычайно высок и оберегался системой особых предписаний. Ниже него стоял вождь, осуществлявший реальную светскую власть и возглавлявший воинов. Еще ниже рангом считались должности советника и оратора, жреца, гонца и других помощников вождя[322]. Таким образом, должность высшего вождя была отделена от практической светской и духовной власти. В то же время лица, занимавшие высшие должности, в немалой степени зависели друг от друга[323] и составляли аристократический слой, противостоявший простым общинникам. Теоретически все высшие должности были закреплены за какими-нибудь линиджами и передавались по наследству матрилинейно по праву первородства, однако на практике всегда находились лазейки для нарушения строгого порядка и возможности узурпации власти. Как бы то ни было, она всегда доставалась представителю знатного семейства[324]. Знатность определялась «чистотой крови»[325], что порождало тенденцию к эндогамии в среде аристократии, однако существовали и смешанные браки. Как и на Новой Каледонии, простые общинники имели по одной жене и заключали браки внутри племени, а знатные люди обладали гаремом в несколько десятков жен, часть из которых происходила из других племен[326].

На островах Фиджи процесс освобождения знати от физического труда, по-видимому, подходил к завершению. По сообщению А. Хокарта, знать там уже не занималась земледельческими работами, вожди участвовали в них минимально, очевидно, в той мере, в какой этого требовало осуществление функций общего руководства[327].

Вожди далеко не всегда принимали участие в войнах, хотя начало многих войн было так или иначе связано с их деятельностью[328].

На островах Фиджи вожди считались потомками богов, жрецами богов и имевшими сами божественную сущность. Все, что их окружало, провозглашалось священным. С их здоровьем связывали урожаи и вообще благополучие общества. Фиджийцы верили, что нарушение традиционного порядка наследования власти способно привести к гибели урожая[329]. На этом основании развился сложный этикет, окружавший личность