Кошка, которая умела плакать - Наталия Аникина

— Госпожа Аниаллу, не убивайте хозяина! — взмолился раб, не поднимая лица.

— Аниаллу… — повторил про себя её имя Анар. Он впервые слышал это имя, оно ничего ему не говорило. Нет, имена рабов тоже были просто наборами звуков, часто даже на родном языке их владельцев не имеющими никакого значения. Но чтобы так назвать алайскую девушку? Нет, тут точно кроется какая-то священная тайна!

— Убивать? — переспросила несколько ошеломлённая его эффектным появлением алайка. Она перевела взгляд с полуэльфа на Анара, словно ожидая от него объяснений происходящему. Но сам алай был удивлён не меньше её: он уже решил для себя, что эта прекрасная незнакомка — весьма могущественная персона; но кого, кроме своего царственного дяди и его святейшей супруги, мог опасаться наследник руалского трона?

— Я не собираюсь никого убивать! — внезапно рассмеялась девушка. Она посмотрела на Анара с извиняющейся улыбкой на лице. Её голос звучал завораживающе, хотя никакой магией она не пользовалась.

— Она же тал сианай! — с придыханием объяснил раб, оторвав, наконец, лицо от сапога девушки и оглядываясь на хозяина. Он тут же снова уткнулся носом в сапог, но Анар успел заметить, что лицо у его слуги не слишком-то испуганное. Сам Анар не был уже ни испуган, ни удивлён, его голову как-то разом покинули все до единой мысли. Только сердце его один раз громко и гулко стукнуло, словно говоря — конец, и стало биться так тихо, точно его и вовсе не было.

— И не заколдовывайте его! — каким-то дерзко-капризным голосом уже не попросил, а потребовал раб.

— Он разве похож на жрицу, а? — почему-то спросила девушка. — Успокойся, будь добр, и отпусти мои ноги, наконец.

Клянусь звёздами в Её глазах, я не трону твоего хозяина! — пообещала она, вновь звонко рассмеявшись.

Раб облегчённо вздохнул и даже разулыбался, отпустив ноги тал сианай и усевшись на пол рядом с девушкой.

Его хозяин, пораженный услышанным, не разделял спокойствия своего слуги, которому не мог найти ни единого объяснения. Анар мог сколь угодно пренебрежительно относиться к религии своего народа, мог не уважать богиню, но теперь он столкнулся с реальным проявлением её власти и прекрасно понимал, что любая оплошность может стоить ему жизни. В том, что она действительно та, за кого её принял раб, Анар не сомневался: сила, исходившая от девушки была совершенно иной, чем у его соплеменников. И раны на её лице, оставленные его когтями, были настоящими, и зажили они чудесным образом.

Что было дальше, Анар помнил плохо: он стоял и молча смотрел в добрые глаза своей чуть изумлённой смерти. Куда делся раб — убежал ли он, или был уничтожен, — Анар не знал, и его это почему-то вовсе не волновало. От ощущения нелепости происходящего он машинально провел рукой между ушами, как бы приглаживая волосы — жест, от которого его не могли отучить самые придирчивые наставники. Капюшон соскользнул за спину, и, взглянув Анару в лицо, тал сианай невольно воскликнула:

— Элео Аласаис! — конечно, она знала этого алая, вот только со времени их последней встречи минуло без малого три сотни лет. — Ты так изменился, я бы никогда не подумала…

— Вы видели меня прежде? — спросил Анар и тут же осознал свою ошибку: конечно, эта девушка, сидящая у подножия трона богини, видела каждого алая.

— Да… Только ты был тогда совсем ребёнком, — она улыбнулась ему радостной дружеской улыбкой, что совершенно не вязалось в представлении Анара с образом приближенной грозной богини Аласаис, которая по руалским понятиям могла оказаться здесь лишь с одной целью — покарать алая, прогневавшего ее владычицу.

Несмотря на смятение, Анар почувствовал, что ему почему-то неприятно оттого, что она видела его ребёнком…

Аниаллу тоже стало грустно — еще одно существо, которому она помогла и которое, вдобавок, считала своим другом, играло с ней в какую-то игру. Конечно, прошло столько лет, но алаи всегда славились хорошей памятью. Впрочем, специфические методы обучения руалцев были ей хорошо известны, и такое странное поведение можно было списать на них.

Вот она сама прекрасно помнила, как несколько сот лет назад жизнь свела ее с наследником руалского престола, когда его мать — бывшая царица Руала Амиалис — примчалась забрать сына из Академии Агадара, где, по её мнению, его приучали к излишней свободе. Тогда Аниаллу отстояла его право продолжить обучение, напомнив разъяренной Амиалис, что сынок-то уже достаточно подрос, чтобы самому выбирать, где жить, чему и у кого учиться, а так же, по бриаэлларскому закону, членом какого дома считаться. Анар мог бы попросить покровительства, например, у недолюбливающего Амиалис Селорна, и тот мог принять его или в качестве простого члена дома, или, что было бы более логичным поступком, усыновить, как было с Ирерой. И тогда Амиалис пришлось бы разбираться уже с жутковатым эалийским патриархом. Намекая на реальную возможность такого исхода, Алу кривила душой: Анар никогда не решился бы на подобное предательство своей пусть не идеальной, но настоящей семьи, да и Селорн вряд ли принял бы к себе «добродея» вроде Анара. Но на Амиалис угроза, к счастью, подействовала…

Аниаллу хорошо знала её, равно как и сестру Анара, по сей день живущую в Бриаэлларе. Они не внушали ей ни приязни, ни доверия. Гордые, властолюбивые, хотя и преданные богине до фанатизма, обе эти могущественные женщины были вдобавок коварны, жестоки и способны пойти на всё, чтобы подняться поближе к престолу Аласаис.

Но сын Амиалис произвёл на Аниаллу совсем другое впечатление. Тогда они встретились не менее забавно, чем сегодня: шестнадцатилетний парнишка, нескладный, как и все алайские подростки, и вдобавок слишком худощавый и высокий, сшиб её с ног, когда она брела по коридору Академии с огромной кипой книг. Драгоценные фолианты, на которые библиотекарь Академии буквально молился, разлетелись по полу, там же оказалась и сама Аниаллу. И даже если бы они больше не встретились, Алу запомнила бы его.

Во-первых, юноша был удивительно талантлив, его живой и острый ум, вместе с природным алайским любопытством позволили бы ему достигнуть немалых высот. Он был типичным алайским ребёнком — весёлым, подвижным и любознательным, но вместе с тем чётко знал, чего хочет, и обладал упорством, чтобы этого достичь. В его странных глазах, вспыхивающих то синим, то зелёным, то лиловым, алайка заметила ту искру, что светится в каждом, кому суждено великое будущее. Еще она увидела чрезмерное благородство, честность и преданность, видимо, унаследованные им от отца.

Во-вторых, был ещё один вечер, воспоминание о котором Аниаллу хранила с бережностью ребёнка, собирающего в потайном месте цветные стёклышки, ракушки, перышки и коготки от первой пойманной птички, и прочие сокровища детства.