Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Нужно мне было к тебе прислушаться, Людовичи. Ведь ты же меня предупреждал.

– Я ведь до сих пор не знаю, что с тобою тогда случилось. Никто ничего об этом не слышал. Я полагал, что ты погиб.

– Что сталось с моим отцом?

– Гонзага после твоего исчезновения оговорил его, обвинив в пьянстве. За это Consiglio его уволил с должности капитан-генерала. Теперь он вроде бы служит наемником в Неаполе.

Людовичи вдруг сделалось тошно. Лучше бы ты тогда помер, дружище.

– Я-то все наделся, что ты тогда просто сбежал.

– Был бы умнее, так бы и сделал.

– Нужно мне было тебя понастоятельнее отговаривать.

– Ничего бы у тебя не вышло тогда.

– Это же все Гонзага над тобою учинил, верно?

Аббасу потребовалось много времени для ответа.

– Помнишь, как ты мне там принес последнее письмо? Лючия его с тобою передала якобы от Джулии. Так вот оно было не от нее, а от Гонзаги. Приманка, на которую я клюнул и попал в западню. В письме говорилось, что она меня будет ждать на Понте-Антико. А вместо Джулии меня там ожидало свидание с четырьмя наемными портовыми головорезами. Я, конечно, дал им бой, но слишком уж их там было много.

Они меня прямо там, в трюме галиота, и оскопили. Думали, верно, что я сдохну. Но я как-то выжил, о чем с тех пор каждодневно сожалею. Меня продали на невольничьем рынке здесь, в Стамбуле, и взяли в султанский гарем учиться на слугу. Старый кызляр-агасы почему-то ко мне проникся симпатией. Видно, заметил, что я самый образованный из всех бедолаг, которых они в ту пору прикупили. Я ведь и по-турецки, и по-арабски говорил в придачу к итальянскому. Вот он мне и уготовил лучшее из возможного, если только язык повернется назвать это так. Ну а так как с задачами своими я научился справляться отлично, то после смерти старого кызляра-аги мать султана назначила на его место меня. – Он взял паузу и понурил голову. – Из меня там сделали призрака, Людовичи. Призрак ходит, говорит, дышит, но все равно это не я – а всего лишь мой призрак.

Людовичи не знал, что сказать.

– Что ж ты раньше сюда не приходил? – спросил он наконец.

– Мы оба знаем ответ.

– Ну а зачем тогда сегодня пришел?

– Затем, что мне нужна твоя помощь.

– Называй. Для тебя – все, что угодно.

– Не будь столь скор на обещание услуг чужаку.

– Ты мне не чужой, Аббас, и я от тебя никогда не отрекусь.

– Ты просто не понимаешь, – сказал Аббас. – Да и как тебе понять? – Он коснулся пальцами шрама, рассекавшего его лицо

– Скажи, чего ты от меня хочешь, я все сделаю.

– Она здесь, в Стамбуле.

– Кто? – Людовичи в недоумении покачал головой. – Ну не она же? Не Джулия Гонзага? – Это же невозможно, подумал он. Если бы она прибыла в Пе́ру, он бы об этом точно прослышал.

– Она теперь рабыня в гареме, – сказал Аббас. – Ее захватили корсары и продали сюда. Я ее видел, Людовичи, видел собственными глазами. Она все так же мила.

– А она про тебя знает?

– Нет, она меня даже не узнает. Да я и не хочу, чтобы узнала. Я просто хочу ее отсюда вызволить.

– Но как, Аббас?! Ни единой женщине не дано спастись бегством из Топкапы.

– Должен быть способ. Что я точно знаю, так это то, что в одиночку мне с этим не справиться.

– Риск колоссальный. Зачем тебе это? Ты ведь и так слишком многим пожертвовал ради нее.

– Да ты только взгляни на меня, Людовичи. Чего мне терять-то? Ты мне когда-то говорил, что все женщины – всего лишь женщины, а я полный дурак, раз зациклился лишь на одной из них. Вероятно, ты был прав. Но если тогда я был юный дурак, то теперь-то вырос в большого дурака, разве не так?

– Даже не знаю, что дальше и думать.

– Ты мне ничего не должен. Это может быть опасно для тебя. Если мы это сделаем, а нас раскроют, тебе от гнева султана здесь, в Пере, не укрыться.

– Ты был мне другом, Аббас. И я тебя таковым по-прежнему считаю. Так что просто скажи, что мне сделать для тебя.

Аббас, похоже, сдался.

– Спасибо тебе. Я пока что не знаю, как именно это сделать. Но я что-нибудь придумаю. Когда у меня будет план, я тебе пришлю весточку.

– По мне так лучше бы ты сам пришел. Как же мне тебя не хватало, дружище.

– Мне больше нельзя здесь появляться. Если меня здесь заприметят и что-нибудь пойдет не так, это же навлечет опасность на тебя. А для меня это было бы больно, даже слишком. Уверен, что ты меня понимаешь.

И он ушел. А Людовичи остался стоять, где был, уставившись на черную воду.

Глава 35

Ибрагим стоял на балконе в сгущающейся тьме и всматривался в багрово-розовые стены Айя-Софии и купола дворца за нею. На фоне закатного неба четко прорисовывался контур минарета над Диваном. «Устало выглядит», – подумала Гюзюль. Плечи совсем ссутулены.

– Я так понимаю, Весенняя Роза в добром здравии, – сказал он.

– Телесно – да, мой господин. Вот только на сердце у нее боль.

– Я ее слуга, как всегда.

Гюзюль помедлила.

– До нее дошли слухи, мой господин. Слухи о госпоже Хюррем.

– Давай дальше.

– Она полагает, что Хюррем снова замышляет покушение на ее сына.

Сумерки принесли с собою прохладный бриз, и пламя свечей пустилось в пляс.

– У нее есть тому доказательства?

– Пока что нет, мой господин.

– Ну так на нет и суда нет.

– Господин мой, она боится, что на этот раз даже Ваша жизнь окажется под угрозой…

– Сулейман меня любит всей душой. А кроме него мне тут никто не в состоянии угрожать.

– Но к Хюррем-то он прислушивается.

Ибрагим покачал головой.

– Передай Весенней Розе, что я сделаю все, что в моей власти, чтобы ей помочь, потому что и сам не меньше нее встревожен тем, что творится в Старом дворце. Но я никогда не сделаю ничего во вред Властелину жизни. Даже если это будет стоить жизни мне самому.

– Передам ей это дословно.

– И вот еще что, – сказал Ибрагим. – Меня снедает любопытство. Ты своими глазами эту Хюррем когда-нибудь видела?

– Множество раз.

– Опиши мне ее.

– Она миловидна, но не более того. Никак не красавица. Однако она берет другим. Она ярче и