Уцелевший - Эрик Хелм

«Хм! — подумал ван Рин. — Старое доброе столкновение двух шаек! Посреди миролюбивого Лондона, разрази тебя...»

— Безусловно. Просим прощения за столь решительное вмешательство, ибо Саймон Аарон срочно и настоятельно требовался для иных целей.

— Ви также ищьете Уцелевший Талисман?..

* * *

Альваро заблуждался, полагая, будто командир неустанно и честно трудится на старом, как сама война, поприще укрощения строптивых.

Родриго уже минут пять как перестал трудиться и лежал недвижно, прижимаясь потной загорелой физиономией к раскрасневшимся ланитам Эрны, крепко стискивая изнасилованное, ставшее податливым, покорным и любящим, тело баронессы де Монсеррат.

Подобная чувствительность, проявляемая начальником, изрядно удивила обоих подчиненных, которые за долгую совместную службу распознали Родриго ненамного хуже, чем кастилец изучил их самих.

— Хм! — выразительно кашлянул Хуан.

Пожилой баск Альваро точно в воду глядел: на ближайшие двадцать минут Хуан, как любовник, напрочь выбыл из строя, а потому злился на весь белый свет вообще, и на капитана Родриго в частности.

Алонсо, гораздо более флегматичный и сдержанный в чувствах, сохранял боеспособность и созерцал окружающее куда веселее.

— Deja pues que el capitan descanse un poco![17] — прошипел он, потихоньку разжимая затекшие пальцы.

Удерживать баронессу на постели не было никакого дальнейшего смысла: последние двадцать минут Эрна только и делала, что ласкалась к исступленно обладавшему ею кастильцу, позабыв обо всяком стыде и явно перестав считать Родриго подлым разбойником с большой — или малой — дороги... Природа, как и рассчитывал капитан Бертрановских басков, неумолимо и неизбежно взяла свое.

Но она же, природа, сыграла весьма похожую, хотя и отменно внезапную шутку с самим Родриго.

В продолжение последнего получаса испанец постепенно и неотвратимо удостоверялся в том, что единственная и несравненная любовница, которую он лениво и безуспешно искал долгие годы, оказалась, наконец, под его жаждущим, почти неутомимым телом. Оказалась неожиданно, внезапно. Там, где намечалось временное, преходящее, забывающееся среди прочих приключение, неотвратимо всплывало мощное, всепоглощающее чувство.

Всплывало — и всплыло.

Родриго де Монтагут-и-Ороско отнюдь не отдыхал. И не благодарил баронессу безмолвной нежностью за доставленные утехи.

Алонсо тоже ошибался.

Никогда — ни на блеклом, акварельном рассвете наступившего дня, ни впоследствии, в долгие годы, вполне счастливо и почти безмятежно протекшие среди хребтов Монкайо, на дне просторного лога, вместившего и небольшое фамильное имение, и прилегавшие службы, не сказал Родриго своей добыче, а впоследствии любимейшей наложнице, — по сути, жене — Эрне де Монсеррат, в девичестве фон Валленштейн, чем занимался, возлежа на ней после неимоверно долгого совокупления в заброшенной хэмфордской хижине.

Ибо капитан басков не отдыхал.

И не благодарил.

Родриго быстро и лихорадочно думал.

Решал самую сложную тактическую задачу, выпавшую на долю в его обильной приключениями жизни записного, профессионального бойца. Размышление требовало известной сосредоточенности, и кастилец почел за благо изобразить усталость, прильнуть к Эрне, полагаясь на изобильный и отнюдь не благочестивый опыт собственных воинов, не способных заподозрить командира в неподобающей чувствительности.

Алонсо и Хуан. Двое самых никчемных, вялых, робких. Жаль, ах, как жаль!.. Окаянный жребий! Наикрепчайшие бойцы остались там, за стенами хижины. Лежат, сукины дети, сил набираются... Родриго едва не скрипнул зубами. Эрна истолковала его нежданное напряжение по-своему; тихо потерлась щекой о плохо выбритое, желанное лицо.

«Бог ты мой, девочка ведь уверена, что за мною ринутся остальные...»

С силами у самого Родриго было скверно. Тем не менее, выхода не оставалось.

— Эгей, братцы, — позвал он негромко.

Алонсо и Хуан приподнялись.

— Два слова на ухо.

Баски ухмыльнулись. Алонсо — от чистого сердца, Хуан — по обязанности. Кастилец отпустил баронессу, медленно отстранился, встал на колени.

— Ко мне, ребятки.

Две лохматых головы приблизились к испанцу, две пары ушей навострились, готовые услыхать еще неведомую но, безо всякого сомнения, весьма пикантную речь, — возможно, похабное распоряжение.

Родриго ласково положил обе ладони на затылки боевых друзей.

Слегка откинулся.

Выпуклые стальные мышцы резко сократились.

Двое немудрых лбов ударились друг о друга с отчетливым лязгом, хрустнули, подались. Два мертвеца обрушились на ложе. Хуан изогнулся и откатился ко внешней стене. Толстый Алонсо остался лежать где упал. Во мгновение ока испанец ухватил убитого и швырнул влево, прямо на разметавшуюся меж очагом и постелью, отдыхавшую Иветту.

Очередной женский вопль не мог удивить никого из остававшихся снаружи.

— Молчать, убью! — прошипел Родриго служанке. Затем, поглядев на привскочившую от ужаса Эрну, тихо добавил:

— Хочешь вырваться отсюда — лежи смирно!

Помолчал мгновение и сказал:

— Объясняться будем чуть позже.

* * *

— Разумеется, ищем, — с готовностью ответил Рекс.

— Кто его только не имьел искать! — вздохнула старуха. — И только le petit Juif[18] способен обнаружить мьесто...

— Да уж...

— Ви пробовали взивать к Сатурну?

— Пробовали. Да вышло не совсем по-нашему, — наобум ответил ван Рин.

Американец мучительно гадал, о чем заводится речь.

— Ви удостоверились в свежести алоэ и мастики? — Треклятая ведьма явно собиралась продолжать расспросы.

— Да, лично удостоверился, — выдавил Рекс.

— И планьета стала правьильно располагаться в доме Козьерога?

— Еще бы!

— Простите за глюпий вопрос, но ви не забили совьершать возлияние Влядичице Бабалонне?

— Опомнитесь!

— Тогда, бить можьет, периоды безмолвия затьянулись?

— Возможно...

Графиня д’Юрфэ согласно кивнула:

— Безмолвие, — медленно изрекла она. — Безмолвие. Это всегда есть било главным препьятствие в Ритуале Сатурна...

Однако ви и ваш друг храбрие люди, если становиться поперьек пути господьину Мокате! Он очьень, очьень могучий!

— Господина Мокаты мы не боимся, — уверенно бросил Рекс. Припомнил недавнюю беседу с де Ришло и добавил: — Видите ли, герцог разбирается в Искусстве лучше прочих. Он — Ipsissimus.

* * *

Одевался Родриго с великим проворством. Пожалуй, никогда во всей многогрешной жизни своей не облачался испанец так быстро. Натянув штаны и куртку, он обыскал одежду павших от начальнической руки приятелей, извлек из ножен меч покрепче и поухватистее, проверил на ощупь. Лезвие резало ноготь, словно бритва.