Божьим промыслом. Стремена и шпоры - Борис Вячеславович Конофальский

— Ну, дай-то Бог, — произносит генерал и тут же спрашивает: — Так ты всё запомнил?

— Да уж запомнил, человек тот Хаанс Вермер, на улице Жаворонков самый красивый дом — его. Надобно походить за ним да посмотреть, как он день днюет да ночь ночует, невелика и работа.

— Дурень ты, — вдруг заговорил Сыч, который молчал почти весь разговор. — Тут не в том работа, чтобы ходить да глазеть. Тут хитрость в ином.

— Так в чём же? Скажите уже, господин купец, — отзывался паренёк.

— Да в том, что ты должен видеть его, а он тебя нет, — объяснил Фриц Ламме. — Не должен он знать, что ты за ним следишь. Ни знать, ни видеть тебя не должен. Ясно?

— А, ну, ясно, — понимал мальчишка.

— Капюшона не снимай; если есть плащ, так то накинь, то сними, в руке неси; быстро за ним не бегай, но и не плетись, чтобы не потерять; коли он встанет, так ты тоже встань, смотри на лавки или вывески, — кажется, Фриц мог многое рассказать пареньку, — как зайдёт в какой дом — так ты непременно узнай, чей тот дом, кто в том доме проживает. Будь хитрым и внимательным, всё запоминай, дело-то непростое. В этом деле глупый да ленивый не прокормится.

— Уж понятно, — кивал малец, — раз платят полталера в день, ясно, что не за просто так.

— Зато умный и проворный всегда при хлебе будет, — говорил ему Сыч и, кажется, надумал немного похвастаться, — вот, к примеру, хоть на меня взгляни…

Но развить свою мысль он не успел, так как мальчишка и вправду взглянул на него с прищуром и говорит:

— Так вы же, господин Зальцер, вроде говорили, что вы купец?

Тут Фриц Ламме и замолчал, только глядел на мальчишку с укоризной, а сам думал, что бы тому ответить.

А Волков усмехнулся и подумал: «Иной раз Сыч на редкость умён бывает, а иной раз… дурак дураком!».

А мальчишка-то ему понравился. Но на этом они с ним распрощались, сказали, чтобы шёл отдыхать, так как завтра у него был непростой день. А тот согласился с этим.

* * *

На следующий день он никуда не торопился, долго завтракал, сидел у жаровни и у лампы с книгой — читал, затем поговорил с хозяйкой, обсудил растущие цены на стирку и на фуражный овёс и велел седлать лошадей, когда уже начало светать.

А утро выдалось на удивление тёплое и сухое, посему генерал откинул плащ, демонстрируя всем встречным свой прекрасный костюм, поехал по улице и остановился, чтобы ещё раз осмотреть самый красивый дом на улице. Потом, выяснив, где находится старая тюрьма, поехал к ней, нашёл, где у ручья стоят чаны для стирки. У ручья и вправду пованивало мочой, особенно сейчас, когда солнце стало заметно припекать. Там он остановился, чтобы поглазеть несколько мгновений на работающих у чанов женщин.

А прачки, естественно, тоже стали поглядывать на него, с присущей женщинам едкостью интересоваться:

— А не нужно ли что постирать такому знатному господину?

— Или, может, господину надобно что-нибудь окромя стирки? Там мы всяко можем помочь!

Женщины, полоща бельё в ледяной воде, умудрялись ещё и смеяться, и он, посмеявшись вместе с ними, поехал со всеми своими людьми в казармы. А по дороге говорил Хенрику:

— Запомните это место, может статься, что вам придётся сюда приехать, перекинуться словом с некоей прачкой Ирмой.

— С прачкой Ирмой? А сейчас она тут была? — интересовался оруженосец.

— Понятия не имею, — отвечал генерал.

А в казармах оживление, что-то происходило. И генерал поинтересовался у дежурившего сегодня Лаубе: «Обед, что ли?». Хотя для обеда было ещё рано.

— Нет, господин генерал, поп пришёл, сказал, что вы его прислали. Вроде толковый поп. Он проповедь прочитал, про Иова. Интересно было послушать. Да и солдатам он пришёлся по душе. Теперь причащает их.

Это событие порадовало барона; он пошёл в казармы, чтобы поглядеть, как там солдаты, и увидал, что отца Доменика окружили его люди, а тот что-то говорит им. А потом, увидав генерала, он стал пробираться к нему.

— Здравствуйте, добрый господин.

Волков же специально просил у него руки для поцелуя и, поцеловав, отвечал:

— Я очень рад, святой отец, что нашли вы время для моих людей. Спасибо вам.

— Ну что вы… Не нужно благодарности, то долг мой, — отвечал отец Доменик. — Солдаты ваши соскучилась по слову пастырскому, слушали с интересом. Жаль, что не успел всех причастить, уж больно много у вас людей.

— Так приходите завтра, — говорил генерал, провожая монаха к выходу. — Если, конечно, будет вам угодно.

— Будет, будет, — обещал монах.

Они остановились, выйдя из ворот двора. Казармы располагались в хорошем месте, и небольшая, относительно чистая площадь перед воротами казарм была всегда полна народа. Теперь мимо них проходили люди, некоторые из которых кланялись отцу Доменику, а тот кивком головы отвечал им и привычным жестом благословлял, продолжая тем временем разговор с генералом. — Завтра же приду, после утренней службы, всех, кого не причастил, причащу.

— Все будут ждать вас, святой отец, — генерал ещё раз наклонился и поцеловал оловянный перстень монаха. — И я тоже.

Это была отличная задумка. Волков, признаться, был доволен собой. Этот поп — добрый и уважаемый в городе человек, известный человек. Он прекрасно подходил для его плана, для этого он и вышел с ним на улицу. Генерал был уверен, что их увидят горожане и по городу пойдут слухи, что отец Доменик ходит к нему в казармы. И многим это не понравится. В общем, всё пока укладывалось в его замысел идеально. Как и то, что вскоре в казармы приехали Максимилиан и фон Готт.

— Отчего же вы не в школе? — поначалу удивился генерал.

— Всё, занятия прекращены, — заявил оруженосец. — Сказано, что до понедельника ничего не будет. Мастер сказал, что пока турнир не кончится, учить не сможет, он теперь один из распорядителей турника и ещё и судья. У него и без нас дел много.

— Ах вот как? — эта новость порадовала Волкова.

— Да там и негде теперь упражняться, — поддержал товарища