Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник) - Александр Проханов

– Быстро в машину! – кричал он из-за иконы. – Бабку, бабку заберите у пруда!

Казалось, бушующее в лесу чудовище заметило, что они ускользают, и не хотело их отпускать. Огненный сквозняк подул по вершинам, отламывая горящие макушки и швыряя их на поляну. Рогатые и когтистые твари, охваченные пламенем, летели на людей, вонзали острия в черные рясы, хватали зубьями за волосы, впивались присосками к обожженному телу. Монахини выпутывались из чудовищных объятий, а Зеркальцев шел, неся икону, и казалось, сама Богородица отшвыривает прочь комья огня.

Они разместились в горячем салоне. Три женщины на заднем сиденье, и им на колени положили схимницу и косо, неловко поставили икону. Еще две устроились на правом переднем сиденье. Зеркальцев запустил двигатель, развернулся, оставляя за спиной поляну, на которой пылали строения и над часовней извивалось пламя.

Двинулся по дороге. Кругом горело. В дверцы машины ударялись, словно хотели открыть, пылающие сучья. На капот, заслоняя стекло, упала горящая ветка. Колеса катили по огню, и Зеркальцев чувствовал, как спустило прогоревшее колесо и машину волокло на голом ободе. Он боялся, что на дорогу, преграждая путь, упадет пылающий ствол – и тогда они погибли. Он умолял свой ненаглядный ХС90 продержаться, не сдаться, не покориться огню, удержать от взрыва бензин, сохранить оставшиеся три колеса, сберечь чуткую электронику, не позволить перегретому мотору закипеть и заклиниться. Он вел свой вседорожник, как танкист вел свою горящую тэ-тридцатьчетверку, продавливая лесной грунт, давая красных, струящихся по дороге змей.

Монашки молились, пели блеклыми однообразными голосами: «Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас!»

Они выбрались из зоны пожара, миновали дымящуюся, с острыми, без вершин, стволами гарь. По лесной дороге достигли опушки, где в рытвинах застряли пожарная машина и две скорые помощи с врачами в белых халатах. Зеркальцев в изнеможении остановил машину. Монахини выбрались, в мокрых порванных рясах. Бережно извлекли и положили на траву икону. Вынесли схимницу и положили рядом с иконой. Старушка все так же моргала голубенькими глазками, и на черном балахоне белой краской была начертана Голгофа.

Зеркальцев видел, как врачи осматривают монахинь, достают какие-то склянки, вату. Не прощаясь, завел мотор и, ковыляя на трех колесах, повел свой изуродованный «вольво» прочь от леса.

Он остановился на берегу озера и вышел. Осмотрел свою многострадальную машину. Она была неузнаваема, утратила весь свой аристократический лоск, великолепный блеск, горделивую осанку. Ее оболочка была покрыта налетом копоти, на дверях были глубокие царапины, краска растрескалась, и наружу выступило окисленное железо. Крыша была промята, и он вспомнил удар упавшего дерева. Резина колес была оплавлена, а на правом переднем драный, с проволокой корд едва висел на голом ободе. От машины истекал легкий туман, она вся еще дымилась, страдала, теряла свое вещество, источала зловоние сгоревшей резины, краски и пластика. Он чувствовал себя виноватым перед машиной. Она, как преданное существо, умирала, погибала, надрывалась через силу, но выручила его.

Он приблизился, провел ладонью по шершавому корпусу, который пока еще не остыл. И заметил на своей руке кровавую ссадину – нанес ее топором, когда раздвигал кованый гвоздь. Увидел на закопченных руках ожоги. Такие же ожоги были на лице и на шее, куда попадали горящие частицы. Волосы с одной стороны обгорели, и от одежды, как и от автомобиля, пахло паленой краской, дымом и едким железом.

Он поднял машину на домкрат. Извлек запасное колесо и сменил обгоревшее, упрятав помятый обод в нишу на дне багажника.

Подумал, он ли спас икону из огня, или икона своей чудодейственной силой спасла его? Он ли на лесной поляне, среди ревущего пламени спасал Россию, или она спасала его от духовной пустоты, сердечной окаменелости, от забвения высоких и божественных истин?

Вдруг почувствовал, как рвутся из него рыдания, неудержимо, неостановимо, с горячим слезным клекотом, с бурным содроганием. Он упал на землю и, рыдая, стал кататься, прижимался лицом к высохшим травам, не понимая, что происходит в этом летнем поле, в синем небе, в этом солнечном мире, в котором было ему суждено появиться и в котором столько боли, и ужаса, и непонимания, и безответной любви, и невыносимого страдания, и такого же невыносимого сострадания. Он рыдал, пока хватало слез, а когда слезы кончились, тихо выл, сотрясаясь всем телом, видя у заплаканных глаз крохотный желтый цветочек. Затих и лежал возле колес обгорелой машины, без чувств и без мыслей.

Встал, подошел к озеру, сбросил комом одежду. Упал грудью в прохладную воду, которая обняла его, остудила ожоги, омыла копоть и гарь. Тихо плыл среди белых лилий, припадая к ним губами, целовал лепестки, чувствуя их свежий озерный запах. Видел в каждом цветке золотую сердцевину, словно маленький образ Богородицы.

Вернулся в отель к вечеру. Под изумленными взглядами привратников поставил измызганную машину на стоянку. В номере достал телефон и набрал номер, который дала ему на яхте танцовщица Вера.

Ему ответил тихий, не слишком любезный голос.

– Простите, что отвлекаю. Ваш номер мне дала ваша дочь Вера. Мы познакомились с ней на яхте.

– Потаскуха, – ответил голос.

– Не в этом дело. Она сказала, что вы можете тайно отвезти меня в монастырь. В Тимофееву пустынь.

– Зачем это вам?

– Мне нужно. Я вам заплачу.

– Сколько?

– Вы сколько хотите? Пятьсот долларов хватит?

– Мало.

– Тогда тысячу. Завтра меня отвезете.

– Завтра нельзя. Я езжу туда через день. Завтра не мой черед.

– Хорошо, послезавтра. Как встретимся?

– Ждите утром в восемь часов на краю Тимофеева. Там, где столб с аистиным гнездом. Деньги с собой.

– Конечно.

Он улегся в постель. У него не было сил посылать репортаж в Москву. Он связался с радиостанцией и отменил передачу. Ночью ему снились горящие деревья, на которых сидели птицы, красная вода, плещущая на черный балахон с белым крестом, и огромный кованый гвоздь, под который он не мог засунуть топор.

Глава 16

– Боже мой, Петр Степанович, что случилось с вашей машиной? – С этими словами Степов появился на пороге его утреннего номера.

– Пошел вчера прогуляться по городу, оставил машину. А какие-то хулиганы облили бензином и подожгли.

– Этого мы так не оставим. В нашем городе все под контролем. Найдем мерзавцев, взыщем ущерб, а потом положим на лед. Кстати, в сегодняшних газетах пишут о пожаре, который случился в скиту Спас-Камень. Так бы и сгорели монахини, если бы не смельчак, прорвавшийся сквозь огонь на машине. Теперь его ищут, чтобы выдать награду. Бывают же благородные люди.

Он тараторил, оглядывал номер, весело смотрел на стоящие у дверей туфли, в грязи и пепле, выдававшие Зеркальцева с головой.

– Я послан всем нашим обществом, всем нашим кругом и лично Леонидом Сергеевичем Лагунцом звать вас на театральное представление, которое состоится сегодня после обеда у меня в усадьбе. Вы сможете познакомиться с истинными дарованиями Красавина. А главное, почувствуете выдающийся дар режиссера Леонида Сергеевича Лагунца.

– Мало того, что он генерал ФСБ и светлейший князь, он еще и режиссер?

– Ничего удивительного, Петр Степанович. Все эти роли включают в себя одна другую. Вы убедитесь в этом.

– О чем же пьеса?

– О старце Тимофее и его предначертаниях. Этим спектаклем, как и позавчерашним боем животных, мы ускоряем исторические события. Торопим день, когда на русский престол воссядет царь с серебряным лицом и начнется новый период русской истории.

– Непременно буду, – ответил Зеркальцев, желая избавиться от Степова и побыть одному. Тут же вспомнил, что в чертогах Степова находится загадочная бронированная комната, где содержатся манускрипты с предсказаниями вещего старца. И как знать, не удастся ли ему отыскать потайную дверь.

Загородная усадьба Степова напоминала готический замок, мусульманскую мечеть и античный храм, окруженные английским парком с газонами, клумбами и фонтанами. В стороне у пруда виднелось бревенчатое строение в старорусском стиле. Гости перед началом спектакля расхаживали по аллеям, пили вино. Живо обсуждали случившийся в скиту пожар и чудесное спасение монахинь.

– Мне доподлинно известно, что это был грузовичок «газель», а в нем какой-то шальной старичок. Он и забрал монахинь.

– Да не говорите вы ерунду! Это был питерский автогонщик на внедорожнике, совершавший ралли «Сибирь – Швеция». Вот и повезло монашкам.

– Да бросьте вы! Это был наш, красавинский, сынок прокурора. Ему батюшка «альфа-ромео» купил, после того как завершился суд над растратчиками.

– Дорогой Петр Степанович. – Генерал Лагунец сочувственно взял под руку Зеркальцева. – Мы обязательно, обязательно разыщем тех, кто облил бензином вашу машину. Взыщем с них по полной стоимости. Мне кажется, я уже напал на след негодяев. – И Зеркальцеву показалось, что глаза его смеялись.