Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? - Вячеслав Никонов

Идеи «предначертания» США осуществлять экспансию на всем американском континенте пронизывали риторику и деятельность Эндрю Джексона, занимавшего пост президента страны в 1829–1837 годах. Он считал, что Провидение избрало американский народ в качестве «хранителя свободы для защиты ее во благо всей человеческой расы»[191]. Ему принадлежит авторство на выражение «расширение зоны свободы». Под этим понималось освоение под будущий «град божий» обширных территорий Дикого Запада, прежде всего, за счет земель индейцев.

Идеи «американской миссии» звучали со страниц прессы, особенно, журнала Democratic Review, возглавляемого Дж. О’Салливаном. Именно из-под его пера впервые вышло выражение о «явном предначертании» (или «предопределении судьбы» – Manifest Destiny). Первоначально доктрина обосновывала необходимость аннексии Техаса и территории Орегон «правом нашего явного предначертания владеть всем континентом, который Провидение вручило нам для развития великого эксперимента свободы»[192].

Затем взоры были обращены на Ку бу и Центральную Америку. В ходе дебатов вокруг политики США в этом регионе был заложен очередной кирпич в фундамент доктрины «исключительности», который его творец – конгрессмен Сэмюэль Кокс из Огайо – окрестил «законом политической гравитации»: «Более слабые и дезорганизованные народы должны быть поглощены сильными и организованными нациями. Национальности низшего сорта должны капитулировать перед превосходящими их в уровне развития цивилизации и политики. Поскольку расы этого континента пребывают в стадном состоянии, как наши индейцы, или в полуцивилизованном и анархичном состоянии, как расы в Центральной, Южной Америке и в Мексике, то они должны подчиняться закону политической гравитации»[193].

Под этим флагом США аннексировали Техас и после войны с Мексикой в 1848 году присоединили огромную территорию, простирающуюся от современного штата Аризона до Тихого океана. По иронии судьбы «расширение зоны свободы», которое шло в юго-западном направлении, на деле вылилось в расширение зоны рабовладения.

В 1820 году Томас Джефферсон писал о рабстве: «Этот существеннейший вопрос, подобно пожарному колоколу посреди ночи, будил меня и переполнял ужасом. Однажды я услышал в нем похоронный звон по нашему Союзу». Число рабовладельцев к середине XIX века составляло около 380 тысяч человек. Но система, которую называли «peculiar institution» («специфический институт»), лежала в основе всего южного общества, владение рабами сделалось для белых жителей естественной частью быта. Рядовые граждане держали рабов как прислугу и поваров, строителей и чернорабочих. Промышленная революция в Англии положила начало безграничному, как казалось, спросу на американский хлопок: его производство с 1820 года удваивалось каждые десять лет, и в 1860 году хлопок составлял три пятых всего американского экспорта и три четверти его мировых поставок[194]. Спрос на хлопок привел к скачку численности рабов – с 800 тысяч в 1776 году до 1,5 миллиона в 1820 году и 4 миллионов в 1860 году. Помимо прибылей от хлопка, сахарного тростника и табака, южане неплохо зарабатывали и на самой работорговле. В то время как рабство исчезало по всему миру, американский Юг все больше рассматривал себя особым регионом планеты с отличной от северных штатов культурой и сопротивлялся любому вмешательству в свои внутренние дела, апеллируя к джефферсоновской доктрине прав штатов.

Северяне (янки) не были сторонниками рабства, но и не были готовы жертвовать жизни за его отмену: фабрики Северо-Востока неплохо зарабатывали на производстве одежды и обуви из сырья, получаемого с Юга, который выступал и хорошим рынком сбыта для готовой продукции. Настроения меняла иммиграция. На тех же пароходах, что доставляли их в Америку, северяне-иммигранты, нередко сами являвшиеся жертвами преследований у себя на родине, могли видеть в цепях и кандалах партии черных рабов. Конфронтация между южной традицией, в которой рабовладение было неотъемлемой частью, и северной, представлявшей Америку свободной страной, только нарастала. Торгово-финансовый Северо-Восток с большим подозрением относился к развертыванию рабовладельческой экспансии.

Возникновение Республиканской партии в 1854 году явилось логическим итогом нараставшего движения за ограничение – не отмену – зоны распространения рабовладения. Победа ее кандидата Авраама Линкольна на выборах 1860 года спровоцировала конфликт. Сторонники разрыва исходили из «узкого» толкования американской Конституции и доктрины прав штатов. «Союз был образован как добровольное объединение штатов, вынесших на своих плечах все тяготы Войны за независимость, которые резервировали за собой право по собственному усмотрению в любой момент расторгнуть узы, скрепляющие его»[195]. Штаты Юга объявили о сецессии и образовании независимой Конфедерации со столицей в Ричмонде (Виргиния). Новость была встречена на Севере с изумлением, а приходившие с юга вести о глумлениях над звездно-полосатым флагом вызывали шок. Союз уже был к тому времени символом американской жизни, пиетет перед которым воспитывался на уроках истории, в церквах, через празднование Дня независимости.

Авраам Линкольн принял вызов: «Дом, разделенный надвое, не устоит. Я верю, что это правление неспособно продержаться долго, будучи наполовину рабовладельческим, наполовину свободным. Я не жду, что Союз распадется – я не жду, что дом падет, – но я жду, что он перестанет быть разделенным. Он станет либо целиком одним, либо целиком другим». Линкольн объявлял войну схваткой, в которой решается вопрос, «потеряем ли мы или с честью спасем последнюю лучшую надежду человечества»[196] в лице единых Соединенных Штатов. Но в конце концов, как отметил ведущий знаток эпохи Эрик Фонер, «война шла из-за будущего специфического института и людей, которых он порабощал»[197].

Гражданская война между Севером и Югом, самая кровопролитная в истории США, начиналась как сражение за Союз. Но чтобы добиться победы, в конце 1862 года Линкольн объявил рабство вне закона, а рабов свободными. «Или мы освободим рабов, или сами станем рабами, – уверял Линкольн. – Несомненно, что рабы являются большим подспорьем для тех, кто ими владеет, а мы должны решить, будет ли эта сила с нами или против нас»[198]. Теперь рабы убегали с плантаций, в том числе чтобы сражаться в армии северян. К концу войны там насчитывалось до 200 тысяч чернокожих солдат. Юг, где не было собственной промышленности, в том числе военной, был обречен.

Расовый вопрос так и не был решен Гражданской войной. В то время «большинство белых американцев были на сто процентов убеждены в превосходстве собственной расы». В таких условиях попытки обеспечить равноправие негров (или индейцев) были обречены на провал. «Белые рассматривали негров как представителей низшего порядка, которые в лучшем случае пока не готовы, а в худшем и вовсе не способны принимать полноценное участие в жизни страны. Минувшая война никак не связывалась в глазах белых северян с борьбой за освобождение чернокожих рабов, посему все попытки даровать неграм равные права наталкивались на непонимание и раздражение. Южане и вовсе рассматривали эту затею как прямой вызов своим принципам и традициям»[199], – подчеркивал Макинери. Ответом южан стала созданная в 1866 году военизированная организация под названием Ку-клукс-клан.

Уже во время последовавшей за Гражданской войной Реконструкции стала складываться система расовой сегрегации. Как скажет видный деятель негритянского движения Уильям Дюбуа, «рабы получили свободу, короткое время постояли на солнце, а затем отправились назад в рабство». Провал Реконструкции, считает Эрик Фонер, «и превращение черных в класс зависимой рабочей силы без права голоса в огромной степени способствовал распространению расизма, пока к началу ХХ века он не проник в культуру и политику нации так глубоко, как никогда с начала крестового похода против рабства и, наверное, как никогда в нашей истории»[200].

Верховный суд в 1883 году постановил, что федеральная администрация не имеет права налагать запрет на сегрегацию со стороны частных лиц, в 1896 году подтвердил права штатов на сегрегацию мест общего пользования, а в 1899 году позволил штатам строить новые школы только для белых. Логика Верховного суда может быть проиллюстрирована его решением по делу Плесси против Фергюсона, где говорилось, что политические права всех людей одинаковы, но это не отменяет врожденную неполноценность черных, что определяет и их соответствующий социальный статус[201]. После этого большинство южных штатов ввело сегрегацию в общественных учреждениях, поездах, школах, общественном транспорте и приняло законы, запрещающие контакты между белыми и черными и фактически отстранившие афроамериканцев от голосования. Стала создаваться расистская массовая культура. «В первой половине ХХ века черные и белые южане рождались в разных больницах, учились в разных школах, сочетались браком в разных церквях, обретали вечный покой на разных кладбищах, и каждый автобус, школа, закусочная, пансионат, приемная, больница, тюрьма и фонтанчик с питьевой водой были либо для белых, либо для черных, и никогда для тех и других вместе»[202], – пишет Осборн.