Курс практической психопатии - Яна Гецеу

— На! — протянул ему, он брезгливо дернулся.

— Меня от тебя тошнит, гадина, — сплюнул милый мне под ноги.

— Как хочешь, — пожал я плечами, положил зуб в карман, и развернувшись, пошел прочь. Мелко дрожа изнутри…

Шел не оглядываясь (наверное, надо было сесть в троллик и уехать, но стоял в стороне за остановкой, и смотрел, как он уходит, все дальше, и тоже не оглядывается!) нащупал зуб в кармане и хмыкнул — отдам маме, пусть оправит в серебро, отправлю ему, на память о «любви», а мне больше от него ничего не надо. Отбрыкаюсь, и тогда уж расскажу маме эту историю — вместе посмеемся, что за бред? Мама, мама…

Потом — сильно потом, скукожившись и иссушив себе нутро стыдной болью, три раза кидал ему сообщения. «Привет! Как ты?… прости меня, я осознал, что не надо было… давай поговорим?»

Ответа не было. Я хватался за телефон каждые две минуты, чтоб посмотреть, не пропустил ли случайно смсочку. Пустота. Пустота в телефоне, пустота в душе.

«Я понимаю, что не достоин прощения, но все же — давай встретимся и поговорим, если ты захочешь расстаться — это справедливо, но скажи хотя бы об этом!»

Руки дрожали, я ходил туда-сюда, глядя в спящий телефон, и поминутно вздрагивая от напряженного ожидания. Боже-боже, я уже наказан, неужели мало, ну ответь же ты мне!

«Арто, я прошу тебя…» — написал и стер. Потом написал снова, отправил, и не в силах выносить эту муку, швырнул телефон на кровать, так торопливо, насколько только мог, зашнуровал гады, и выскочил из квартиры. Бродил везде, где можно было случайно его встретить… боялся, так боялся… надеялся. Иссох весь… Бил руки о стены. Рвал душу… со всей дури мчался домой — вдруг там смс от него?? Брать телефон с собой не решался. И не спрашивайте, почему — не знаю же я!!

Но он не отвечал…

— Да и пошел ты в пизду!! — зло прошипел я длинным гудкам в трубке. Лег зубами к стенке, и затих. Зашла мама… спросила, не надо ли чего. Попросил снотворного. Она принесла, я выпил. Попросил еще. Она отказала. Я кивнул. Она ушла, я вытащил из под матраса пару табов. Сжевал, проглотил — чуть не вырвало, ну и мерзость. Но надо. Спать, блядь!! — заорал я своему организму.

— Ганечка, к тебе девушка! — аккуратно потрясла за плечо мама. Как угадала — я тока пару секунд как вынырнул из мутного омута тяжелого сна. И дошло — какая нахуй девушка? — надо мной нарисовалась наглая рожа Жахни.

— Фу, блядь, а я думал, реально девушка, — проворчал я, садясь на постели.

— Спасибочки вам, мистер! — окрысилась она. Мама вздохнула и тихо вышла.

— Это как анекдот — где дама? — пихнула она меня в бок, садясь рядом. Что ж, вот так всегда — и никто не придет проведать, хоть ты скока дома валяйся, друзья, мать их, одна тока эта тупая шлюха!

— Че, выходит, одна ты мне и друг… — сказал я, развязно кладя Жахни руку на ляжку. И внутренне вздрогнул, подумав о нем. Где?..

— Ну, наверно, — пожала она плечами. — Без тебя бухать как-то не то, не побарагозишь толком, отстой какой-то, — вздохнула она. — Пойдёшь сегодня?

— Прям щас, — кивнул я.

— Пошли! — радостно вскочила она. Боец аморального фронта, всегда-то в бой готова! А мне бы его увидеть… больно до спазмов в горле!

В парке Якутова уже орали песни некие челы… и Арто. Ноги подкосились. Я подошел как ни в чем не бывало. Он излишне громко засмеялся. Ах ты, сука! Сделал вид, что мне похуй. Так и ходили вокруг, лишь сказав просто — здравствуй, и все. Ааааа, хотелось мне орать. Он спросил, нет ли у кого воды. Я сказал, что у меня деньги есть. И мы пошли за водой. Я осторожно взял его за руку. Он не отнял. Тиски внутри разжимались… еще немного.

— Где ты был?

— В Оренбурге!

— И че там?

— Да так… от тебя подальше, — и нежно пожал мне пальцы.

— Я весь извелся, где ты, что ты? — тихо сказал я под ноги.

— А я… Вот, я решил что если ты попросишь о разговоре три раза — поговорим. И ты попросил! Ну не чудо?..

Уф. Я вздохнул и отвернулся, держась, чтоб не плюнуть снова. Чудес ем захотелось. Чудо, что я не подох тут. Ненавижу его. Не надо было мириться! А опустить не могу. Просто не могу, поймите!

— Да просто перестань его любить, и все! — цинично пожала плечами Жахни.

— Не хочу, — покачал я головой.

— Ну, как знаешь, — кивнула она.

«Сосчитай плиз до десяти, прежде чем сказать!» Да пошел ты в пизду! Ненавижу! И люблю, люблю со всей своей психической силы! Страшно люблю. Зверски. Растерзал бы! Не беси меня… умоляю, не беси!

— А я сегодня не могу, мне опять в ментовку идти!..

— Зачем?

— Сам ты зачем… Гавриил, не начинай! — голос сухой и напряженный.

— Ах, да-а, точно, прости, прости!

Острое, колкое возбуждение от его боли…

Метался туда-сюда, пока не оказался рядом, и не удушил сладко-сладко… Подъезд, подоконник, глаза в слезах. Его слезы у меня на губах, его горе у меня на языке.

Усадил его на подоконник, а он обвил меня руками и ногами, как девчонка, а я терся об него как малолетка, и сжимал так что больно дышать, а он скулел, тонко и трогательно, как девочка… девочка… от наслаждения сохло во рту, и было больно, очень больно внизу живота, но я терся и терся об него, не имея возможности просто выебать…

— Малыш… — смущенно в небо, и вздохнул. — Я всегда мечтал, чтоб меня… — срываясь на шепот, — чтоб меня вот так…

— В подъезде?

— Да, изнасиловали как школьницу… как сучечку, — с глазах смущение и горячечная собачья благодарность.

— Я рад, что угодил тебе… Я тебя люблю.

Мне с ним хорошо. Единственно с ним.

Мы вышли не скрываясь. Пусть смотрят.

Едва мы помирились… все должно быть так хуево, непременно!! Обломалось мое счастье. Уехал Арто на месяц.

Я еле вытерпел на транках. Достали флэш-бэки. Сашка, Алиска… Бабуля… Месяц тянулся как год. Арто позвал к себе — его мать уехала, а ему надо оставаться там.

И вот я на вокзале. О, чёрт. Он не идет. Звоню, телефон на последнем издыхании. Лишь бы успеть узнать, что с ним.

Я ждал, я ждал пёс знает сколько. Внутри уверен, что всё нормально. Просто дождаться. Но когда он-таки появился — трезвый, целый, здоровый, просто вместо 18.00 в 1.45… я сказал привет. Он рассказал, что уснул в электричке… шел пешком через весь город… «Вот прочему я чуял, что идет, лишь не понимал — откуда так долго?»

Убил бы! Руки дрожали. «Я знал, что он цел и жив!» Но…

— Арто, мне бы водки сейчас стакан…

Интроверт я.

Вот так вот я поплатился за то, что я — это он. А он — это я. Я тоже так поступаю. Так хлебни же своего дерьма, Ветер!! Потому и молчу. Нет у меня морального права его упрекать. Да в пизду это все. Убейте же меня, ну хоть кто-нибудь…

Он записывал альбом, памяти сестры. А в перерывах мы извращались. Я рисовал карандашами разные мерзкие картинки, оправдываясь, будто это наброски для обложки. Но чувствовал, что это полная туфта. И вообще все туфта, что я делаю. Я не музыкант — и мне совершенно не к чему привязаться рядом с ним. И не желаю делить с ним его горе, мне это слишком. Хрясь — и карандаш сломан. Руки дрожат. Изнываю, извожусь от невысказанного чувства — как же мы далеки на самом деле! Мне плохо с тобой, и если б не проклятая, до дыр заебаная любовь… из зеркала смотрят несчастные запавшие глаза. Любовь — это рабство, границы, клетка! Презренная необходимость заботиться и советоваться. Унижение! Брось меня, пожалуйста, ведь сам я не могу! Как бы сказать тебе, что я уже и не хочу тебя… так как раньше, в начале. Угар рассеялся! Довольно… ах, что же мне мешает уйти? Просто не уверен, что не захочу вернуться! Выбил ты стул из-под ног повешенного…

Сухие губы резали воздух.

— Где, блядь, эта Жахни? — раздраженно шипел я. Ужасно устал, болит сутулая спина. Мы провели четырнадцать часов, тусуясь на Дне города.

— Дерьмо, блядь! — поддакивал Арто. — Вот ты сколько раз у нее был? — повернулся он ко мне. Я поднял голову к небу. Стремительно темнело.

— Раз пять или семь!

Арто взял меня за руку. Глухая змея злобного раздражения зашипела во мне. Хоть в принципе район отдаленный, безлюдно и некому на нас смотреть.

— Во-во, и я примерно столько же, а найти не можем, че за хуйня? — вздохнул он.

— Да вот хуй знает! — я заоглядывался по сторонам, мозги всмятку — вообще ничего не узнаю вокруг! То ли мы реально не туда забрели, и мудачила-водитель в маршрутке зачем-то коварно наебал нас и высадил не там. То ли мы оба допились и докурились, наглухо отъехав крышей. Но мы бродим уже часа три, ночь вокруг, стертые ноги отваливаются, желудок сводит от голода, болят вены от тяжело пульсирующей в шрамах на руках крови. Мы не спали две ночи — колобродили. И вот, Жахни, по идее, ждет нас на вписку, а у нас разряжены телефоны!

Пиздец…

— Скажите пожалуйста, а трам-пам-пам — мы правильно идем? — уже привычно оттарабаниваю я.