Русская правда. Язычество – наш «золотой век» - Лев Прозоров

В одном из средневековых поучений сказано: «Епифаний рече: по праву ли сие глаголют, яко Илья Пророк есть на колеснице ездя гремитъ, молшя пущаетъ по облакамъ и гонитъ змiя? Святый же рече: не буди то чадо, ему тако быти (не достоин называться чадом – надо полагать, духовным – тот, кто так говорит. – Л.П.), велико бо безумие есть… человеци бо умовреднии (умалишенные. – Л.П.) суть, да по своему безумию написали». Однако в конечном итоге приходилось мириться хотя бы с такой, прикрытой христианским «псевдонимом» формой почитания древнего Божества, хотя бы потому, что во многих местах почитание древнего Бога под его собственным именем продолжалось до Нового времени: в Болгарии до XVIII века, в Белоруссии – до XIX.

В древнем Киеве варягов-христиан убили за неделю до того дня, которому впоследствии суждено было стать праздником «пророка»-Громовержца, того дня, когда приносил свои жертвы Святослав Храбрый.

В греческих «Чудесах Дмитрия Солунского» в VII веке славянский князь Ясон (или Якун) обращается к «оракулу Пырину» перед походом на греков. В полном соответствии с «законами жанра» пророчество «богомерзкого идола» оказывается бесполезным, что в реальной истории отчего-то не помешало славянам захватить не только окрестности Солуни (Фессалоник), но и все Балканы, и даже Пелопонесс, ставший на века славянской Мореей.

Перуна упоминают в паре с Волосом договоры с Византией Олега Вещего, одного – договор 944 года Игоря Рюриковича, и не то в паре с Волосом, не то в тройке с ним же и неким не поименованным конкретнее Богом – договор 972 года Святослава Игоревича Храброго. Если Волосу клянутся на золотых обручах-браслетах, то Перуну – на оружии. Соответственно, Божья кара за нарушение клятвы должна, видимо, воспоследовать от каждого своя – от Перуна – гибель от своего оружия, от Волоса – «да станем же золоти, яко золото» (видимо, имеется в виду какая-то болезнь).

Затем идет уже очень подробно рассматривавшееся нами описание воздвигнутого Владимиром в 980 году святилища Пятерым. Иногда также сообщается, что дядька будущего крестителя, хазарин Добрыня, воздвиг кумир Перуна в Новгороде. Из этого иногда делаются далеко идущие выводы – например, что Перун-де почитался исключительно в южной половине Руси, а в северной почитали Волоса (опять та же попытка превратить общеславянских Богов в местных или племенных кумиров, что и со «сборной» версией происхождения Киевского Пятибожия). При этом чрезвычайно сложно было бы объяснить, отчего, скажем, в заведомо южно-русском «Слове о полку Игореве» совершенно не упомянут Перун, зато присутствует упоминание о Волосе/Велесе («Бояне, Велесов внуче»). Или отчего князья варяжской Руси, в Киев пришедшие с севера, считают «Богом своим» именно Перуна. Или отчего в Пскове, где немец-путешественник И. Вундерер видел в XVI веке каменные кумиры Перуна и Хорса, до XX века бранились: «Сбей тебя Перун!» Подобные ругательства бытовали и в Белоруссии («Каб цябе Пярун треснув!») и Словакии («Паром те забив!»). В Словакии почитание Перуна-Паруна-Парома продолжалось до позапрошлого столетия, про него рассказывали предания, его упоминали в речи, ему, кажется, даже жертвы приносили.

В новгородских преданиях основание капища Громовержца на холме над Волховом, где впоследствии встанет православный Перыньский монастырь, приписывалось сыну легендарного прародителя Славена, Волху Славеновичу (Волху все Славичу, Вольге свет Славьичу русских былин). В данном случае – как и во многих других – археологический факт оказывается на стороне фольклора. Весомый щелчок по носу иных снобов-историков, употребляющих слово «фольклор» как какое-то ругательство! Раскопки В.В. Седова на Перыньском холме подтвердили существование там святилища по крайней мере с VII века. Огромный холм венчала статуя Громовержца с пылающим перед нею костром (про неугасимый костер перед кумиром древнего Бога гроз новгородцы рассказывали еще Адаму Олеарию в XVII веке). Вокруг холма был прорыт ров с восемью круглыми ямами-лепестками (вот тут сравнение с лепестками гораздо уместней, чем в случае киевского святилища[41]), ориентированными по сторонам света. Подобный ров окружал и место идола на святилище горы Богит в Западной Украине – там, скорее всего, стоял прославленный Збручский идол. В каждом из лепестков тоже горел костер. Так что ни о «южном» происхождении Перуна, ни о возведении Добрыней первого святилища Громовержца в этих местах говорить, по-видимому, не приходится. Как и его племянник в Киеве, Добрыня в Новгороде разве что обновил святилище древнего культа – что опять-таки вписывается в общее положение Владимира во времена вокняжения. Сын рабыни, хазарский полукровка, братоубийца должен был всеми силами демонстрировать верность древним обычаям и почтение к Богам.

Допускаю, впрочем, что как раз предание об установлении Добрыней кумира Перуна в Новгороде и есть фольклор – та не лучшая его разновидность, что связывает любую местную достопримечательность с именем последней побывавшей в этих краях знаменитости. Так, по свидетельству Костомарова, курганы Новгородчины, быть может помнившие варягов Рюрика, приписывались обывателями Новгородской губернии Ивану Грозному и Марфе Посаднице. Так название реки Ворсклы (связанное чуть ли не с праславянами скифских времен, сколотами) и выложенные из камней на Соловецких островах и берегах Белого моря лабиринты каменного века местное предание уверенно приписывают Петру Первому (река якобы получила свое название – «Вор скла, стекла» – из-за утопшей в ней «подозрительной трубки» императора, а вот к чему государю потребовалось громоздить каменные круги – не уточняют). Холмы и курганы на берегах Камы, по уверениям местных крестьян – земля, вытрясенная из сапога Пугачевым, а фаллический камень в городе Плес (скорее всего святыня языческих, возможно даже, дославянских времен), установил-де Федор Иванович Шаляпин в назидание неверной любовнице. Ровно по этому же принципу к моменту составления летописей древнее капище могли приписывать дядьке Крестителя.

Как было разрушено святилище в Киеве и подвергся особому поруганию кумир Громовержца, я, читатель, Вам уже рассказывал. В Новгороде, согласно местным летописям, однако, все не обошлось так просто – кумир якобы кричал: «О горе! Ох мне! Достался немилостивым этим рукам!» Но, проплывая под Волховским мостом, кинул на него свою палицу со словами: «Тешьтесь, новгородские люди, а меня поминайте!» Там и «поминали» сурового Бога регулярными побоищами вечевых партий, а также и казнями – осужденных вечем оглушали палицей и скидывали в Волхов, где как раз под мостом была незамерзающая полынья. Любопытно, что бились и казнили не абы какими палицами, а Перуновыми[42], хранившимися… в церкви святых Бориса и Глеба, пока в XVII столетии знаменитый реформатор Никон не сжег их. Счастья это ни ему, ни Руси не прибавило – сам Никон угодил в опалу и умер в монастырском заточении, а его реформы привели к Расколу, долго и больно отзывавшемуся в русском общественном сознании. Кстати, небезынтересна и участь самого крестителя Руси – но об этом подробнее скажем в другой книге, посвященной язычникам после крещения. Что до хранения в церкви Языческих атрибутов, новгородцы не были оригинальны – в аббатстве Бромли (Стаффордшир, Англия) и поныне хранятся рога северного оленя – традиционный атрибут местных Языческих плясок. Учитывая, что северные олени в Англии не водятся уже более тысячи лет, возраст Языческой святыни весьма почтенен.

Обращает на себя внимание и другое обстоятельство – по-видимому, столь активное поведение новгородского идола или, по крайней мере, такое описание его в новгородских летописях – в то время, как в Киеве кумир Перуна не подает признаков жизни (для того, чтобы утешить читателя-материалиста, поправлюсь – там ему эти признаки «не приписываются») – объясняется более теплыми чувствами новгородцев к Грозовому Богу. Эта мысль подтверждается тем обстоятельством, что низвержение Перунова кумира, прошедшее в Киеве без заметных эксцессов, в Новгороде вылилось в кровавое «крещение огнем и мечом». Кроме соседей новгородцев, балтов с их Перкунасом (не следует забывать, что в Новгороде была улица Прусская, в честь балтского племени пруссов, истребленного впоследствии христианами, причем улица считалась аристократической), существовали еще и варяжские (балтийско-славянские) корни самих новгородцев. «Людье новгородские от рода варяжьска до днешьнего дни», говорит новгородская летопись, и добавляет про времена Олега Вещего – «Варязи мужи словене». Современная наука – археологическая, лингвистическая, антропологическая – подтверждает это заявление источника полностью. Древнейшая керамика Новгорода и Пскова, архитектура городской крепости Новгорода, оружие, хлебные печи, речь новгородцев – от современных диалектов до берестяных грамот – и, наконец, черепа в средневековых могильниках Новгорода указывают на тесную связь населения с славянской южной Прибалтикой – «Поморьем Варяжским» русских летописей. Для сравнения – скандинавских вещей в Новгороде археологи нашли даже меньше, чем в Киеве. Скандинавских погребений в окрестностях столицы Рюрика нет вообще. Если бы норманнская теория состояла с наукой хотя бы в отдаленном родстве, этих данных было бы достаточно. Непосредственно в Альденбурге, древнем Сгааргарде (сравните с «Новгород»), называвшемся по другому Рерик (Ну как, читатель? Это название вам ничего не напоминает? В частности – имени одного варяжского князя?), почитали Бога справедливого суда Prone, чей истукан возвышался в дубовой роще и представлял собою фигуру человека с копьем и щитом (как в Радзивилловской летописи изображают Перуна). Перед ним люди судились, в особо сложных случаях обе стороны брали в руки раскаленное железо – тот же способ «Божьего суда», что предписывается «Русской Правдой» Ярослава Владимировича[43]. С дубом связывается у всех индоевропейцев культ Громовержца, так что Проне из Старгарда, судя по всему, и есть русский Перун. Перунов дуб упомянут в средневековой западноукраинской грамоте 1302 года. Согласно позднейшим преданиям, тело новгородского кумира Перуна было вырезано как раз из дуба, и неугасимый огонь перед его изваянием горел как раз из дубовых дров. Дубу поклонялись, согласно Константину Рожденному в Пурпуре (Багрянородному), на острове Хортица за Днепровскими порогами русы при князе Игоре – том самом, при котором в договоре упоминался только Перун. Дуб был священным деревом Перкунаса у пруссов и литовцев. В Десне дважды (в 1909 и 1975 годах) находили дубы с девятью (вспомним девять костров Перыни и прибавим сюда «девять Перкунасов» литовских преданий) врощенными в ствол дерева клыкастыми челюстями кабанов. Кабаном оборачивался иранский Веретрагна, аналог индийского Громовержца Индры, а у Упендры-Вишну кабан-Вараха числился одним из десяти аватар-воплощений. В житии святого Кирилла сказано, что когда будущий святой посетил с дипломатической миссией Хазарский каганат, он видел там людей, молящих о дожде гигантский древний дуб. Дуб этот они называли именем, которое греческий автор жития воспроизвел как Александр – «Защитник людей» (в мифологии так часто называют именно Громовержца, защищающего «средний мир», мир людей от чудовищ и демонов). Согласно аль Масуди, среди язычников Хазарии больше всего было славян. Естественно, святой Кирилл отметился уничтожением святыни наших предков. Кстати, очень похоже на приводимую армянскими историками историю данника хазар, северского князя Лютовера – тот тоже, готовя восстание протв каганата и полагаясь на помощь Христа и его наместника на земле, императора Византии, позволил византийскому миссионеру уничтожить древний священный дуб своего народа (вспоминаются дубы из Десны, реки северян, уничтоженные, по мнению ученых, задолго до официального крещения Руси). Восстание, само собою, потерпело поражение[44].