От Волги до Веймара - Луитпольд Штейдле

Несмотря на то, что режим террора действовал быстро и успешно и что экономическое ограбление шло своим чередом, стратегическую цель плана «Барбаросса» выполнить не удалось. Красная Армия не была уничтожена, хотя в приказе по группе армий «Центр» от 8 июля командующий, генерал-фельдмаршал фон Бок, называл двойную битву за Белосток и Минск{30} завершенной и приводил головокружительные цифры пленных и трофеев. Мы прекрасно знали, как определялись потери противника: цифры подправлялись и приукрашивались. И в нашей дивизии стали вносить в графу «захваченные и уничтоженные танки» любой простой бронетранспортер на гусеничном ходу, предназначенный лишь для перевозки орудийной прислуги. В этом характерном для нацистской пропаганды раздувании сообщений о победах отдельные полки и даже батальоны старались превзойти друг друга. Между тем мы на каждом шагу убеждались, что противник не сломлен.

Три танковые дивизии – 10-я, 17-я и 18-я, – опередив VII армейский корпус и, следовательно, 7-ю дивизию, в которую входил наш 61-й полк, вырвались в начале июля к Березине у Борисова. К этому времени, охватывая Минск, с севера повернули 19-я, 12-я, 20-я и 7-я танковые дивизии. Таким образом, между Белостоком и Минском образовался вытянутый в длину котел протяженностью более двухсот километров, сковывавший крупные немецкие силы. Несмотря на это, под покровом ночи и явно с помощью проводников советским частям удавалось выходить группами из окружения. Наш полк был хорошо осведомлен об успехе этих акций противника, так как мы тоже были втянуты в бои с этими группами.

После того как эффект внезапности исчерпал себя, советские войска, применяя гибкую тактику, оказывали упорное сопротивление. Временами они угрожали нам со всех сторон. Они нападали на наши обозы и усиливали свою огневую мощь за счет захваченных у нас боеприпасов и оружия. Нам приходилось круглосуточно вести тяжелые бои. Даже форсирование небольших рек требовало длительной подготовки и специальных мер обеспечения.

Советское командование быстро распознало, что сравнительно нетрудно наносить урон немецким пехотным полкам, если применять внезапные концентрированные атаки пехоты и танков. Разумеется, оно хорошо знало, какие дороги или участки дорог могли использоваться для более или менее организованного наступления и какие места – при гигантских размерах боевых действий – не могли просматриваться и тем более обороняться нами. Поэтому советские войска в любое время дня и ночи нападали на наши колонны, разбивали наши, в сущности, слабые боевые охранения, разрывали эшелоны походных колонн и замедляли наше наступление. Прежде чем удавалось организовать необходимые контр-мероприятия, хотя бы импровизированные, противник исчезал.

Упорные бои на Днепре и Соже

Десятого июля началась новая наступательная операция. Примерно в 10 километрах южнее Могилева мы вышли на восточный берег Днепра. Ближайшая задача заключалась в том, чтобы форсировать Сож между Климовичами и Кричевом. Положение пехотных дивизий было в это время особенно тяжелым, так как вырвавшиеся вперед танковые корпуса, взаимодействуя друг с другом, совершали широкие круговые движения по всем, направлениям, чтобы уничтожить ряд мелких котлов. Между танковыми соединениями и нашей дивизией имелись центры сопротивления, сдерживавшие наше наступление, заставлявшие переходить к обороне и снижавшие нашу боеспособность.

Моему батальону – тогда это был 1-й усиленный батальон 61-го пехотного полка – пришлось обороняться на дороге Могилев – Кричев – Рославль буквально на два фронта. Наступавшим советским частям, например, не составило большого труда на 24 часа полностью расчленить головной полк походной колонны, растянувшейся на 20 километров. Из этого тяжелого положения нас выручил случай: неожиданно появился со своим штабом генерал Гейр фон Швеппенбург, командир XXIV танкового корпуса; штабу было придано для охраны большое количество танков, с помощью которых он ликвидировал опасную для нас ситуацию.

Упорные бои развернулись также за Могилев, который в это время находился в 200 километрах позади острия немецкого танкового клина. Чтобы сломить сопротивление трех советских дивизий{31}, пришлось ввести в дело семь немецких, в том числе части нашей, мюнхенской. Эти семь дивизий были задержаны здесь на целую неделю!

Некоторое время спустя мы заняли круговую оборону у Климовичей, из которых незадолго до этого отошла советская войсковая часть. По-видимому, она была хорошо оснащена инженерно-техническим имуществом, так как попытка моего батальона в тот же вечер продвинуться на юг провалилась: менее чем в полутора километрах от города все пути, пригодные для движения, оказались заминированы, и притом деревянными минами обнаружить которые особенно трудно.

Генерал Гейр фон Швеппенбург, попросивший меня дать подробную оценку оперативной обстановки, согласился осмотреть особенно умело замаскированный узел сопротивления противника, захватить который удалось лишь ценой больших потерь. Речь шла об одной столетней роще, занимавшей примерно полтора гектара. В незапамятные времена кто-то натаскал сюда вырытые плугом валуны и булыжники. Здесь можно было сравнительно быстро создать укрытия. Советская часть дралась до последней капли крови, уничтожив почти все немецкое подразделение. Почти все наши солдаты и офицеры, которые, не ожидая встретить сопротивление, вступили в лес с двух сторон, погибли. И лишь двум другим ротам удалось при помощи тяжелых минометов продвинуться вперед.

Упорное сопротивление останавливает наше наступление

На следующий день моему батальону была поставлена задача выйти на рубеж реки Беседь восточнее Климовичей, а затем свернуть на дорогу Климовичи – Рославль. При разминировании пригодился мой практический опыт, полученный в саперном училище в Дессау-Росслау.

Так, мне с двумя солдатами из приданной саперной роты удалось обезвредить два отлично замаскированных минных заграждения. В тот же день произошло неожиданное и закончившееся большими потерями столкновение с советскими мотострелками. Только после этого дорога на Рославль стала свободной. Там мы восстановили связь с полком.

Город производил впечатление глубокого тыла. На всех углах были прибиты указатели и условные знаки танковых и мотострелковых подразделений. Построенная еще в начале средних веков церковь с мощными стенами и сводами была занята под временный склад горючего. Соседнее здание было взорвано. Очевидно, это был мельничный склад, так как дорога была покрыта просыпавшимся зерном. Рядом жгли горы бумаг и книг и бросали в огонь небольшие папки с репродукциями картин. Пораженный, я смотрел на то, как безжалостно уничтожались художественные ценности. Подобная же картина представилась мне и в одном из районов города, где дома утопали во фруктовых садах и цветах. Теперь в них разместился штаб. Когда я вошел в один из домов, там как раз бросали в огонь два альбома с марками. Прежде чем я успел вмешаться, они сгорели. Жильцы дома – бедные беспомощные люди, старики и подростки, мальчики и девочки, – с отчаянием и ужасом смотрели, как ведут себя немецкие солдаты».