Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна

Основоположником современной научной педагогики считается чешский педагог-гуманист Ян Амос Коменский (1592–1670). Он рассматривал обучение и воспитание в единстве, ратуя за то, что подрастающему поколению необходимо не только давать научные знания, но и прививать нравственные принципы. Взгляды этого ученого оказали существенное влияние на философскую и педагогическую мысль последующих эпох и множества стран, в том числе и в Российской империи.

Просветительские идеи о воспитании были широко распространены в России, особенно в дворянском кругу. Появлялась специальная детская литература, которая носила назидательный характер. С другой стороны, детские и юношеские годы занимали все больше места в просветительских автобиографиях и «романах воспитания», где изображались как период становления, формирования личности героя. Детство и отрочество для человека эпохи Просвещения – еще не самоценные этапы жизни, а только подготовка к ней[441]. Отдельно следует выделить книги Ж.-Ж. Руссо, имевшие большое влияние на современников и хорошо известные российским дворянам. Руссо пытался войти во внутренний мир ребенка, угадать закономерности его развития, приветствовал свободу и природосообразность в воспитании. Также были распространены в России труды немецкого детского писателя и педагога И. Г. Кампе, идеи которого были сходны с основными установками Руссо.

В эпоху романтизма отношение к детям постепенно меняется. Как отмечал литературовед Н. Я. Берковский, «романтизм установил культ ребенка и культ детства. XVIII век до них понимал ребенка как взрослого маленького формата, даже одевал детей в те же камзольчики, прихлопывал их сверху паричками с косичкой и под мышку подсовывал им шпажонку. С романтиков начинаются детские дети, их ценят самих по себе, а не в качестве кандидатов в будущие взрослые. Если говорить языком Фридриха Шлегеля, то в детях нам дана как бы этимологизация самой жизни, в них ее первослово… В детях максимум возможностей, которые рассеиваются и теряются позднее. Внимание романтиков направлено к тому в детях и в детском сознании, что будет утеряно взрослыми»[442]. Детство ассоциировалось у романтиков с гармоничным образом наивного человечества, пребывающего в единстве с Богом, в раю до грехопадения, где неведомо ни добро, ни зло[443].

Исследователь М. С. Костюхина отмечает, что в европейской литературе 1830-х годов впервые появляется психологически верный детский образ, а возраст ребенка становится важным для автора и читателя[444].

Итак, дворянская культура, входившая в состав общеевропейской, усваивала новые педагогические идеи, ориентировалась на иностранные идеалы воспитания. В первой половине XIX века дворяне как наиболее просвещенная часть общества в процессе воспитания стремились понять детей, разглядеть их стремления и таланты, помочь им стать достойными людьми. Детей учились воспринимать как личностей и много внимания уделяли их образованию и воспитанию. Согласно закону, «родители обязаны давать несовершеннолетним детям пропитание, одежду и воспитание, доброе и честное, по своему состоянию»[445]. Если по каким-то причинам родители не могли в полном объеме обеспечить это своим отпрыскам, то была надежда на помощь со стороны родственников и государства.

Появление на свет ребенка – обычно радостное событие в жизни семьи. На страницах дневников, писем, воспоминаний мы находим описания счастливых моментов осознания себя в новой роли – роли родителей. В марте 1802 года у Н. М. Карамзина родилась дочь Софья, и он был несказанно счастлив. Он писал своему другу Дмитриеву: «Я отец маленькой Софьи. Лизанька родила благополучно, но еще очень слаба. Выпей целую рюмку вина за здоровье матери и дочери. Я уже люблю Софью всею душою и радуюсь ею. Дай Бог, чтобы она была жива и здорова, и чтобы я мог показать тебе ее, когда к нам возвратишься». То же в письме к старшему брату, Василию Михайловичу: «Теперь я каждую минуту занят и матерью и дочерью»[446].

Русский историк и дипломат Д. Н. Свербеев писал, что его отец был так обрадован появлением на свет сына в дни своей старости, что тотчас после родов жены, ночью, пошел пешком в церковь Симеона Столпника на Поварской и, разбудив священника, упросил его отслужить молебен Дмитрию Ростовскому. Это было тем более памятно для Дмитрия Николаевича, что вообще служение молебнов, всенощных и прочие церковные церемонии не были в привычках его отца[447].

«Не могу описать затем чувство радости, охватившее меня, когда я услышал первый крик новорожденного ребенка. У меня родился сын Петр», – вспоминал сенатор А. В. Кочубей[448].

В. Ф. Одоевский в рассказе «Новый год» запечатлел удивительную атмосферу дома, в котором появился новорожденный младенец: и родители, и гости за столом говорили шепотом, чтобы не разбудить дитя, а когда он только засыпал, папа и мама стояли возле колыбели и светились от счастья[449].

В. К. Кюхельбекер писал о своем сыне: «Миша мой истинно благословенное дитя: с его рождения вокруг меня будто просветлело»[450].

Впрочем, иногда отцы весьма отстраненно воспринимали рождение ребенка. Вспомним, например, реакцию князя Андрея Болконского на рождение сына: «В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что-то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны». Лишь спустя некоторое время с рождения ребенка, смирившись со смертью жены и осознавая свой долг перед ней и сыном, отец уже с радостью смотрел на него[451]. Юрий Тынянов, вероятно, сообразуясь с описаниями подобных сантиментов, в своем романе «Пушкин» заставляет Сергея Львовича Пушкина почувствовать себя отцом только при рождении третьего сына, – Льва. «Он умилился и поцеловал Надежду Осиповну с чувством. Слезы текли по его лицу». В детскую комнату он не заглядывал, как многие отцы, «считая это для себя смешным и неудобным, ненужным»[452].

Роды проходили в спальне жены в присутствии акушерки, повивальной бабки, старших родственниц и, иногда, врача. Состав помощников менялся в зависимости от желаний женщины или ее мужа и отца.

Особенное отношение было к рождению детей в царской семье. Возле роженицы находились не только акушерка и врач, но и государыня – мать одного из супругов. Александра Федоровна, вспоминая о появлении на свет сына Александра, отмечала поддержку супруга. Когда им сказали, что родился мальчик, молодая мать почувствовала не только счастье, но и «ощутила нечто важное и грустное при мысли, что этому маленькому существу предстоит некогда сделаться Императором»[453]. За здоровьем женщин, носивших под сердцем великих князей, всегда следили личные врачи, тем более что по большей части беременности проходили с различными осложнениями[454].

Обычно на третий день после рождения ребенка крестили. В церкви имя новорожденного заносили в метрическую книгу, там же указывались его родители и крестные восприемники. Как, например, в метрической книге церкви Николы Явленного на Арбате в статье о родившихся под № 29 написано: «Августа двадцать четвертого числа, у живущего в доме Секунд Майора Загряжского Действительного Статского Советника Камергера Князя Александра Михайловича Горчакова и законной супруги его Марии Александровны, от первого его с нею, а ее второго с ним брака, родился у них сын Михаил, крещен 3 числа Сентября месяца, восприемниками были: Действительный Тайный Советник Камергер и Кавалер Князь Александр Михайлович Урусов и Полковница Елизавета Михайловна Обольянинова. Молитвовал имя нарек и крещение совершил приходской Священник Петр Алексеевич Беляев с причтом»[455].