Выбраные места из дневника 2002 года - Сергей Есин

Захвативших здание чеченцев — от 30 до 50. Среди них есть женщины, все с автоматами. Тут я почему-то вспомнил невинную жертву полковника Буданова Эльзу Кунгаеву. Но это моё извращённое сознание… Выступивший ночью Шаманов очень точно сказал, что всё это — следствие различных интеллигентских разговоров всех этих Лукиных и, от себя добавлю, прочих Сергеев Адамовичей. Меня охватывает ужас за огромный зал, набитый людьми, которые проводят время под дулами автоматов. Пришли развлечься на дорогой спектакль, где ежедневно на сцене садится самолет, а теперь неизвестно, что будет с их жизнью. Я уже не говорю о том, что туда могли бы ходить ребята с рабочих окраин, интересно бы узнать, почём на этот мюзикл билеты… Страшно жить.

24 октября, четверг. Сразу, как проснулся, сунулся в телевизор: положение всё то же. Обуял ужас за находящихся в зале людей. На пороге жизни и смерти. Телевидение весь день говорит только об этом. Правда, в любой ситуации не забывает о рекламе, прерывая для этих целей передачу, что бы ни случилось там, во дворце шарикоподшипникового завода. Иногда начинает казаться, что более удачной акции для себя телевидение и выдумать бы не смогло. На всех каналах у дворца работают лучшие силы, в студиях им аккомпанируют лучшие комментаторы.

Вечером у Шустера говорили о трагедии артисты. Всё было довольно нескромно. Мы ответим террористам тем, что будем продолжать, дескать, играть свои мюзиклы! Нескромной актрисуле хорошо ответил Хазанов, объяснив, что пока мы в студии рассуждаем, как все это ужасно, и заламываем руки, люди сидят и в любой момент ожидают смерти. Мы в студии говорим: ужасно, трагедия, но всех нас ожидают машины, и мы поедем курить, ужинать и принимать душ.

Трагедия на Каширском шоссе, когда взорвали дом, к моменту, когда о ней стало известно, уже закончилась. Здесь она всё время продолжается, в тот момент даже, когда я пишу эти строки. В студиях скрытые симпатизёры чеченцев, а вернее — недоброжелатели русских, говорят, что чеченцы с женщинами не воюют. А с кем они воевали в Буденновске? В здание входили парламентеры. Это наш Кобзон, который действительно имеет народное лицо. Он вывел несколько человек. У дворца культуры ещё собирались “представители чеченской диаспоры в Москве”. Это мне кажется очень лживым и нелепым. Они всё равно все за своих!

По телику все умничают, говорят, как надо поступить, телеведущие дают советы. Только никто почему-то не вспоминает, где камеры наружного наблюдения, как террористы приехали в Москву, где были размещены, как добрались до дворца. Кстати, никто не вспоминает о том, что приехали эти 50 человек на нескольких, с тонированными стеклами, автомашинах. Тонированные стекла — стиль депутатов. А куда же ГАИ смотрело?

Несколько человек террористы выпустили, это кавказцы и мусульмане, пресса сказала, что грузины, я подумал — из чувства благодарности. Нескольким женщинам удалось бежать. В зале чуть ли не три десятка иностранцев. Что касается нападающих, то их вроде бы 50–25 мужчин и 25 женщин. Кстати, по двум нашим женщинам-беглянкам выстрелили из гранатомета. Это, наверное, чеченские женщины стреляли, которые с женщинами воюют.

А не козни ли всё это Березовского? Его, кстати, обвинили в мошенничестве и стали переписывать его имущество. После таких заходов правительство в любой цивилизованной стране, как минимум, уходит в отставку.

26 октября, суббота. Утром, как только, еще не вставая с постели, включил телевизор, узнал, что состоялся штурм. Это на фоне всех переговоров, посещения террористов журналисткой Политковской, Кобзоном, Алимхановым, Примаковым, несмотря на посещение оперативного штаба Матвиенко и Лужковым. Все дружно говорили, что будем сохранять человеческие жизни, будем вести переговоры до победного (для чеченцев) конца. Одно говорили совершенно честно: войска выводить нельзя, потому что это конфликт одной части населения с другой, и практический захват одной части населения, или захват власти одними тейпами в ущерб другим. Тем не менее молодец Путин ни у кого одалживаться не стал. Штурм, конечно, готовился с самого начала и прошел относительно успешно. Массу чеченцев перестреляли, но и своих заложников положили множество. Запустили газ и перестреляли всех чеченских женщин-камикадзе, которые находились в зале с взрывными устройствами на поясах. У всей страны будто отпустило.

Объяснение со страной возложили на заместителя министра внутренних дел Владимира Васильева, сделал он это точно и вразумительно. Как кто-то заметил, мы обнаружили, что у нас есть разведка, ОМОН и силовые структуры.

31 октября, среда. Самое тяжёлое в моём существовании — это так называемая “светская жизнь”. Единственное её преимущество — можно решить что-то, выбрав нужного человека в толпе приглашённых гостей. Такую жизнь приятно вести, когда ты надеваешь хорошо отутюженный пиджак из рук горничной и начищенные ботинки (чтобы чистил их тоже кто-нибудь, специально для этого предназначенный) и, отдохнувший и свежий, едешь для того, чтобы, как принято говорить, пообщаться. Более уродливого слова я не знаю, меня возмущает, когда его употребляют министры, общественные деятели, деятели литературы и искусства.

И вот я “общался” с послом Ирландии г-ном Джеймсом Шарки.

Посол — крупный курчавый мужик с огромным опытом разговоров. Говорили о современной ирландской драматургии, о театре, театрах “Но” и “Кабуки”. Посол когда-то работал в Японии; вспоминали Бэкета, Джойса… Ну, по большому счету, всё это вообще, кроме посла, знал по-настоящему только я. Поэтому, очень осторожно врубившись в разговор, я что-то там наговорил. Для меня были две интересные мысли, которые я вынес: мысль о мёртвых, которые соседствуют рядом с живыми, мысль не вполне христианская, но мне чрезвычайно близкая. Кстати, собрались мы как раз в день Хеллоуина. Мысль эта отражала некую борьбу христианского и кельтского начал. Я думаю, что знаменитые ирландские писатели — а их много, и мы их часто относим к английским писателям, — так вот эти ирландские писатели все-таки эту самую Англию и ее привычки описывали как-то по-другому, нежели англичане. Здесь было собственное видение и, полагаю, некоторый момент отталкивания. Под характером, под разумом, под образованием, под любовью к английской культуре у ирландца всегда есть какая-то мысль о своей, в общем-то давно порабощённой, родине. Может быть, я и не прав. Посол проговорил с нами два часа вместо положенного часа. Мы еще в гостиной выпили кофе.

Теперь ланч: что-то вроде между завтраком и обедом, в лёгком варианте.

Было четыре бокала: для воды, шампанского, белого вина и красного вина. Что касается меня, всё выпитое мною имело чисто символическое значение. Гвоздем ланча были блинчики-трубочки, в которые был заложен рыбный, из кеты или сёмги, фарш. Потом две горничные, похожие на тени, обнесли всех блюдом с мясом, картофельными шариками, молодой фасолью и морковкой, на каждого по два прозрачных ломтика, по два картофельного ореха и чуть-чуть овощей. Прелестный десерт — немного мороженого, какая-то скоблянка из фруктов, а также немного меду и, кажется, варенья. Для десерта были приготовлены разнообразные вилки. Посол взял одну, и все мы дружно последовали за ним.