Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

После аграрных бунтов 1905–1906 годов для всех стала очевидной необходимость ликвидации принудительных общин. Предполагалось, что после этого возникнут общины со свободной системой землепользования, некоторые из которых станут, по желанию самих крестьян, частными, некоторые — кооперативными хозяйствами. Законопроект I Думы о земельной реформе, который предусматривал решить эту проблему путем выкупа земли у частных собственников и передачи ее крестьянам, разрешил бы крестьянам самим определить будущее общинного землевладения. Это был разумный и демократический путь решения древнейшей и наиболее существенной социально-политической проблемы России.

В случае принятия законопроекта, в деревне немедленно начался бы процесс социального расслоения, и нет сомнения в том, что из недр крестьянских масс возникло бы «буржуазное» меньшинство, что позволило бы осуществить внедрение фермерской системы по французскому или по немецкому образцу.

После роспуска I Думы решение земельной проблемы перешло в руки Столыпина. 9 ноября 1906 года, приблизительно за три месяца до открытия И Думы, Столыпин, воспользовавшись статьей 87 «Основных законов» (которая предоставляет правительству право при чрезвычайных обстоятельствах принимать законы между сессиями Думы и Государственного совета с последующим представлением их для ратификации), объявил о земельной реформе. Провозгласив этот свой вариант реформы, Столыпин еще раз доказал, что его политическая прозорливость уступает силе характера.

В руках Столыпина, а точнее, в руках «Совета объединенного дворянства», который поддерживал его, земельная реформа, хотя и имела здоровую основу, по сути дела, превращалась в орудие дальнейшего классового угнетения. Вместо того чтобы положить конец принудительному характеру общинной системы и законам, ущемляющим гражданские права крестьян, с тем чтобы содействовать развитию свободного фермерства, за что ратовал С. Ю. Витте, столыпинский закон насильственно ликвидировал общину в интересах крестьянского «буржуазного» меньшинства.

Реформа была проведена в жизнь чрезвычайно энергично, однако с огромными нарушениями элементарных норм закона и права. Правительство, выступившее «в поддержку сильных», экспроприировало землю, принадлежавшую общине, и передало ее тем зажиточным крестьянам, которые пожелали выйти из общины. Пренебрегая всеми условиями общинного права, правительство передало им самые плодородные земли. Новым собственникам были предоставлены займы в размере до 90 процентов от стоимости земли для обустройства и развития фермерского хозяйства.

Столыпин очень гордился своей ролью земельного реформатора. Он даже пригласил зарубежных специалистов по аграрному вопросу, с тем чтобы они изучили работу, проделанную им и его правительством в деревне.

За 5 лет, с 1907 по 1911 год, система крестьянского землепользования претерпела значительные изменения. С какими же результатами?

Выступая на заседании IV Думы с речью, в которой я подверг резкой критике политические и экономические последствия столыпинской реформы, я процитировал слова хорошо известного немецкого эксперта по аграрному вопросу профессора Ауфхагена. После посещения большого числа русских деревень он писал: «Своей земельной реформой Столыпин разжег в деревне пламя гражданской войны». По словам П. Н. Милюкова, другой зарубежный ученый, ярый сторонник Столыпина, профессор Приор, который тоже тщательно изучил земельную реформу, пришел к выводу, что цель реформы не была достигнута. И действительно, несмотря на все льготы и привилегии, к 1 января 1915 года лишь 2 719 000 крестьянских хозяйств можно было причислить к разряду частных владений (22–24 процента пригодных к обработке земель).

В большинстве своем крестьяне заняли неблагожелательную и даже враждебную позицию в отношении столыпинской реформы, руководствуясь двумя соображениями. Во-первых, и это самое главное, крестьяне не хотели идти против общины, а столыпинская идея о «поддержке сильных» противоречила крестьянскому взгляду на жизнь. Крестьянин не желал превращаться в полусобственника земли за счет своих соседей.

Во-вторых, более свободная политическая атмосфера, порожденная манифестом 17 октября, открывала перед крестьянством новые возможности экономического развития с помощью кооперативной системы, что более соответствовало крестьянскому складу ума.

Придя к власти, Столыпин обязался подавить революционное движение и умиротворить страну. И в этом отношении, как и в аграрном вопросе, он вновь продемонстрировал сильный характер и недостаточную политическую прозорливость.

К этому времени в России наступил период успокоения, естественным путем умирало революционное движение. Манифест 17 октября проложил путь к свободе и плодотворной политической деятельности. Так называемые крайности в период беспорядков, такие, как ограбление банков для «нужд» революционеров, убийства мелких чиновников как «врагов народа» и тому подобное поначалу вызывали у общественности замешательство, а затем негодование и осуждение. Вместо того чтобы, воспользовавшись такими настроениями людей, загасить тлеющие искры революционного пожара, сняв для этого напряжение в стране и вернув ее к нормальной жизни, Столыпин со всей силой обрушился на тех, кого сам ход событий уже сделал безвредными. Меры, которые первоначально предполагалось использовать для защиты страны от кратковременного народного взрыва, вскоре в руках победителей превратились в орудия личной мести. И чем спокойнее становилась обстановка в стране, тем скорее росло число арестованных, осужденных, высланных или казненных.

С помощью своей безжалостной политики «умиротворения» Столыпин рассчитывал завоевать поддержку большинства населения. Однако достиг он прямо противоположных результатов, и чем решительнее и тверже становилась его политика, тем решительнее звучали против нее протесты. Первые два или три года, последовавшие за роспуском I Думы, часто называли эрой «белого террора». В наши дни такое определение столыпинской политики звучит несколько странно. После выстраданного опыта тоталитарных режимов в Европе и России называть Столыпина правителем-террористом столь же нелепо, как сравнивать любительское пение с совершенным артистизмом Шаляпина. За это говорит хотя бы тот факт, что число невинных заложников, расстрелянных в России всего за один день после покушения Каплан на жизнь Ленина, значительно превысило число приговоренных к повешению столыпинскими «скорострельными» военно-полевыми судами за все восемь месяцев их существования. Да и сами репрессии Столыпина были направлены против сравнительно небольшого слоя населения, активно выступавшего против правительства.