Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди - Сергей Борисов

— Тогда радуйся, что находишься под крышей, — наставительно заметила воспитательница. — И подумай о тех несчастных, кто сейчас под открытым небом. Им намного хуже, чем тебе, а они не капризничают и не жалуются.

Мальчик шмыгнул носом и пристыженно замолчал.

Томми Баркли стянул у горла отвороты брезентового плаща и выругался. Удружил черт с работенкой! Хотя, тут же попенял себе путевой обходчик, лучше такая собачья работа, чем вообще никакой. Так что грех сетовать…

Поезд «черепашьим шагом» вползал на мост. Баркли сунул руку в карман и достал почерневшую от никотина загодя набитую трубку. Попытался раскурить ее, но ветер задувал серную спичку раньше, чем пламя успевало набрать силу. Томми выругался еще раз и сунул трубку обратно в карман.

Очертания последнего вагона растворились в темноте, только два красных огонька еще отважно и безрассудно боролись с ней под аккомпанемент жутких завываний в решетчатых фермах моста.

Вдруг наступила пугающая тишина, и через мгновение ураганный порыв ветра заставил Баркли пошатнуться. Он взмахнул руками, поскользнулся, упал и скатился в кювет. Там он долго ворочался, путаясь в складках плаща, потом, помогая себе руками, с трудом выбрался на насыпь. Посмотрев в сторону моста, он не увидел красных огоньков, хотя они вроде бы еще не должны были исчезнуть. И что это за приглушенный грохот, доносящийся с той стороны?

Обходчик повернулся и побежал к своей будке. Ворвавшись в нее, он бросился к столу, на котором стоял телеграфный аппарат. Окоченевшие руки не слушались, Баркли потер их, возвращая пальцам чувствительность, и взялся за ключ. Сначала он запросил пост на другом конце моста, но линия молчала, что означало лишь одно: кабель, протянутый под фермами, оборван. Тогда Баркли, с каждой секундой все более убеждавшийся, что произошло нечто ужасное, стал телеграфировать в Уормит.

— Беда, беда… — повторял он вслух то, что выстукивали его пальцы.

Лицо Томми Баркли заливал обжигающе едкий пот.

На станции по ту сторону реки Тэй царила неразбериха. Люди метались, вопили. Никто не знал, что делать: то ли ждать, когда из города приедут пожарные, то ли попытаться самим добраться до людей, погребенных под обломками.

Несколько минут назад ветер, вмиг набравший страшную силу, словно ножом взрезал крышу вокзала и забросал площадь перед ним исковерканными листами железа, придавив их сверху деревянными стропилами и осыпав кирпичной крошкой.

По счастью, площадь в тот момент была пуста. Спасаясь от дождя, пассажиры, дожидавшиеся поезда на Данди, укрылись в здании. Лишь несколько кэбов жались к стене вокзала. Их возницы перебрались с козел в кабины, где и скрючились от холода в ожидании седоков.

Теперь, искромсанные остатками кровли, экипажи представляли собой жалкое зрелище. Вряд ли кто-то из прятавшихся в них кэбменов уцелел. Впрочем, Господь милостив… В любом случае проверить, есть ли кто живой, было невозможно. Дубовые балки перекрытий, обломки кирпичей и железные листы с острыми, как бритва, краями преграждали дорогу.

Лишь к одному кэбу можно было подойти, но рядом с ним билась в агонии лошадь, из разверстого брюха которой вываливались внутренности. Когда один смельчак попытался проскользнуть мимо нее к изуродованному экипажу, то получил такой удар копытом по бедру, что отлетел на несколько ярдов, а, упав на землю, еще и располосовал спину осколками вылетевших из окон стекол.

— Навались!

Служащие станции во главе с дежурным по вокзалу дюйм за дюймом сдвигали с путей рухнувший на них кусок крыши.

— Еще!

Сейчас должен появиться поезд. Если машинист не увидит завал — что в такую темень вполне вероятно — и не успеет затормозить, то произойдет катастрофа, по сравнению с которой несколько изувеченных кэбов и несколько погибших кэбменов покажутся чем-то вроде насморка, которым перед кончиной страдал умерший от чахотки.

— Еще раз!

Кусок крыши сполз с рельсов. Дежурный по вокзалу выпрямился и трясущейся рукой достал из жилетного кармана часы. Поезд из Эдинбурга опаздывал на четыре минуты. Какая удача! Если бы он прибыл точно по расписанию… Об этом не хотелось и думать. Да, но почему он опаздывает?

— Мистер! Мистер!

По шпалам бежали двое мужчин. Это были рыбаки, которые, имея патент, растягивали между ближайшими к берегу «быками» моста сети и в любую погоду проверяли, попалось ли в них хоть что-нибудь. Залив Фэрт-оф-Тэй был не самым уловистым местом на шотландском побережье…

— Там!.. Поезд!.. Там!..

Дежурный по вокзалу почувствовал, как у него подгибаются ноги. Он схватился за грудь и тяжело осел на землю. Сердце подпрыгнуло к самому горлу и почему-то остановилось.

Позднее картину трагедии восстанавливали по отдельным штрихам. Что-то рассказали рыбаки, о чем-то «поведали» паровоз и вагоны злосчастного поезда. Недостающие фрагменты дорисовало услужливое воображение.

…Тэйский мост дрожал, как в ознобе.

— Погоди!

Кочегар послушно опустил лопату с углем, а машинист открыл окошко кабины. Озаряемые искрами, выпрыгивающими из трубы, мимо проплывали решетчатые фермы. Машинист высунулся наружу. Далеко внизу пенились волны. Он посмотрел назад. Огоньки хвостового вагона скорее угадывались, чем были видны.

— Ну, долго еще нам тащиться? — недовольно спросил кочегар.

Утро после разрушения Тэйского моста

Машинист повернулся к помощнику. Он мог бы ответить, что до берега осталось меньше мили и всего четыре больших пролета, но не счел нужным объясняться с юнцом, который и месяца не проработал на железной дороге.

— Сколько нужно! — буркнул машинист, прислушиваясь, как стонут под поездом балки моста.

В следующее мгновение он почувствовал, как неведомая, исполинская сила поднимает паровоз. Этого не могло быть, но последовавший тут же удар колес о рельсы подтвердил, что это не кошмарный сон, не прихоть ощущений, что все происходит на самом деле.

Впереди что-то лязгнуло, свистнуло лопнувшей струной, и машинист понял, что они катятся вниз. За секунду до того, как паровоз врезался в несокрушимый камень «быка», машинист оглянулся и увидел, что кочегар корчится на полу кабины. Черенок лопаты, на который он опирался, вошел под подбородок, и теперь по отшлифованной руками деревяшке стекали черные струйки крови.

…В почтовом вагоне, прицепленном сразу за паровозом, почтовые служащие сортировали корреспонденцию. Когда паровоз содрогнулся, засов на одной из дверей вылетел из пазов, и тяжелая створка стала открываться. Ворвавшийся в щель вихрь подхватил разложенные на длинном столе письма и закружил их в безумном танце.

— Держите их! — закричал бригадир и захлебнулся криком. Сорвавшийся с полки опломбированный ящик, в котором перевозились ветхие, предназначенные к уничтожению купюры, раскроил ему череп.

Между тем дверь вагона откатилась до самого упора, и несколько тюков с почтой соскользнули в проем.

…В вагоне третьего класса, том самом, в который сели школьники, в последние минуты перед катастрофой было весело и суетно. На то и дети — чуть отогревшись, они стали переговариваться, хохотать, бегать по проходу. Только мальчик, получивший отповедь от учительницы, поджав ноги, сидел неподвижно, уставившись в окно и спрятав нос в складках шарфа.

Поезд качнуло, дернуло. Один из керосиновых фонарей выскочил из укрепленного на стене латунного ведерка и упал на пол. Стеклянная колба разбилась, и горящая лужа стала растекаться по вагону. Несколько огненных капель упали на плащ девочки, сидевшей на первой от выхода скамье. Плащ был мокрый, да и подскочившая воспитательница, сорвав с себя шляпку, стала наотмашь бить ею по одежде школьницы, сбивая пламя. Девочка молчала, открывая и закрывая рот. Потом завизжала… Этот визг погнал детей в другой конец вагона.

— Тише! Спокойнее! — надрывалась учительница, несколько минут назад отчитавшая не в меру любопытного мальчишку.

Толстый мужчина в добротном пальто отбросил ее и, расталкивая и топча школьников, стал пробираться к дверям. Женщина упала на пол и покатилась под скамью — вагон наклонился. Огненная лужа облизала ее ноги. Вспыхнули кружева панталон, затем нижняя юбка. Но в кричащий, пылающий клубок превратиться учительнице было не суждено.

…В соседнем вагоне почтенные мастеровые, миловидные прачки, надменные слуги из зажиточных семей, враз потеряв человеческий облик, били друг друга, оттаскивали от дверей, выдирали клоками волосы. И все кричали, кричали так, как кричат люди, звериным чутьем понимающие, что все — конец, смерть. И все же они рвались вперед, надеясь спасти самое ценное, что только есть на земле, — себя.

74-метровый пролет рухнул, уперевшись одним концом в основание «быка». Поезд скатился по рельсам, уткнулся в гранитную кладку и замер. Несколько секунд он оставался в неподвижности, потом напиравшие сзади вагоны приподняли паровоз и столкнули его в воду.