Все дело в папе. Работа с фигурой отца в психотерапии. Исследования, открытия, практики - Зотова Юлия

Рассмотрим подробнее эти сценарии.

Мальчик присоединяется к папе и конфронтирует с мамой

Для мальчика очень естественно идентифицироваться с отцом. К тому же при выборе такой идентификации он остается в ладу со своим «мужским». Однако если его выбор отягощен семейными негативными факторами, мужчина может вступить в конфронтацию с материнской фигурой, которая имеет отношение не столько к реальной маме, сколько к ее образу, запечатлевшемуся в душе, воспоминаниях и ранних впечатлениях мальчика.

То есть мужчина конфронтирует не столько с доводами, посланиями и негативным отношением матери к отцу (что в каком-то смысле является позитивным сепарационным процессом, особенно если эта конфронтация была встречена родителями с пониманием), а с фантазиями по поводу мамы, ее призраком, устрашающим образом, вынесенным из детства. Тем более если мама болезненно реагировала на сепарационные проявления и конфронтацию сына, что также является тяжелым испытанием как для идентичности мальчика в той части, которая у него «от мамы», так и для его контакта с внутренним образом женского, анимы, который он проецирует на партнершу.

Рассмотрим типовые проявления этого сценария.

Сценарий «Без вины виноватый»

В этом сценарии мама не одобряет идентификацию мальчика с фигурой отца. А поскольку сепарация не пройдена, попытки конфронтации с мамой приводят к возникновению чувства вины.

В результате неразрешенной сепарации с мамой у мужчины развивается фоновое чувство вины, поскольку он переживает конфронтацию как предательство. Мы помним, что это является следствием приписываемой ложной ответственности, ложного выбора, переживания отвержения и прочих негативных семейных факторов. Для самого мужчины природа этих переживаний зачастую непонятна, поскольку настоящая причина – отношения с мамой – глубоко вытесняется, а сами переживания переносятся в отношения с близкими женщинами.

Однако такие «беспричинные» переживания тягостны, рассогласование между внешним и внутренним вызывает тревогу.

Мужчина испытывает бессознательную потребность устранить противоречие между внешней реальностью, в которой он не делает ничего, за что бы можно было чувствовать себя виноватым, и смутным внутренним переживанием, что он виноват перед женщиной непонятно за что. И тогда он неосознанно совершает промахи, чтобы таким образом оправдать свое чувство вины, согласовать внешнее и внутреннее. При этом мужчина испытывает даже облегчение от того, что его чувства получили свое обоснование в реальности, потому что быть виноватым по понятной причине гораздо переносимее, чем без таковой.

Примерами такой внутренней динамики могут служить ситуативные проступки, причиняющие боль партнерше. Такое поведение представляет угрозу для отношений, поэтому сценарий является деструктивным. Однако при высокой ценности совместной жизни для партнеров или если промахи досадные, но не травматичные для партнерши и не являются чрезмерными, фатально разрушительными для отношений, так может продолжаться длительное время, практически всю жизнь пары. Супруги живут, периодически ссорясь из-за одного и того же, и постепенно учатся как-то обходиться с этой динамикой без серьезных личностных потерь, относясь в конце концов к этому как к особенности, некоторому неизбежному злу, с которым можно примириться, если, конечно, ценность отношений выше наносимого проступками партнера ущерба.

Иногда проступки носят настолько явный сценарный или вынужденный характер, что мужчина или его партнерша сами это отмечают. Так проявляется инфантильность этих реакций: мужчина «как бы» не выбирает такое поведение, оно «само» управляет им из теневой, вытесненной части его психики.

Сценарий «женоненавистник»

Присоединяясь к папе, мальчик сталкивается с непринятием от мамы, что вынуждает его вступить в открытую конфронтацию со всем женским, отстаивая свое право быть мужчиной.

В этом случае мужчина остро конфронтирует с материнской фигурой и переносит эту конфронтацию на других женщин. При этом мать может быть сознательно любима, ведь «мама есть мама», и тогда близкой женщине достается вся конфронтация, предназначенная в адрес матери, на нее проецируются все негативные, теневые качества материнского образа.

Такой мужчина словно воюет за всех мужчин против всех женщин, оправдывает это мировоззренчески: «Все они одинаковы». Ему сложно воспринимать женщину как равного партнера, поскольку при любом проявлении женской силы он автоматически попадает в состояние острого противостояния с сильной материнской фигурой. Поэтому ему важно состояние большего или меньшего неравенства в отношениях, которое к тому же поддерживается извне как сильный и живучий социальный миф о мужском превосходстве, причем поддерживается как мужчинами, так и женщинами.

В случае слабо выраженной динамики это может быть крепкая традиционная семья, чему способствует социальное одобрение данного типа поведения и отношений. В случаях, когда динамика сильно выражена или с течением времени усугубляется, отношения портятся. В крайних случаях мы видим проявления домашнего насилия, когда отношения строятся по типу тирана и жертвы. При этом такое поведение также является инфантильным, примером чего служит бытовое отношение к насилию, физическому и сексуальному, когда утверждается, что «женщина сама виновата, она его спровоцировала». То есть ответственность за поведение мужчины приписывается внешнему фактору – поведению женщины.

Мальчик, выбирая папу, боится потерять маму

Здесь так же, выбирая присоединиться к мужской, отцовской фигуре, мужчина остается в ладу со своей половой и ролевой идентичностью. Однако его протест по отношению к матери остается невыраженным – то ли из страха потерять ее любовь или причинить маме вред и разрушить ее, то ли из ужаса перед ее уничтожающей, «кастрирующей» агрессией.

В этом случае внутренний конфликт заключается в дилемме: если я за папу, то должен дать отпор маме, а если я даю отпор маме, то попадаю под удар, как папа; или, демонстрируя свою приверженность отцу, я становлюсь для мамы плохим, а решиться я на это не могу; если я не даю отпора маме, то предаю папу и становлюсь плохим для него. То есть при любом раскладе плохо.

В этом случае, как и в предыдущем, есть много агрессии по отношению к материнской фигуре, и, образно говоря, она еще глубже закопана, вытеснена, не проявлена. И чем менее адресно эта агрессия направлена маме, тем в большей степени она будет спроецирована на других женщин, как правило, самых близких. А чем более она неосознаваема, тем больше будет проявляться не напрямую, а в форме так называемой пассивной агрессии: бессознательной мести, саботажа, забывчивости, невыполнения договоренностей, соматизаций и т. д.

Рассмотрим два варианта типичного проявления этой психологической деструктивной динамики.

Сценарий «неудачник»

Мальчик не получает от мамы поддержки в своей идентификации с хорошим образом папы, но конфронтировать с ней не хочет. Он выбирает сохранять обоих родителей «хорошими» ценой аутоагрессии и становится «плохим» сам.

Когда ребенок идеализирует родителей, и они оба остаются для него хорошими, кто-то должен быть виноват в том, что жизнь у них не ладится. Детям свойственно приписывать себе вину, брать на себя ношу семейных проблем, поэтому мальчик может принять решение: «Это я плохой!» В отношениях во взрослой жизни это может проявляться двумя способами.