Оборотень или Спасение в любви. - Людмила Сурская

— Маменька, как вы могли, — причитала Таня и глаза её грозно, и странно сверкали. — Да неужели же надо напоминать или у вас нет сердца, иначе бы оно подсказало вам, как велика верность и преданность собак, какими бескорыстными друзьями они могут быть. За что вы его так невзлюбили, чем он провинился перед вами. Разве вы слышали от кого-нибудь, чтоб пёс бросил или предал своего хозяина. Он умный и добрый, не то что кошка ваша злопамятная. Это же самое настоящее убийство вы организовали. Не трогайте его больше. Что он вам, в конце-то концов, сделал? Клянусь! Вы сделаете мне страшно больно, и я не знаю, что будет тогда со мной!

— Ах, полноте, княжна. Что за допрос с лекцией вы мне тут организовали. Марш в экипаж, — приказала раздосадованная неуспехом княгиня. Но это с дочерью, а вот в общении с остальными у неё был другой подход. Княгиня была истинная дама и поэтому, она, ловко скрывая свои подлинные чувства, старалась показать пригнанному сюда люду, свою миссию оконченной и удалой. А план, с каким она прикатила сюда, хоть и не до конца, а реализованным. Поэтому себя обсуждать она никак не могла позволить никому, разве что мужу, но его здесь нет. Хотя она могла себе признаться, что вышло всё не совсем гладко, даже чересчур шероховато… Но то её дело. Решив, что здесь ей больше решительно нечего было делать и, следовательно поскорее надо возвращаться, она дала команду на отъезд. Загрузившись в том же порядке, экспедиция двинулась в обратном направлении. Поведение дочери княгиню начало пугать. «Надо увозить и не медленно, пребывание в усадьбе не пошло ей на пользу». — Порешила она и поэтому княгиня всё время пути говорила на одну тему и об одном и том же предмете, пока, наконец, повозка не въехала в усадьбу. Княжна, покусывая губы и ломая пальцы от беспомощности и отчаяния, тем не менее, всю дорогу слушала мать. Правда, с подавляемым горьким сознанием, что её родная матушка совсем не понимает её, свою родную дочь и не может быть опорой ей во всём. «Ах! Почему не приехал папа, всё было бы по-другому?!» Между тем экипаж подъезжал к усадьбе. Ей уже не было никакого терпения слушать маменькины нравоучения. По приезду в имение, молчком выскользнув с экипажа, поднялась к себе. Но покоя не было. Разве после случившегося можно прибывать в приличном состоянии духа. Таня, попросту говоря, не находила себе места. Чувство большой досады и раздражения на матушку не проходили. Но куда деваться, хочется или нет, придётся быть нежной с ней и терпеливой, она мать.

Глава 16

Сумерки брали в свои объятия землю, а она всё бродила, то по парку, то по саду, не торопясь в дом, прислушиваясь к каждому шороху и звуку, но пса не было.

— Княжна, не мучайте себя, идите, отдыхайте, а то ещё княгиню насторожите, — подошёл к ней Митрич. — Придёт, я спрячу у себя.

Таня, принимая правильность его слов, ушла, к тому же и Марфа с Прасковьей не спуская с неё глаз, бродили тенью следом за ней, подглядывая отовсюду. «Могут запросто поймать пса на ней». — Пронеслась тревожной птицей мысль в голове и забилась страхом за его жизнь в сердце. Открыв окна, чтоб слушать округу, она так и не смогла заснуть. Ей казалось, что не спал никто. Возможно, дремали каменные скульптуры Митрича, погружённые в прохладную ночную мглу. Им можно, они из камня. Содрагаясь от свежести и неуловимого чувства беды, смотрела она в чёрную ночь с каким-то непонятным ощущением ожидания и тревоги. Луна, висевшая фонарём, мало помогала. Сплошная, чёрная стена леса пугала, казалось, что там нет щелей и собаки не протиснуться никак; так слиты между собой деревья, сплетясь ветвями. Таню раздражали сейчас любые звуки кроме собачьего воя, которого она ждала. Поэтому когда в первом часу ночи, раздался поблизости собачий скулёж, она вскочила и, накинув халат, понеслась в парк. Её бил озноб. То ли от ночной прохлады, то ли от нетерпения. Не спавший и тоже ожидавший пса Митрич, заметив её розовый наряд среди кустов, побежал наперерез.

— Княжна, не надо так резво. Не спешите, идёмте вместе.

— Митрич, я сама, мне надо одной…

— Куда, ночь. Одну не пущу и то может быть вовсе не ваш пёс. Подхватив стоящую у забора палку, он пошёл впереди, придерживая девушку за своей спиной. Дойдя до кромки казавшегося ей из окна сплошного леса, они остановились, и минуты две думали: погрузиться в этот мрак или подождать здесь? Доберман, пропустив садовника, вынырнул у её ног.

— Барон! Митрич, это Барон. — Упав в траву на колени, она, обхватив пса за крепкую шею, принялась осыпать поцелуями. — Господи, спасибо! Ты жив! Жив!

Митрич таращил глаза. Виданное ли дело так с собакой сюсюкаться!

— Княжна успокойтесь. Видано ли дело, собаку лизать. Надо подумать, как с ним дальше быть…

— Я останусь с Бароном здесь.

— Вот удумала, так удумала. Это точно не дело. Давайте, я заберу его к себе до утра, а с рассветом выведу его и сооружу ему здесь, не далече, шалаш, натаскаю туда вместо постели душистого сена и будете себе видаться.

— Митрич, ты самый лучший! — кинулась она обнимать садовника, — моей благодарности нет предела…

— Давайте уж пойдём к усадьбе. Я впереди, а вы после сигнала потихоньку за мной.

Таня, обгоняя их, побежала. Если бы осталась возле них — взорвалась бы то распирающего счастья. Забегала вперёд и возвращалась. Надо было растрясти этот взрывоопасный груз счастья. Глядишь, до усадьбы он иссякнет.

Оставив пса в мастерской садовника, Таня пробралась в людскую за едой. Пёс ел с её рук, а она, обняв его за шею, сидела на корточках рядом.

— Шли бы вы уж спать, пока не привлекли к нам внимание ищеек княгини.

Таня нехотя поднялась и, чмокнув пса в нос, отправилась к себе.

— Надо же, как она к тебе приросла, — подивился садовник, поглаживая по крутому лбу добермана. — Так-то уж, как тебя нашли, прошло никак около месяца. Добрая, хорошая барышня тебе на дорожке попалась, глядишь, дождётся приезда папеньки и, уломав князя взять тебя с собой, заберёт в Москву.

Пёс, уронив голову на лапы, щурил умные глаза и молчал.

В эту ночь, перед тем как заснуть, подумала: «Спасибо Боженьке».

Схватившись утром от сна, Таня, спешно проведя весь утренний эмоцион, чтоб не вызывать подозрений, еле дождалась часа, когда можно будет без опасений выйти в сад. Митрич, ковыряющий каменную глыбу, в полголоса рассказал ей, куда следует пойти и где искать шалаш с доберманом. Таня, забрав привезённую из охотничьего дома одежду и набрав в полураскрытый зонтик, как в корзинку еды, осторожно, проверяясь, отправилась в лес. Правда не сразу, но шалаш нашла. Доберман, узнав её по шагам, выскочил навстречу. Таня, забросив его костюм с сапогами в шалаш, как и обещала, не торопилась избавить его от ошейника. Валяясь с ним на сене и целуя морду, она делала вид, что не замечает его увёртываний и беспокойства. Это продолжалось до тех пор, пока он не разозлился. Отбежав и сев в углу, пёс отвернул морду. Таня подчинилась. Отцепив ошейник, она упала в сено и закрыла глаза.