Инспектор Золотой тайги - Владимир Митыпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Захар Тарасович относился, видимо, к числу тех людей, которые если уж веселятся, то безудержно и от души. Зверев невольно рассмеялся, глядя на него, хотя, сказать честно, было ему совсем не до смеха: в пути пришлось пробыть без малого месяц, и под конец усталость его, миновав всякие границы, перешла в какое–то отупение — окружающее порой виделось ему как бы сквозь оконное стекло, заливаемое зыбучей дождевой водой. Все еще улыбаясь, он оглянулся и не поверил своим глазам — Очир, этот обветренный до черноты кочевник, всегда невозмутимый, как каменные идолы в его родной степи, трясся от беззвучного смеха. Глаза его пропали среди морщин, зажатая в зубах трубка прыгала, рассыпая искры.
– Ну вот и славно,— сказал Турлай, когда все отсмеялись.— Революция — дело веселое. Пущай нынче Жухлицкий плачет, а нам и посмеяться не грех!
– Платонович,— напомнил Очир.— У нас, однако, маленько есть хлеб, мясо вареное…
– Э–э, да вы богаче Жухлицкого! — оживился Турлай.— Охотились по дороге?
– Дня три назад Очир подстрелил козу.
– Добре, давайте сюда ваши харчи, а я пока печку затоплю.
Зверев и Очир вышли во двор. Ветер заметно усилился и налетал частыми порывами. Хлопали и скрипели оторванные доски, надоедливо дребезжало где–то жестяное ведро. Небо совсем заволокло тучами — ни луны, ни звезд.
Откуда–то — видимо, с той стороны Чирокана — долетел еле слышный одинокий тоскливый вой. «Хорошо, что утром нам не в дорогу,— подумал Зверев, зябко поеживаясь.— Скверный завтра будет день…»
Развьючив, внесли в избу сумы. Очир, не торопясь, выложил на стол полкаравая зачерствевшего хлеба, несколько лепешек, куски вареного мяса, соль и кожаный мешочек с зеленым чаем.
Ужинали обстоятельно, не спеша. Очир брал кусок мяса и, прихватив его зубами, ловко отрезал у самых губ,— отточенный охотничий нож мелькал с быстротой молнии. Захар Тарасович нарезал мясо толстыми ломтями, укладывал их на хлеб, солил. Откусив, истово вкушал, запивая изредка чаем. Посмеиваясь, рассказывал о себе.
– Сам я с Киевщины,— говорил он.— Село там есть одно, Медведевка называется, оттуда, значит, я. Семья у нас была большая — три брата, две сестры и отец с матерью, само собой. Из братьев я самый младший. Жили впроголодь. Земли у нас — капелюхом накрыть можно. Вот я и подался до городу искать себе дело… Поработал в одном месте — выгнали за строптивость, из другого — сам ушел, а после подхватило меня и понесло по свету, как траву перекати–поле. И занесло под конец аж сюда — в, Золотую тайгу, на Чирокан. Разбогатеть, вишь, надумал, в лаковых сапогах до отцовской хаты вернуться… Работаю год, другой, третий и вижу: черта лысого тут разбогатеешь, однако на фарт надежды не теряю. А это, скажу тебе, Платоныч, самое страшное для нашего брата, хуже вина и карт. Скажем, приходит человек в тайгу и имеет думку: поработаю, дескать, накоплю немного и — домой. А хоть раз увидит золото — пропал, считай. Манит оно его, ан в руки не дается. Блеснет в одном месте, в другом, а человек идет и идет за ним, как ночью на огонек, все идет, идет, и нет конца тому пути. Закружило, значит, человека золото, пропащий тот человек… Черт знает, что бы со мной стало, да началась война с германцем. Взяли нас из тайги на фронт. Вот там–то, в окопах, я в прозрел, прямо скажу. Прокламации, бывало, читаешь, умных людей послушаешь, да и свой брат солдат кое–что добавит — вот глаза помаленьку и раскрываются. Да–а… Ну, как остался я без руки, меня, конечно, списали вчистую. Поехал к себе в Медведевку. Смотрю, плохи дела, еще хуже, чем раньше. Один брат на фронте, другой до кровавых мозолей на земле бьется, а из нужды никак не выбьется. Отец, конечно, сильно постарел, какой из него теперь работник? Ну, женился я — хоть и с одной рукой, а все ж мужик, по военному времени в цене. Пожил год с бабой да и говорю ей: поеду, мол, в Сибирь, в тайгу. Коль будет все ладно — тебя выпишу к себе, а нет — вернусь так. Не успел сюда приехать — революция, царя сбросили…
Звереву есть не хотелось. После первой кружки обжигающего чая он, привалившись к стене, незаметно впал в дремоту. Он слышал, как Турлай с Очиром еще говорили что–то о лошадях, потом несколько раз выходили, внесли седла, бренча стременами, по открыть хотя бы одни глаз у него просто не было сил.
– Платонович,— раздался над самым ухом голос Очира.— Платонович!
– А?.. Да–да, я сейчас, сейчас…— пробормотал он, силясь разлепить веки, и не смог.
– Алексей Платоныч,— позвал издалека Турлай. — Эк, уходило–то тебя… Иди–ка приляг.
Зверев все же превозмог себя, встряхнулся, с минуту моргал на слабенький огонек свечи и пришел–таки в чувство. Рядом стоял Очир, прихлебывая чай. Неизменный свой зипун он уже снял, деревянная кобура маузера висела у него чуть ли не до колен. Зверев фыркнул.
– Убрал бы… Ведь до смерти можешь напугать со сна…
На придвинутой к печке широкой лавке разостлали потники, бросили сверху шубу, в изголовье положили седло. Царское ложе!
– Платоныч! — окликнул Турлай, когда все улеглись, задув свечу.— Тебе, поди, завтра надо наведаться к Жухлицкому?
– Да…
– Запомни, Аркаша — тварина еще та…— Турлай беспокойно заворочался, помолчал.— Ухо с ним надо держать востро, уж мы–то его тут знаем… Хитрей сатаны мужик. И душ загубленных на совести его ох как немало.
– Понимаю,— тихо сказал Зверев, следя сонными глазами за тем, как мельтешат по стенам тусклые отблески догорающих в печи головешек.
– И еще остеречь хочу — не скажи ему ненароком, что видел меня на Магдалининском. Там, чую, неладное творится, и Жухлицкий к тому прямое касательство имеет.
– Понимаю…
После этого наступила тишина. Багровые сполохи еще некоторое время, замирая, подрагивали на стенах, пока не погасли совсем. В избе похолодало. Подвывал в трубе ветер, грозя изгнать последнее тепло, и начинающийся дождь робко пока постукивал в окна.
Впервые за последние пять месяцев Турлай ощущал чувство успокоенности. Отныне, получив в свое распоряжение боевое оружие, Таежный Совет представлял собой реальную и авторитетную силу, с которой придется всерьез считаться хозяевам золотых промыслов.
ГЛАВА 10
По случаю приезда нежданных гостей в доме хозяина Чирокана готовились к праздничному ужину. Большую гостиную, в которой с самой зимы оставался какой–то могильный холодок, для придания жилого духа как следует протопили звонкими поленьями. Дюжие казаки вынесли во двор пыльные медвежьи шкуры и там нещадно взбодрили их палками, отчего те свирепо взъерошились и едва не стали рычать. Вынули из шкафов льдистый хрусталь и певучий фарфор, достали слежавшиеся полотняные скатерти и салфетки. Не пожалели и свечей — на большой стол поставили три шестисвечника, да еще четыре — по углам комнаты.
Помолодевшая Пафнутьевна колобком каталась из гостиной во двор, со двора на кухню, а оттуда — в погреба. Жарили и шкварили, как на маланьину свадьбу. Отощавший за весну и лето житель Чирокана за пять домов начинал водить носом и сглатывать слюну. Голодные детишки в отцовских картузах и драных мамкиных платках толкались у ворот, попискивали под окнами, облизываясь, копали щелки в высоченном заборе.
Тем временем Жухлицкий, Ризер и Ганскау уединились в кабинете хозяина дома. Аркадий Борисович познакомил своих гостей и все время, пока те для начала осторожно прощупывали друг друга, ограничивался односложными фразами и ничего не значащими междометиями. Ризер грел в ладонях бокал с шампанским и, как всегда в подобных случаях, прикидывался добродушным простаком. Ганскау же курил папиросу за папиросой, остро щурился сквозь дым и говорил не спеша, взвешивая каждое слово.
Но вот капитан решительно вскинул голову, и голос его сразу стал сух и официален.
– Господа, Временное правительство автономной Сибири уполномочило меня встретиться с наиболее влиятельными из здравомыслящих граждан Сибири с тем, чтобы в конфиденциальной беседе разъяснить его цели и политику, а также обратиться к ним с некоторыми предложениями делового и патриотического характера.
«Держится вполне уверенно,— отметил про себя Жухлицкий.— Видимо, некая сила за ним все же стоит».
– Господа! — чеканил между тем Ганскау.— Прежде всего, наше Временное правительство, представляющее партию социалистов–революционеров, является противником реставрации монархии в любой ее форме. Наша цель — полнейшее отделение Сибири от Европейской России и создание демократической республики на основе частного предпринимательства.
Простоватое выражение постепенно сошло с лица Ризера — он слушал уже с явной заинтересованностью, хотя и не без некоторого сомнения.
– Господа, мы с вами деловые люди, поэтому будем говорить прямо. Обстановка, сложившаяся в последние месяцы в Сибири и на Дальнем Востоке, дьявольски сложна и серьезна. Как вы знаете, мятеж чехословацкого корпуса в мае привел к упразднению Советов в Челябинске, Новониколаевске, Мариинске, Омске и ряде других мест, где восстановлены прежние учреждения местной власти. В июне чехословаки взяли Красноярск, Ачинск, а ныне успешно продвигаются к Иркутску. Если Иркутск падет, в чем я нисколько не сомневаюсь, большевики, вероятно, постараются задержать их в районе байкальских туннелей, но это им вряд ли удастся. Судьба Верхнеудинска и Читы предрешена. Добавлю, что в конце июня восстали и те чехословацкие части, которые были во Владивостоке. Находящиеся там военные корабли и десантные части японцев и англичан поддержали их. Местный Совет низложен. Пребывавшее до того в Харбине наше Временное правительство тотчас выехало во Владивосток.