Поздняя осень в Венеции - Райнер Мария Рильке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
отсветы; но, разрисован светом,
изредка улавливает он
свойственные видимым предметам
волны, хоть они со всех сторон.
Каждый шаг преграде вопреки,
выбор, будто кто-то на примете,
а потом поднятие руки,
как при брачном водится обете.
Старая дева
Почти посмертная мода,
перчатки, шляпка, платок,
а запах из комода
к прошлому так жесток;
комната тем печальней,
чем дольше занята
родственницею дальней,
чья мания — чистота;
вся во власти приличий,
робости и стыда,
а в комнате дух девичий,
по-прежнему, как тогда.
Вечеря
Вечное здесь, но выявит ли взгляд
великое в ничтожном не впервые,
узнав, кто эти люди деловые
и за какою вечерей сидят,
и пусть у них обычай одинаков,
и действия все те же искони,
они своих не понимают знаков,
хотя их делают они;
вновь пьют, словами говорят одними
и теми же, делясь одним куском,
и, кажется, такого нет меж ними,
кто не собрался бы уйти тайком.
А среди них один из равнодушных
готов своих родителей послушных
преподнести былому веку в дар
(не слишком ли — тех продавать, кто стар).
Погорелец
Не верилось обветренной заре,
что липам обожженным незнакома
дымящаяся пустошь вместо дома,
но тем вольготней было детворе
в беспечной непоседливой игре
средь угольков шуметь, скакать и мчаться,
но сразу тихо стало во дворе,
когда увидели там домочадца;
раздвоенным суком искал упорно
в золе корыта, плошки и котлы,
находкам радовался непритворно,
как будто те же видел он углы,
и, отступить не смея ни на шаг,
стоял средь будущего пустыря,
как во дворце заморского царя,
уже нездешний здесь, уже чужак.
Группа
Париж
Как для букета некто рвет цветы,
так Случай сочетает чьи-то лица,
сближает их так, чтобы им не слиться,
в двух дальних ищет ближние черты,
тасует, освежив их, так и сяк,
собаку выметает, как сорняк,
и низших он, как сквозь листву и ветки,
влечет вперед, где лучшие так редки,
свивает многих линиями лент,
и снова сочетанья нет как нет,
но только возвращается момент,
и плетеница на ковре другая,
где, мускулы всем телом напрягая,
от остальных не отлетит атлет.
Заклинание змеи
Когда на тыкве-флейте заклинатель
свистит, чаруя, манит, вызвав звук,
торгаш базарный или покупатель,
заслушавшись, порой вступает в круг
собравшихся, завороженный дудкой,
которая велит, велит, велит,
пока упругий гад пружиной жуткой
своих извивов не зашевелит,
и, прянув, сотрясает он корзину,
страшит, шуршит в певучей ворожбе;
так впрыскивает на глазах чужбину
индиец вкрадчивый тебе,
где ты умрешь, где нестерпимым зноем
иссечено лицо, где воздух прян
и кажется дурманящим настоем
тебе, потомку северян.
И не найти магической охраны
от солнца, чьи лучи кусают злей,
когда вокруг злорадствуют лианы
сверкающих от яда змей.
Черная кошка
Призрак не чета беззвучной персти.
Глянешь на него, и слышен звук,
но твой взгляд от этой черной шерсти
мечется и пропадает вдруг.
Так о стены бьется бесноватый,
где обивка воплям вопреки,
в черном сохраняя мягкость ваты,
исступленные глушит броски.
Наши взгляды ловит осторожно,
их таит в молчаньи беспощадном,
терпеливо копит понемножку;
вздрагивая, спит она тревожно,
но, не открывая глаз, пока
не взорвутся, ширясь до отказа,
чтоб ты мог свой взгляд увидеть в жадном
янтаре круглящегося глаза,
бывший взгляд, как вымершую мошку,
различая в глубине зрачка.
Предпасхальное
Неаполь
Поутру по улицам-зарубкам
вниз по склону золотые хоры
к пристани при шуме волн бессрочном
двинутся потоком изобильным.
Ветер будет льнуть к домам-скорлупкам,
чтобы шевелить бельем фамильным,
реющим с балконов на просторы,
отражаясь, кажется, в проточном.
Стук веселый молотка дверного
возвещает, что покупки святы
из неотразимо щедрых лавок,
для кухарок сущие находки;
на углу размашисто разъятый
бык, чьи потроха-перегородки,
в ноги воткнуты флажки вдобавок:
жертвоприношение съестного
на крюках и на прилавках длинных,
даже в полумраке за дверями
брезжит, и зевота дыни спелой
белому передается хлебу.
Совершает неживое требу.
Петушки безгласны при умелой
тщательной разделке туш козлиных;
тихие, не схожи со зверями,
с детских плеч в покорности смиренной
агнцы свешиваются, кивая,
ибо за стеклом видна Мадонна,
чей аграф сулит уже сиянье
вместе с диадемой драгоценной;
между тем вверху окно, в котором
перед любопытным праздным взором
появляться можно обезьяне,
и она вполне бесцеремонна,
смех и стыд кривляньем вызывая.
Балкон
Неаполь
Не художник ли там на балконе
сочетал в искусстве небывалом
старческие лица, как цветы
для букета, тронут идеалом:
меркнущий овал с другим овалом,
чтоб не исчезали их черты.
Для сердец, печально уязвимых,
для сестер, чья жизнь прошла почти,
единенье их непоправимых
одиночеств — цель в конце пути;
с
