История России с древнейших времен Том 3 - Сергей Соловьев

Разность летописцев - одного черниговского, а другого киевского или по крайней мере принадлежащего к стороне Мономаховичей, видна в рассказе об изгнании Ольговичей из Киева и вступлении туда Изяслава Мстиславича под 1146 годом в Ипатьевском списке: сначала намерение изгнать Ольговича называется постоянно советом злым, вложенным от дьявола, а потом говорится о том же самом событии, т. е. об изгнании Ольговича и торжестве Изяслава Мстиславича: «Се же есть пособием божиим, и силою честнаго хреста, и заступлением св. Михаила, и молитвами св. богородицы». Потом опять слышен голос другого, прежнего летописца, укоряющего Давыдовичей за то, что они не хотели воевать с Мстиславичем, отыскивать свободы Игорю Ольговичу, брату своему (двоюродному): «Лукавый и пронырливый дьявол, не хотяй добра межи братьею, хотяй приложити зло к злу, и вложи им (Давыдовичам) мысль не взыскати брата Игоря, ни помянути отецьства и о хресте утвержение, ни божественные любве, якоже бе лепо жити братьи единомыслено укупе, блюдучи отецьства своего». По всему видно, что летописец стоит за Ольговичей; киевский летописец не мог бы принимать такого горячего участия в делах Свягослава Ольговича, не мог бы, говоря о приходе союзников к последнему, выразиться, что это случилось божиим милосердием; не мог сказать, что Святослав божиим милосердием погнал Изяслава Давыдовича и бывшую с ним киевскую дружину; сшивка из двух разных летописей в этом рассказе ясна: летописец Ольговича говорит о неприличных словах Изяслава Давыдовича, о походе его на Святослава Ольговича, о решительности последнего и победе над врагами - все дело кончено, но потом опять о том же самом происшествии новый рассказ, очевидно, киевского летописца: «Изяслав Мстиславич и Володимир Давыдович послаша брата своего Изяслава с Шварном, а сами по нем идоста». Ясно также, что первое известие о Москве принадлежит не киевскому летописцу, а черниговскому или северскому, который так горячо держит сторону Святослава Ольговича и знает о его движениях такие подробности; киевского летописца, явно враждебного Ольговичам, не могли занимать и даже не могли быть ему известны подробности пиров, которые давал Юрий суздальский Святославу, не могла занимать смерть северского боярина, доброго старца Петра Ильича. Рассказ под 1159 годом в Ипатьевском списке о полоцких происшествиях, по своим подробностям и вместе отрывочности, ибо вообще летопись очень скудна относительно полоцких событий, обличает вставку из Полоцкой летописи. Приметы северного, суздальского летописца также ясны; например рассказ о переходе Ростислава Юрьевича на сторону Изяслава Мстислазича в Лаврентьевском списке отличается от рассказа о том же событии в Ипатьевском: в первом поступок Ростислава выставлен с хорошей стороны, ни слова не упомянуто о ссоре его с отцом; первый, очевидно, принадлежит суздальскому летописцу, второй - киевскому. Различен рассказ северного к южного летописца о походе Изяслава Мстиславича на Ростовскую область; о мире Юрия с Изяславом в 1149 году, об епископе Леоне и князе Андрее, об отношениях Ростиславичей к Андрею Боголюбскому; в описании похода рати Андреевой на Новгород в Лаврентьевском списке читаем: «Новгородцы же затворишася в городе с князем Романом, и объяхуться крепко с города, и многы избиша от наших». Очевиден суздальский летописец; но и в Ипатьевском списке вставлено также суздальское сказание, ибо и здесь читаем: «се же бысть за наша грехы». Об убиении Андрея Боголюбского в обоих списках вставлено суздальское сказание с вариантами; но в Лаврентьевском, между прочим, попадаются следующие слова в обращении к Андрею: «Молися помиловати князя нашего и господина Всеволода, своего же присного брата» - прямое указание на время и место написания рассказа. Рассказ о событиях по смерти Андрея принадлежит, очевидно, северному и именно владимирскому летописцу; встречается выражение, что ростовцы слушались злых людей, «не хотящих нам добра, завистью граду сему». Под 1180 годом очевиден владимирский летописец, ибо в рассказе о войне Всеволода III с Рязанью употребляет выражение: «наши сторожки, наши погнаша». Под 1185 г. в рассказе о поставлении епископа Луки летописец обращается к нему с такими словами: «Молися за порученное тебе стадо, за люди хрестьянскыя, за князя и за землю Ростовьскую»; отсюда ясно также, что писано это уже по смерти епископа Луки. Под тем же годом любопытен в Лаврентьевском списке рассказ о подвигах князя Переяславля Южного, Владимира Глебовича, рассказ, обличающий северного летописца, приверженного к племени Юрия Долгорукого: у суздальского летописца вся честь победы над половцами приписана Владимиру Глебовичу; у киевского дело рассказано иначе. Любопытно также разногласие в рассказе суздальского (Лавр. спис.) и киевского (Ипатьев. спис.) летописцев о войне Всеволода III и Рюрика Ростиславича с Ольговичами: суздальский во всем оправдывает Всеволода, киевский - Рюрика. Под 1227 годом читаем: «Поставлен бысть епископ Митрофан и богохранимем граде Володимере, в чюдней святей Богородици, Суждалю и Володимерю, Переяславлю, сущю ту благородному князю Гюргю и с детми своими, и братома его Святославу, Иоанну, и всем бояром, и множество народа; приключися и мне грешному ту быти».

Мы сказали, что летопись, известная под именем Несторовой с продолжателями, в том виде, в каком она дошла до нас, есть летопись всероссийская; ей по содержанию противоположны летописи местные: Волынская и Новгородская. Мы признали сказание Василия об ослеплении князя Василька теребовльского за отрывок из первой части Волынской летописи, которая не дошла до нас, дошла вторая половина, начинающаяся с 1201 года, с заглавием: «Начало княжения великого князя Романа, самодержца бывша всей Русской земли, князя галичкого»; но вместо того тотчас после заглавия читаем: «По смерти же великаго князя Романа», после чего следует похвала этому князю, сравнение его с Мономахом; потом с 1202 года начинается рассказ о событиях, происходивших по смерти Романа. Примету летописца-современника, очевидца событий можно отыскать под 1226 годом в рассказе о борьбе Мстислава торопецкого с венграми: «Мстислав же выехал противу с полкы, онем же позоровавшим нас, и ехаша угре в станы своя». Начальной Новгородской летописи не дошло до нас в чистоте; в известных нам списках известия из нее находятся уже в смешении с начальною Киевскою летописью: в древнейшем, так называемом Синодальном списке недостает первых пятнадцати тетрадей. Другой список, так называемый Толстовский, начинается любопытным местом, очевидно, принадлежащим позднейшему составителю, соединявшему Новгородскую начальную летопись с Киевскою: «Временник, еже нарицается летописание князей и земля Русския, како избра бог страну нашу на последнее время, и грады почаша (бывати) по местом, преже Новгородская волость и потом Киевская, и о поставлении Киева, како во имя (Кия) назвася Киев. Якоже древле царь Рим, прозвася во имя его град Рим, и паки Антиох, и бысть Антиохия, и пакы Селевк, бысть Селевкия, и паки Александр, бысть Александрия во имя его. И по многа места тако прозвани быша гради ти во имяна цареч тех и князь тех. Яко в нашей стране прозван бысть град великий Киев во имя Кия, его же древле нарицают перевозника бывша, инии же яко и ловы деяща около града своего. Велик бо есть промысл божий, еже яви в последняя времена! Куда же древле погани жряху бесом на горах, туда же ныне церкви святыя стоят златоверхия каменозданныя, и монастыреве исполнени черноризцев, беспрестанно славящих бога в молитвах и в бдении, в посте, в слезах, ихже ради молитв мир стоит. Аще бо кто к святым прибегнет церквам, тем велику ползу приимет души же и телу. Мы же на последнее возвратимся. О начале Русьскыя земля и о князях, како и откуда быша». За этим следует не раз приведенное место о древних князьях и дружине с увещанием современникам подражать им: «Вас молю, стадо Христово, с любовию, приклоните ушеса ваша разумно; како быша древня князи и мужи их и проч.» Здесь можно приметить, что первое заглавие «Временник, еже нарицается летописание князей и земля Руския» и следующее за ним рассуждение о начале городов принадлежит позднейшему составителю; а второе заглавие: «О начале Русьскыя земля и о князих» - с рассуждением о древних князьях, взято им из древнейшего летописца - какого: новгородского или киевского - решить трудно. Рассуждение о древних князьях и боярах оканчивается так: «Да отселе, братия возлюбленная моя, останемся от несытьства своего: доволни будите урокы вашими. Яко и Павел пишет: ему же дань, то дань, ему же урок, то урок; ни кому же насилия творяще, милостынею цветуще, страннолюбием в страсе божии и правоверии свое спасение содевающе, да и зде добре поживем, и тамо вечней жизни причастници будем. Се же таковая. Мы же от начала Русьской земли до сего лета и вся по ряду известно да скажем, от Михаила царя до Александра и Исакия». Выше было указано на примету первого летописца новгородского, ученика Ефремова; примету другого позднейшего составителя находим под годом 1144: «В то же лето постави мя попом архиепископ святый Нифонт».