Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Я подумал, подумал, предложил после долгих размышлений:

— Тогда давайте спать!.. Сон — это временная смерть, а что они мертвому… или даже полумертвому сделают?

В самом деле, подумал я утром, просыпаясь, мало ли что мне грезилось, это все подсознание, я не виноват. Я — это кора, даже самая верхняя пленка на коре. Там никаких баб, там я просто зайчик, белый пушистый зайчик, что несется по большому страшному миру, стремясь спасти свою шкурку…

Я вытер следы ночных безобразий, мне все равно ведьмы ничего не сделали, ведь это тело — вовсе не я, моя душа если и не порхала, то дрыхла за стелькой сапога, а все тело — от дьявола, и так понятно, так что я вовсе не грешен. Не безгрешен — до такой наглости я еще не добрякался, но вот сейчас уж точно не виноват, хотя, признаюсь, с этими ночными бабами было очень хорошо и сладко.

Позавтракав холодным мясом, мы выступили по росе. Не прошли и сотни шагов, как впереди из травы начало подниматься острие зеленого меча. Оно блистало, как будто из драгоценного кристалла, словно вырезанное из цельного куска изумруда, но я отчетливо видел холодный блеск металла. Лезвие поднялось так, что мы увидели перекладину рукояти. Показались огромные волосатые пальцы, почему-то зеленоватые. Рука поднялась выше, теперь мы видели меч целиком.

Рука торчала из земли, выдвинувшись по локоть. Втрое толще человеческой, но все же человеческая. Пальцы с трудом умещаются на рукояти, так что этот меч — двуручный. Лезвие горит зловещим огнем, но нему пробегают зеленоватые искры, возникает и прячется некий узор. Рукоять — дивное произведение искусства как по дизайну, так и по орнаменту из листьев, ягод, насекомых. Там нет ни клочка, не укрытого орнаментом, и даже рифленость рукояти, как видно между гигантскими пальцами, выточена в виде зеленоватой змеи, что обвила своим телом голый металл.

Гендельсон зашептал:

— Колдовство!.. Ни в коем случае нельзя брать этот меч!

— Вы говорите так, — упрекнул я, — что мне так и хочется его цапнуть. Но, правда, у меня уже есть меч. Взять, что ли, второй?.. Но вещей не должно быть много, говорят мудрецы…

— Так говорил святой Тертуллиан, — горячо сказал Гендельсон. — Сэр Ричард, не берите это творение ада!

— Не возьму, — согласился я. — На халяву бы, это мы завсегда, на халяву и уксус сладкий. А здесь наверняка заставят отрабатывать… С другой стороны, у меня есть черный меч, представляете его на стене в гостиной? А рядом повесить зеленый?..

Он прошептал в ужасе:

— Как вы можете такое говорить?

Я сказал задумчиво:

— Интересно, а что хотят за такой меч?.. Может быть, какую-нибудь ерундовину?

Меч выглядел старинным, очень старинным. Зеленый цвет усиливал ощущение древности, словно меч позеленел в земле от старости. И в то же время я спинным мозгом чувствовал в нем исполинскую мощь. Как вон все еще отыскивают в лесах на месте боев с фашистами проржавевшие, но неразорвавшиеся гранаты, пистолеты, автоматы…

Я соскочил с коня. В металлах я полный дуб, но это не железо, то уже превратилось бы в горку ржавчины. Это что-то из тех сплавов, что рубят железо, как теплое масло. Метеоритное железо, что на самом деле и не железо вовсе, а нечто особое. Или некий сплав, который получают граммами и покрывают им корпуса космических кораблей.

Глухой низкий голос раздался, казалось, прямо из-под моих ног:

— Ты готов взять этот меч?

Я посмотрел по сторонам, снова на землю, ответил с осторожностью:

— Вообще-то да, но я хотел бы знать… на каких условиях, чем буду обязан, напрокат это или внаем, какова арендная плата или это лизинг, но если это дар или подарок, что вообще-то одно и то же, тогда решение еще сложнее и ответственнее, ибо купить бывает дешевле, чем оставаться в моральном долгу, я хотел бы уточнить условия и прочие сопутствующие юридические тонкости…

Рука с мечом качнулась в мою сторону. Голос прорычал:

— Бери!

Я машинально взял. Рука ушла в землю, как в воду. Дырка затянулась моментально. Гендельсон покачал железной головой.

— Ну вот… теперь и у вас, сэр Ричард, наконец-то есть настоящий меч! А ту пощербленную железку выбросите…

В голосе этого жирного дурака было самодовольство и хвастовство: он-де свой меч не потерял, он — настоящий рыцарь, а вот я, возведенный в рыцарское достоинство по капризу глупой девчонки принцессы, вынужден довольствоваться подарками.

Я снова взвесил меч на руке, сделал пару пробных взмахов.

— Неплохо… Давайте, сэр Гендельсон, испробуем лезвия наших мечей?

Он насторожился.

— Что вы имеете в виду?

— Что имею, то имею. Рубанем вашим мечом по лезвию моего, потом моим по лезвию вашего…

Он сказал поспешно:

— Это не рыцарские забавы. Настоящие рыцари обнажают мечи только в битвах.

Я смерил его взглядом, сказал протяжно:

— Мир таков, что нам долго, думаю, ждать не придется.

На привале я кое-как приладил и второй меч за спиной. Тот, который отыскал в руинах, тоже выглядит непростым, на досуге как-то разобраться бы с ним. Очень уж большая древность в нем чуется. А в этом мире чем Древнее, тем страньше и страньше.

Так и пошел дальше, как самурай, с двумя мечами.

Через четверть часа дорогу преградило лесное болото. Гендельсон пошел по краю, у меня сразу же появился шанс отыграться, я сказал хмурым злым голосом:

— Это болотце может протянуться на мили!.. Мы пойдем напрямик.

— Но…

— Там мелко, — сказал я с презрением. — Видно же.

Болото напоминало огромную лужу, не успевшую высохнуть после обильного ливня. Из воды торчали стволы упавших деревьев, к небу задраны голые облепленные слизью и мохом корни, иногда даже выглядывали страшные скользкие горбы, похожие на кольца гигантских змей, но это просто толстые корни, а воды там по щиколотку.

Я ненавижу болотную воду, мне страшно ступать в темное, грязное, когда под ногой что-то начинает шевелиться, то ли корни, то ли щупальца, а на поверхность поднимается коричневое облако ила… но зато эта же гнилая вода хлынет и в доспехи этого болвана в железе, ладно, потерплю, тут главная радость, что у соседа корова сдохнет…

Над болотом гнилой туман, негустой, но деревья на той стороне расплываются, двигаются из стороны в сторону. Когда наконец пришли на то место, оказалось, что деревья торчат из воды, а вода хотя и не выше, чем до колена, но кое-где то ли водовороты, то ли упавшие деревья оставили за собой ямы; я сам дважды сорвался по самое горло, а Гендельсона пришлось выволакивать четырежды, сам он в своих доспехах и намокшей одежде уже не вылез бы.

Я начал выдыхаться, ибо иду впереди и прощупываю дорогу. Дно постепенно повышается, воды не больше, чем по колено. Деревья высятся могучие, стройные, совсем не болотные, где обычно болезненно мелкие, покрученные, с почти голыми ветками. Гендельсон хрипел, часто останавливался перевести дух.