После дождичка в четверг - Мэтт Рубинштейн

Этот язык, полный беспорядочной роскоши, не был философским. Отдельными словами обозначались целые выражения: «bams» означало «пусть они забудут об этом», «moooah» — «я сожалею», «apachana» — «отвратительные создания, сделанные из праха». Языку недоставало безупречности, которую искал Уилкинс, но, возможно, здесь присутствовала безупречность другого рода. Когда Джек снова обратился к книге, то понял, что «ангельский» язык может успешно выполнять все функции, заложенные в манускрипте: трансформация, тайнопись, цикл песнопений. Те, кто изучал манускрипт — в целом или разделенном виде, — по-своему были правы. Ди мало что видел и понимал отчетливо, но, возможно, подошел к разгадке ближе всех. «Язык ангелов» — Джек внезапно ощутил, как от этих слов по телу разливается тепло.

Бет выглядела усталой, как будто забралась еще дальше, чем он.

— Мы с Сэнди собираемся пойти выпить.

— Куда? — поинтересовался Джек, убирая книгу на место.

— Не знаю. В какой-нибудь бар.

— Что ж, неплохо.

— Ты помнишь, что у нас завтра?

Он потер глаза.

— И что же?

— Церемония награждения. Торн.

— Ах да, конечно.

Бет помолчала, поглаживая пальцами кожаные корешки книг.

— Хочешь пойти с нами?

Джек подумал, что надо бы согласиться — от тусклого света у него уже все плыло перед глазами, — но мысль о бумагах Келли, о ключе к разгадке не давала покоя.

— Я лучше поработаю.

Он как будто уловил на лице Бет что-то вроде облегчения, впрочем, он особо не всматривался.

После возвращения в Англию Джон Ди почти ничего не писал, как не писали и о нем. Джек перерыл груды книг, прежде чем нашел сноску, в которой говорилось, что Ди умер в конце 1608 года. Тех немногих, кому привелось посетить его дом в Мортлейке, немало поразило практически полное отсутствие книг в его библиотеке. Собственные сочинения Ди пропали — если верить слухам, в момент его смерти они рассыпались прахом или загорелись, сами собой. Напоследок Джек прочел несколько строк о Ди в биографии антиквара Роберта Коттона, который слышал все эти россказни, но полагал, что, судя по всему, Ди просто спрятал свои книги. Он потратил десять лет, скупая близлежащие поля и перепахивая их в поисках магических сокровищ.

Полки поплыли вокруг Джека, когда он, перемещаясь по библиотеке со скоростью Бет, принялся читать об этом новом собирателе. Коттон обладал редким даром находить бесценные манускрипты. Многие сокровища монастырей — евангелия с Холи-Айленда, уникальные экземпляры «Беовульфа» и «Сэра Гавейна» — всплыли в его библиотеке, которую украшали бюсты Калигулы и Нерона. После долгих поисков он прибавил к своему собранию извлеченные из земли труды Джона Ди. Вскоре библиотека Коттона стала самой обширной частной коллекцией, значительно превосходящей собрание Ди.

В Англии светские библиотеки подвергались ничуть не меньшей опасности, чем церковные. Коттон был политиком, и старые книги в его коллекции являлись лучшим доказательством силы. Король и его советники, страшась тех знаний, которые собрал Коттон, поспешили обвинить его в измене и прибрать к рукам ненавистные книги. Это было все равно что изъять жизненно важный орган; антиквар умер через год. И хотя большую часть книг наследникам вернули, остальные были по приговору сожжены рукой палача.

Джек перечитал эту строчку. Так оно и было: книги еретического или подрывающего государственные устои содержания относились на площадь в Вестминстере или Чипсайде и сжигались. В животе у Джека как будто стянулся узел. Суды и парламент за сотни лет обрекли на уничтожение тысячи документов — будь то рассуждения о жизни после смерти или петиция с требованием воскресного отдыха. Изучив библиотеку Коттона, король Карл приказал сжечь целую груду юридических трактатов, в которых обсуждалась королевская власть, — за мятежный дух; несколько книг о природе Троицы — за богохульство, а также длинное и непонятное письмо к гластонберийскому аббату — как подделку.

Джек покидал библиотеку с ощущением, что во всех этих книгах нет ни слова, что страницы, пожелтевшие по краям, и кожаные переплеты девственно чисты, а вернувшись в церковь, не увидел на киноафишах ни одной буквы. При мысли о манускрипте, спрятанном в склепе, его охватило чувство сродни ужасу — Джек подумал, что никогда не разгадает тайну этой проклятой рукописи. Он сидел в одиночестве на полу и тупо наблюдал, как меркнет свет и здание наполняется тенями. Не было сил даже для того, чтобы встать и включить лампу. И когда мрак окутал стены и потолок, Джек осознал, что рад этому: он ничего не мог прочесть и ничего не хотел видеть.

Он не слышал, как вернулась Бет. Вернее, ему приснилось, как она вернулась, открыла дверь, на цыпочках подошла к нему.

— Джек…

Он спал и думал о языке ангелов — о тех нескольких словах, которые Ди успел записать, прежде чем утратил ключ. Это был великолепный язык, который открывал душу; он мог, свободно циркулируя между людьми, всему их научить, но сгинул в языках пламени.

— Ты спишь?

Наверное, да — его грудь размеренно опускалась и поднималась, хотя глаза и были открыты. Он не желал отрываться от этого чудного языка и возвращаться в обычный мир.

— Джек спит.

Бет что-то пьяненько бормотала, описывая вокруг него круги; сброшенная одежда валялась по всему полу, Джек почувствовал, как нагие тени ласкают его, дразнят, будят, — возможно, его посетил суккуб.

— Спи, Джек, спи.

Он спал или притворялся, глядя незрячими глазами в сторону двери. Бет забралась в постель, прижалась пахом к его ягодицам, провела пальцами по бедру. Его окутали разнообразные запахи: дым, алкоголь, духи. Наверное, она неплохо провела вечер.

— Я думала о нашем маяке, Джек, — прошептала Бет. — Маяк в пустыне, который светит сквозь людей. Я подумала — все это очень хорошо. Но что, если свет недостаточно сильный? Он не может просветить тебя насквозь, а освещает только краешек. Тогда, значит, и ты ничего не видишь. Или видишь неправильно.

Он пытался следить за ходом ее мысли, но рассуждения Бет пошли куда-то в сторону. У пьяных своя логика.

— Свет, который проникает в тебя… Но такого света не бывает, Джек. А в потемках может случиться что угодно. Что угодно случается там, куда ты не можешь заглянуть. А когда ты хочешь увидеть… когда ты пытаешься обернуться…

Бет ослабела и стала засыпать. Если он встанет, то испугает и смутит ее. Он позволил ей лежать рядом. Утром все будет в порядке; утром он решит все проблемы.

— Это сумерки, Джек. Единственный свет, который у нас есть.

Чьи-то фары осветили витраж, на потолке заиграли все цвета радуги — эллипсы превращались в круги, а затем снова вытягивались. Прежде Джек этого не замечал.

ГЛАВА 16

Джек проснулся поздно, измученный; Бет уже ушла. Пол был усыпан скомканными листками, похожими на лилии. Джек нагнулся и стал их разворачивать, чувствуя себя столетним старцем. Тот же самый рисунок, который он видел накануне: три сердитых мазка (лицо), длинный контур тела. На первом листке фигурка была двойной, у каждой линии имелся «призрак». Точка зрения пьяного или больного.

День на пляже. На следующем листке Бет нарисовала целых три фигурки — красную, зеленую и синюю. Неуверенные контуры, приятная асимметрия: зеленая Бет находилась дальше от синей и красной, чем последние две — друг от друга. Это был хороший рисунок, и Джек почти его понимал.

На следующем рисунке обнаружились четыре Бет: черная, желтая, розовая и голубая. Что-то в цветах… Он не понимал, куда делась Бет. Они должны были вместе ехать на церемонию награждения. Все остальные рисунки изображали то же самое либо были неоконченными набросками. Джек оставил их валяться на полу.

«Норвежское общество» в основном занималось торговлей, ветряными электростанциями и производством картона, но заодно поощряло переводчиков и любителей мифов и поэзии. Церемония проходила в погожий день, зал находился в нескольких кварталах от центра города.

Джек припозднился и был вынужден стоять в задних рядах, где почти ничего не видел за норвежцами — высокими и массивными с волосами цвета серебра или меди и похожими на штормовое небо глазами. После доклада о недавних исследованиях в области саг и происхождении старинных документов речь зашла о традиционных кеннингах. Ворон — «лебедь битвы», битва — «спор мечей», меч — «кровавый змей», кровь — «вино воронов», и так до бесконечности. Все соглашались, что Торн победил по праву. Люди размышляли о «солнце и парусах души», и их красивые лица хмурились.

Есть что-то достойное жалости в том, чтобы приклеивать слова друг к другу, подумал Джек. Это язык пигмеев, но не ангелов. Он не мог стряхнуть с себя ощущение безнадежности по поводу всего происходящего. Ему нечего здесь делать. Манускрипт еще никогда не казался таким важным и таким далеким. Он обладал силой, выходящей за грани фантазии; госпитальеры и террористы сделают все, чтобы его вернуть, и единственная надежда Джека — перевести книгу первым. Но он не знал как.