Вера - Алиса Клима

не было у Шурочки. Она не понимала, что чистота ее помыслов и невинность души притягивали его, что десятки Шурочек уже побывали в его объятиях и он не нашел в них того, что нашел в ней, Вере.

Она вдруг увидела отражение Ларионова позади в другом конце анфилады. Он стоял, утираясь полотенцем, и разглядывал ее, а потом направился к ней.

– Что вы смотрите? – спросила она грубо, повернувшись к нему.

Ларионов улыбнулся.

– Я любовался вами, Верочка, как и сегодня, когда вы танцевали, – сказал он так, словно и не было этой неприятной сцены на чердаке.

– Я думала, вы любовались Шурочкой в кухне! – не смогла удержаться она и тут же сникла от досады на свою глупость.

Ларионов сделал к ней шаг, и Вере показалось, он хотел заключить ее в объятия. Она отшатнулась и неожиданно для себя залепила ему пощечину с такой силой, что ладонь ее загудела.

Ларионов, тяжело дыша, взял ее за запястье.

– Зачем же так, Верочка? – сказал он тихо. – Мне нет до нее дела.

Вера выдернула руку, не в силах совладать с яростью.

– Вы, вы… знаете, вы кто?! – Она задыхалась. – Вы… страшный человек! Предатель!

Она выбежала из дома и направилась через лес к теннисной площадке, с ужасом вспоминая пощечину. Как она могла так вести себя? Как могла его ударить? Он ей был ближе всех в этом мире! «Все кончено теперь! Он возненавидит меня и правильно сделает, – думала она. – Как можно любить такую дурочку!» Вера сжала гудевшую все еще руку.

Солнце медленно, лениво шло на запад. Лес остывал от жаркого дня и начал благоухать влажным ароматом. Стволы сосен сияли, как янтарь, сквозь вуаль паутин и частиц, витающих медленно в замирающем нежном свете вечера. Красота природы, любимой Верой природы русской земли, постепенно успокаивала ее кровь. Как могла она в этой красоте стать такой гадкой, склочной, низкой, что опустилась до ревности: залепила затрещину Ларионову, оскорбила Подушкина, расстроила всех. Она представила, как тяжело было Ларионову в эти дни. И вместо поддержки она всячески мучила его. Какое ребячество… И все же – пусть! Ревность все еще душила ее и распаляла мысли. Она чувствовала боль в самом центре груди, такую сильную и пульсирующую, что ей хотелось то кричать, то бежать, то бессильно плакать…

Кира, Надя и Маша уже играли. Недалеко от площадки сидели на небольших тканевых шезлонгах Алина Аркадьевна и Зоя Макаровна, чуть поодаль на пригорке под вязом – Иванка с «магазином» и Шурочка. Вера подошла к матери, с печалью окинув взглядом Шурочку.

– А где папа? – спросила она, чтобы скрыть досаду.

– Папа и Архип пошли к председателю, они будут к ужину. Присядь с нами на минутку, Верочка.

Вера почувствовала, что мать недовольна.

– Что там опять приключилось с Женей? На Ларионове лица не было.

– Ах, мама, оставь, прошу! – воскликнула Вера, готовая теперь плакать.

– Слушай мать, Верочка, – низким голосом бухала Зоя Макаровна.

– Вера, – еле слышно сказала Алина Аркадьевна, – перестань мучить Ларионова. Он вел себя достойно и не виноват в том, что Шурочка неприлично откровенна с мужчинами.

– Ха! – возмутилась Зоя Макаровна, не терпевшая конкуренции.

– Зоя, ради бога. – Алина Аркадьевна сделала знак Зое Макаровне, кивнув в сторону Шуры. – Твой Григорий – видный мужчина, что ж скрывать! Вера, доченька, в жизни будет еще много испытаний и гораздо более серьезных, чем те, что выпадают тебе сейчас. Не растрачивай себя понапрасну. И береги чувства тех, кто тебя любит. И еще – не пытайся ограничить свободу мужчины. Более неблагодарного и бесплодного занятия нет. Позволь ему быть таким, какой он есть, прими его со всеми его привычками и недостатками. А ваша любовь сделает свое дело.

Вера любила слушать мать. Это ее успокаивало и отшелушивало все лишнее. Она поцеловала Алину Аркадьевну и побежала играть с девочками.

– Не знаю, что делать с ней, – вздохнула Алина Аркадьевна. – В ней слишком много страсти. Измучила Ларионова, а он ей все прощает. Кажется, и впрямь влюблен.

– Ха! – гаркнула Зоя Макаровна. – Что и говорить – хорош собой, черт! А Верка-то повзрослела и не по годам созрела.

– Ума не приложу, как быть, Зоя. Мала она еще для него – ведь школьница! Подумать страшно. А он уже мужик – ходит вокруг нее как одурманенный. Нет, Боже сохрани! Он не позволяет себе никаких излишеств. Но я-то вижу, как там кровь бурлит. Это все на поверхности бесстрастность, а на самом деле там все бушует.

– Да уж, дела… Иванка-а! Где наш магазин?! Умна она больно, а женщине это зачем? Только страдать.

Иванка подбежала и налила себе и Зое Макаровне по полстакана.

– А что если сосватать ее, как в былые времена?

Алина Аркадьевна посмотрела на Зою Макаровну с искренним недоумением.

– Ты в уме ли, Зоя?! Мы в какой стране живем? Пионерка, сосватанная комбригу Красной Армии! Это скандал. А в прежние времена уж через год бы выдали, и дело с концом. А так как подумаю, что по самым скромным расчетам еще несколько лет им ждать…

– А он-то жеребец племенной! – оживилась Зоя Макаровна.

– Ох, Зоя, ты все о своем… Уедет в понедельник, а там видно будет. Только я чувствую сердцем, что Вера привязалась к нему душой, вот что страшно. А вдруг загуляет, забудет ее. Это травма на годы. Я сама такою была. И ты права, он – взрослый мужчина и ведет такой образ жизни, что не приведи Господь. А Верка моя исстрадается. Она хоть и сильная, но уж очень впечатлительная.

– Да, времена нынче скверные, – вздохнула Зоя Макаровна. – Если бы не Иванкин магазин, я бы пропала давно. А так бы сосватали…

– Зоя, тут и говорить нечего! Да и что теперь это значит? Без закорючки в ЗАГСе все скрепы – пыль. Надо ждать.

К ужину опять все собрались на веранде. Дмитрий Анатольевич рассказывал про поход к председателю. Ужинали спокойно. Архип травил байки про Первую мировую, что означало, что он уже достаточно взял в галошу.

– Они от нас, ахтунг-ахтунг, а мы от них! И все стреляют и бегут, бегут… Командир наш был здоровый мужик, метра два ростом и молодой еще. Ногу ему тогда оторвало, и я впервые видел, как мужик плачет. «Что ж ты, батюшка, плачешь?», – говорю я, значить, ему. А он плачет: «Я, – говорит, – Архип, в два метра ростом! Как же я теперь такой ходить смогу?» А я ему говорю: «На культе, батюшка». А он мне: «Так я же с таким весом землю рыть ею буду, а