Виттория Аккоромбона - Людвиг Тик

Герцог порывисто встал — пора было возвращаться в замок. Когда опустились сумерки, поднялась сильная буря. Ветер завывал в вершинах деревьев, старые стволы содрогались, трещали и ломались ветки. Потом началась гроза.

Сели ужинать: герцогиня — робкая и задумчивая, герцог — в приподнятом настроении: волнение в природе доставляло ему истинное наслаждение.

Поздно вечером приехал старик-посыльный из Флоренции.

— Кто прислал тебя? Что тебе нужно? — воскликнул, увидев его, Браччиано.

— Простите, милостивый господин, — ответил старик, — что я появляюсь перед вами такой мокрый и грязный, но в город пришло известие, что в старом замке Медичи, в Каффаджиоло, неожиданно умерла госпожа Элеонора.

— Как? — воскликнула Изабелла, страшно побледнев.

— Отчего она — молодая женщина — могла умереть? — спросил Браччиано, сохраняя спокойствие.

— От сердцебиения, — промолвил слуга. — Принц Пьетро сам прискакал в город с этим печальным известием. Однако он ведет себя странно для вдовца — беспутен и дик, как обычно. Поэтому отовсюду поползли слухи, которые принц даже не пытается опровергать, что он собственноручно задушил жену, чтобы положить конец ее плохому поведению. Неужели ради этого можно было решиться на такую жестокость?

— Вы правы, — ответил Браччиано, — мстить таким способом столь же непростительно, сколь и неестественно. Безусловно, Элеонора опорочила гордое имя Медичи и дом Толедо, открыто пренебрегая законами нравственности, но это не оправдывает принца. Конечно, не пристало столь высокой даме бродить ночью по городу в мужском костюме, водить знакомство с рабами и рабынями, проникать под маской в чужие дома, чтобы стать свидетельницей непристойных сцен, и находить в этом радость, — это достойно наказания. Но убивать!? Собственными руками! Принц заклеймил сам себя на веки вечные. Этот проклятый испанский обычай кровавой местью утолять свою слепую ревность никогда не приживется у нас в Италии.

Браччиано попрощался со стариком, распорядившись, чтобы тому дали сухую одежду, накормили и постелили постель. У Изабеллы помутилось в глазах, однако ей приходилось делать вид, что она занята едой, которую заботливо предлагал ей супруг.

— События, достойные размышлений! — промолвил он спустя некоторое время. — У престола постоянно бушуют страсти. Как прост был образ жизни старого Козимо{107}, почтенного отца нашей родины, как чист и благороден был великий Лоренцо Великолепный! Но с герцогом Александром врываются насилия и несчастья. Загадочно умирают сыновья благородного Козимо II{108}, происходят кровавые события за недолгий пока еще период правления твоего брата. В других землях Италии — папа Александр и его ужасный сын Чезаре Борджиа, семьи Висконти и Сфорца в Милане, Феррарец, заставивший повесить собственного сына{109}, — и все это происходит из-за любви, сладострастия, ревности, жажды мести, корыстолюбия и стремления к власти.

Браччиано ходил взад и вперед по залу, потом заявил:

— Нет большего удовольствия, чем в такую вот непогоду бродить по лесу во мраке: я люблю это с детства.

Он взял шпагу, охотничье ружье и удалился. Изабелла сидела молча в полном отчаянии: вот, значит, куда заводит мечтательность и легкомыслие. Она блуждала по комнатам, повсюду встречая незнакомых слуг с суровыми лицами. Вдруг вошла старая няня и таинственно поманила свою госпожу рукой. Когда они оказались одни в спальне, няня зашептала:

— Вот, госпожа, возьмите записку! Старик сказал мне, что ехал сюда только ради вас — передать записку, пусть даже рискуя жизнью. Его, правда, щедро вознаградили, но ведь жизнь дороже любой награды.

Изабелла дрожащими пальцами взяла записку. Она хорошо знала этот почерк; в записке было лишь несколько слов: «Ради Бога! Бегите! Не медля ни минуты!»

— Куда? Как? — воскликнула Изабелла в отчаянии. — Окна слишком высоки, лес непроходим и мне не знаком, ни коня, ни верного человека — разве только тот старик из города.

— Он не сможет помочь, — запричитала няня, — я хотела зайти к нему, но двери заперли. Куда ни посмотришь — везде суровые, злые надсмотрщики с мрачными лицами; мы — узники крепости.

Изабелла проверила каждое окно, чтобы найти какой-нибудь выход, но все было напрасно. Вернулся герцог, и няня покинула свою госпожу. Он поставил ружье и шпагу в угол, снял перчатки и сказал:

— Стало холодно, нужно беречься в такую погоду. Можешь себе представить: несчастный старик, прискакавший сюда с печальным известием, все-таки простудился, да так сильно, что не выдержал жара и умер; теперь он, мертвый, лежит в комнате внизу.

Изабелла закричала громко, пронзительно, дрожа всем телом. На крик в комнату вбежала самая верная ее горничная — красивая молодая Стелла. Она увидела, как Браччиано заботливо склонился над страдающей супругой, — он держал ее на руках:

— Это путешествие или гроза так сильно напугали ее. С ней как будто случился удар.

Стелла бросилась к госпоже, принялась растирать ей виски. Герцогиня была в полуобморочном состоянии, ее угасающий взгляд скользнул по лицу девушки, она сжала руку служанки и прошептала:

— Останься со мной!

— Она всё слабеет, — промолвил герцог. — Вы видите мой страх, Стелла? Скорее, скорее принесите тот целительный эликсир, что хранится у егеря на случай ранения на охоте. Быстрее!

Горничной показалось, что госпожа, превозмогая страшную слабость, хотела удержать ее, но служанка не осмелилась ослушаться хозяина. Браччиано снова закричал:

— Что же вы стоите? Скорее!

Стелла помчалась со всех ног:

— Смотрите, — тихо промолвил герцог супруге, — из складок платья выпала записка Троило. Почему же вы ее сразу не порвали?

Прибежала, запыхавшись, Стелла, с бьющимся от страха сердцем. Однако когда она хотела войти в комнату, оказалось, что дверь заперта изнутри. Она дергала ручку и стучала. Ей показалось, что она слышит плач, потом громкие пререкания, всхлип, — вдруг всё затихло — Браччиано отворил дверь и промолвил:

— Кто же ее запер?.. Посмотрите на бедняжку.

Изабелла полулежала на полу. Стелла опустилась перед ней на колени и стала втирать ей в виски лекарство. Вдруг она заметила на шее и лице умирающей синие пятна, увидела, как широко раскрылись ее глаза: в них вспыхнул и погас последний огонек. Изабелла, мертвая, поникла у нее на руках.

— Видите, — плача воскликнул Браччиано, — она оставила нас, несчастная, прекрасная и восхитительная даже в смерти! Да, плачьте теперь, бедная Стелла, вы потеряли свою дорогую госпожу, великодушную, приветливую; она покинула нас. Так неожиданно утратить ее, не осуществив своих планов, так и не насладившись радостями тихого семейного счастья рядом с милым существом. Увы, я возвращаюсь в город горюющим вдовцом.

Стелла рыдала, остальные служанки тоже были потрясены страшной вестью:

— Путешествие, сырой замок, страшная гроза убили нашу нежную госпожу. Герцог безутешен.

Вернулись в город: Браччиано впереди, следом повозка с телом герцогини. За пышным погребением Элеоноры Толедской последовало второе — устроенное с еще большей торжественностью — прощание с молодой сестрой великого герцога. Брат усопшей шел, печальный, рука об руку с Браччиано, и казалось, оба старались утешить друг друга — горе будто объединило их еще больше, чем прежде. Пьетро на похоронах не было.

Когда вернулись из церкви, Браччиано заметил в толпе секретаря герцога — Малеспину и, проходя мимо, сказал вполголоса:

— Не правда ли, теперь снова есть что порассказать?

Тот содрогнулся от этих слов и поспешил покинуть толпу, чтобы поразмыслить в одиночестве.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В Риме все больше и больше сближались два кардинала, Монтальто и Фердинанд Медичи, побуждаемые желанием создать непримиримую оппозицию властолюбивому Фарнезе. Было почти решено, что, если состоится конклав{110}, выбор, конечно, падет не на Фарнезе. Итак, кроме благочестивого Борромео, все больше прелатов партии Медичи тайно или явно объединялись против Фарнезе, ибо его высокомерие задевало многих, и они понимали, что их интересы будут ущемлены, если этот высокомерный человек займет папский трон.

Монтальто и Фердинанд встретились — молодой кардинал хотел сообщить старому важные новости и попросить у него совета.

— Как обстоят дела во Флоренции, почтенный друг, — начал Фердинанд, — нет нужды описывать вам. Вы, конечно, уже знаете о горе и позоре, обрушившихся на моего слабого брата? Бьянка — искательница приключений — так бесцеремонно управляет им, что страдают все: и народ, и придворные. По натуре он благороден и честен, любит искусство и науку, почитает религию, и все-таки жалкой шлюхе удалось заставить его так долго изменять самому себе. Распутство довело ее до того, что она не может иметь детей, и все-таки в прошлом году сумела убедить брата, что родила от него сына. Франческо счастлив и верит каждому слову обманщицы. Многие месяцы верные ей няньки искали и пытались подкупить женщин, ожидавших ребенка. Она же, притворившись беременной, вызвала сочувствие и радостные надежды брата. Одна из этих женщин разрешилась мальчиком, и его сразу же переправили во дворец, а потом представили как отпрыска великого герцога. Няни и настоящая мать постепенно куда-то исчезли, чтобы, не дай Бог, не выболтать секрет. Вы же знаете те отвратительные способы, какими привыкли избавляться от ненужных свидетелей в моем отечестве: молчат только мертвые уста, и убийство стало почти всеобщим ремеслом и законным средством управления.