Академия на краю гибели - Айзек Азимов

— Но ведь, с другой стороны, ты мог его не найти именно потому, что его просто нет.

— Не знаю. Пока не уверюсь, что его действительно нет, о Прыжке даже и думать не хочу.

— А-а-а… Так вот в чём дело! А я-то думал, почему это мы всё плывем и плывем в пространстве и всё не прыгаем… Я, знаешь ли, слыхал о Прыжках. Признаться, немного побаивался и всё ждал, когда ты скажешь мне, что надо пристегнуться или таблетку какую-нибудь дашь… ну или что-то в этом роде.

Тревайз не смог сдержать улыбки:

— Бояться нечего. То, о чём ты говоришь, — страшная древность. На таком корабле, как у нас, всё предоставлено компьютеру. Нужно только дать ему соответствующие инструкции, а всё остальное он сделает сам. Даже не почувствуешь, что что-то произошло, только картина в иллюминаторе изменится, вот и всё. Если ты видел когда-нибудь слайд-шоу, то представляешь себе, как это бывает, когда кадры быстро сменяют друг друга. Вот так примерно выглядит Прыжок.

— Бог мой! Я ничего не почувствую? Правда? Это даже как-то обидно, знаешь ли.

— Ну я, по крайней мере, никогда ничего не ощущал, а ведь я летал не на таких современных кораблях, как наша малютка… Но Прыжок мы пока не совершили не только потому, что я не нашёл гиперреле. Нам нужно улететь подальше от Терминуса и от его солнца. Чем дальше мы будем находиться от любого объекта с большой массой, тем легче проконтролировать Прыжок и произвести выход в обычное пространство в заданных координатах. В экстренных случаях можно, конечно, пойти на риск и совершить Прыжок, находясь всего в двухстах километрах от поверхности планеты, но тогда приходится положиться на удачу и надеяться, что всё сойдёт благополучно. Правда, пустого пространства в Галактике гораздо больше, чем занятого, но всегда есть вероятность, что после Прыжка окажешься где-нибудь поблизости от крупной звезды, а то и в самом центре Галактики. Тогда и глазом моргнуть не успеешь, как заживо изжаришься. Чем дальше держишься от крупных объектов, тем меньше такая вероятность.

— Что ж, тогда я целиком полагаюсь на твою осторожность. Насколько я понимаю, торопиться нам особо некуда.

— Вот именно… В особенности потому, что я бы сейчас душу отдал на заклание, чтобы найти гиперреле до первого Прыжка… либо я должен убедиться, что его здесь нет.

Тревайз снова глубоко задумался, и Пелорат осторожно, но довольно громко поинтересовался:

— И долго ты будешь искать? Сколько времени это займет?

— Что именно?

— Я хотел спросить… когда бы ты совершил Прыжок, если бы не искал гиперреле?

— Ну… при нашей скорости и траектории… скажем, на четвертый день после старта. К концу четвертого дня. Точное время определю с помощью компьютера.

— Значит, на поиски у тебя ещё целых два дня. Можно я выскажу предложение?

— Валяй высказывай.

— В своей работе мне часто приходилось сталкиваться… конечно, у меня совсем другая работа, не такая, как твоя… но все-таки что-то общее всегда есть. Словом, когда зацикливаешься на чем-то одном, постоянно об этом думаешь — толку мало. Но стоит расслабиться, отвлечься, заняться чем-то другим — и твоё подсознание, освободившись от гнета раздумий, сможет решить твою проблему.

Тревайз зажмурился и рассмеялся:

— Действительно, а почему бы и нет?! Скажи-ка мне, Профессор, почему тебя так интересует Земля? И почему вообще затеян этот странный поиск конкретной планеты? Этой прародины человечества?

— А, понятно… — Пелорат радостно покивал. — Это было давно. Лет этак тридцать назад. Я, знаешь ли, собирался выучиться на биолога, когда поступал в колледж. Особенно меня интересовало разнообразие биологических видов в различных мирах. Хотя… разнообразие — не совсем верное слово. Вариаций, как тебе известно… хотя, наверное, неизвестно, — очень немного. Все формы жизни по всей Галактике — как минимум известные нам на сегодняшний день, — обладают белково-водно-нуклеиновой структурой.

— Я учился в военном колледже, — сказал Тревайз, — и там большое внимание уделялось ядерной физике и гравитации, но не такой уж я узкий специалист. О химических основах жизни я кое-что знаю. Нас учили тому, что вода, белки и нуклеиновые кислоты — единственная возможная основа для биологической жизни.

— Несколько поспешное заключение, знаешь ли. Правильнее было бы сказать, что до сих пор не найдено других форм жизни. Гораздо более удивительно то, что индигенные, эндемичные формы жизни — виды, которые бы обнаруживались только на одной планете, — удивительно немногочисленны. Большинство из существующих видов, включая и Homo sapiens, расселены по всем или, по крайней мере, большинству обитаемых миров Галактики и весьма сходны между собой биохимически, физиологически и морфологически. Индигенные виды же, с другой стороны, резко отличаются по межвидовым и внутривидовым признакам.

— И что из этого следует?

— Вывод таков: какой-то один мир в Галактике — один-единственный — отличается от всех остальных. Десятки миллионов миров в Галактике развили жизнь — простейшую, примитивную, хрупкую, трудно сохраняемую, не слишком разнообразную, не легко распространяемую. И единственный мир, только один, развил жизнь миллионов видов, да-да, именно миллионов, и некоторые из этих видов были высокоспециализированными, высокоразвитыми, с громадными способностями к размножению и распространению, включая нас. Мы оказались настолько разумны, что создали цивилизацию, разработали технику космических полётов и колонизировали Галактику. А распространяясь по Галактике, мы всюду брали с собой и распространяли другие виды, другие формы жизни, связанные между собой и с нами.

— Не понимаю, что тут такого удивительного, — равнодушно сказал Тревайз. — Всё разумно. Да, в итоге мы имеем «человеческую» Галактику. Если предположить, что начало этому было положено в одном-единственном мире, то он действительно должен был отличаться неким многообразием видов. А почему бы и нет? Вероятность столь бурного развития жизни ничтожно мала, один против миллиона, следовательно, такое могло случиться в одном из сотен миллионов миров. Вполне может быть, что такой мир действительно был только один.

— Но что сделало этот мир столь уникальным, не похожим на другие? — подхватил его мысль Пелорат. — Какие условия?

— Простая случайность, наверное. Ведь, в конце концов, люди и те формы жизни, что они таскали за собой, теперь живут на десятках миллионов планет, а раз каждая из них способна поддерживать существование жизни, значит, каждая и годится на эту роль.

— Нет! — горячо возразил Пелорат. — Нет и нет! С тех пор как человечество развило технику и вовлекло себя в тяжкую борьбу за выживание, оно действительно научилось адаптироваться в любом мире — даже в таком, прямо скажем, малогостеприимном, как Терминус. Но разве можно себе представить, что на Терминусе могла зародиться разумная жизнь? Ведь когда на Терминус прибыли первые Энциклопедисты, они обнаружили там лишь мохоподобную растительность на скалах и кое-каких насекомых. Почти все они были уничтожены, люди заселили землю и водоемы рыбой, кроликами и козами, посадили деревья, засеяли землю зерном и так далее. Мы не оставили от индигенной жизни ничего — только то, что теперь живёт в зоопарках и аквариумах.