Ворожей (сборник) - Владислав Сосновский

Хирург ошеломленно молчал, но ему начинало казаться, что он действительно все это и разумеет, и видит.

– Таким образом, – подводил итоги странствующий философ, – на сегодняшний день есть две категории людей. Одни – их большинство – энергетически плохо сбалансированы, безграмотны, ленивы, малоподвижны умом и телом, недолговечны. Они быстро набирают биомассу, так как много едят, мыслят категориями рода, силы, власти, вседозволенности. Их дух спит. В результате энергетическая сфера разрушается и происходят необратимые процессы, которые и приводят к ранней смерти. Духовно они развиваются на общем поле Земли и Солнца. Другие, потомки самых первых, те, которых осталось немного, до сих пор связаны с прародителями и питаются их энергетикой. Им бы расти, множиться, но с одной стороны мешают естественные земляне, с другой – гравиструктура нашей галактики. Эти-то, первые, сориентированы не на Солнце, Марс и Сириус, как большинство, а через Венеру – на созвездие Ориона и далее – на созвездие Девы, на Галактику родителей. Это, я думаю, более чем понятно, – заключил очередное сообщение Виктор уже глубокой ночью. – А поскольку мы с тобой, Дима, не относимся к тем, кто «умирает по желанию» – будем чтить Создателя и жить по его законам, так как ничего мудрее десяти заповедей, Книги Екклесиаста и выше Песни Песней не придумано.

Хирург вспомнил, как после этой своей очередной лекции Виктор достал из-под матраца Библию и подарил ему «Храни ее, – сказал. – Эта книга стоит всех остальных».

Где и как достал Виктор сие редкостное по тому времени и месту произведение, как схоронил среди обилия бдительных глаз – тоже осталось загадкой.

Библией Хирург дорожил, будто зеницей ока, но уберечь ее все же не удалось. Ее, в конце концов, украли. На самокрутки.

Мелькнула за белой сопкой серая краюха океана, вспорхнула с ближней сосны потревоженная птица, и Хирург снова услышал голос российского бродяги.

– Говори с Богом, Дима. Он даст тебе все, что нужно. Он напоит энергией, посредством которой сможешь лечить недужных. Помни, что ты появился здесь не просто так. Такая тебе была уготована судьба. А потом – откуда мы знаем, что есть на самом деле действительность? Но… к Священному Писанию относись с почтением. Хотя, скажу тебе: Библия – не догма. Она живет и развивается. Человек же – явление столь глубокое и непознанное, что никакие религии до конца им овладеть все же не могут. Потому что те люди, которые были вначале и те, которые после, так или иначе ассимилировались друг в друге. Понимаешь это? А Шамбалу я все-таки нашел. Это обитель высоких Душ и Учителей. Самого же места никто точно не знает: ни я, ни кто-либо другой. «Шам» на санскрите – «спокойствие». Будь внутренне спокоен, Хирург. Принимай все, что дает тебе жизнь. Ненависть – это всего лишь другая сторона любви. Гнев – изнанка сострадания. Насилие и ненасилие – не есть две разные вещи, раз и то и другое дано Богом. Выбирай лишь, что соответствует духовному кодексу, что тебе ближе. Помни об ответственности. Но ничего не отторгай. Все имеет свои причины. Любовь переходит в ненависть, ненависть – в любовь. Гнев неожиданно превращается в сострадание, а сострадание – в гнев. Это вечная игра черного с белым. И так же как в белом есть весь спектр цветов, включая черный, так в черном – все цвета, включая белый. Ненависть может в любой момент выскочить на поверхность в другой, уже более отвратительной маске. Мы все время с чем-то сражаемся. Разве при этом можно быть самим собой, быть раскованным и естественным? Поэтому мы напряжены, натянуты, всегда готовы к борьбе, всегда в страхе. Если же посмотреть внимательно, то изначально внутри человека нет врагов. Их создают безграмотные учителя. Они говорят: не смей, нельзя, это плохо, выбрось, уйди, не трогай и прочее, и прочее… Мы вдруг ощущаем, что окружены врагами, нам становится жутко, потому что мы теряем связь с красотой мира и жизни. Человек совершенен, и нельзя позволять кому-то исправлять его. Ты, Дима, можешь делать его здоровее, лучше, крепче, но лишь за счет того, что подаришь человеку энергию и прольешь свет, где он отсутствует. Вот из этого и исходи.

…Такие воспоминания завладели Хирургом, и он плыл в теплоте автобуса сквозь снежную пелену, словно в полусне своего ума. А Колымский день, между тем, уже прокрался за черту двух часов, и это означало, что время скоро покатится к вечеру, сумрачному, беззвучному вечеру и лишь хруст снега будет нарушать тишину вековой тайги.

Лес стоял раскидисто, широко, бездонно, и пройти сквозь него было не просто.

Ехать оставалось уже недалеко. Хирург начал потихоньку собирать вещи. Смел с сидения крошки, затянул потуже рюкзак, одернул свою любимую шинель. Он вообще, как бывший официальный врач, любил повсюду порядок, чистоту и соразмерность применительно к любой обстановке.

В тюрьме Хирург волей-неволей стал личностью общественной, и единые для всех правила въелись в его кожу и душу, хотел он того или нет, проведя там не один год.

Хирург вытер об испод шинели ложку, завернул остаток рыбы и засунул все это в портфель Гегелю – скоро перепутье, где нужно выходить.

Товарищи мирно дремали, укачанные извилистой дорогой. Целитель взглянул в лобовое стекло и заметил на обочине человека с поднятой рукой.

Гостеприимный водитель остановил машину, и заснеженный путник забрался внутрь салона. Он был высокого роста, чуть сутулый, с длинными, почти до коленей руками, за плечами торчал громадный цветастый рюкзак. Новый пассажир имел на себе хорошую дубленку, джинсы, заправленные в толстые армейские бутсы, на голове кричаще сидела явно чужая, черная зэковская шапка.

Путник снова оказался женщиной, что обнаружилось, когда пассажирка одним махом сорвала с себя присыпанный снегом головной убор и сбила с него снег о высоко зашнурованные ботинки, наверное, сорок третьего размера.

Девушка была по-чукотски черноволоса, с грубоватыми чертами, но блеснувшая жемчужная улыбка сделала ее лицо милым и теплым.

Очнувшиеся старатели сразу поняли, что незнакомка не из здешних: местные не улыбались. С чего бы им так счастливо улыбаться?

Похоже, она была не из хохлов, не из белорусов, не из орочей, да и на чукчу смахивала не так чтобы очень. Вообще не ясно было, какого она роду-племени.

– Хэлло! – вдруг изрекла незнакомка и сразу представилась всё с той же очаровательной, белозубой улыбкой: – Я есть Люси из Монреал. Канада.

Приисковый народ остолбенел и начал немо переглядываться. Совсем недавно проникнуть в пограничную зону Магаданской области было делом весьма непростым, а тут – Канада… Первым, однако, опомнился Гомер.

– Люська! – радостно закричал он, словно встретил, наконец, родную сестру, которую не видел лет двадцать. – Ты что это, значит, со Штатов движешься? Во времена настали! Ходи на все четыре стороны. А мой братан, слышишь, в Лондоне на базаре осетром торгует. Куда проник, змей. Молодец! Сейчас только так и надо. Ты, Люся, слышь, падай где-нибудь. Сиддаум плиз, как говорится. А ну, подвинься, хлопцы! Видите, человек бог знает, откуда прет.

Люси при помощи Гомера сняла рюкзак и присела рядом с Борисом, не переставая белоснежно улыбаться.

Борис протянул ей руку и тоже улыбнулся:

– Борис Сергеевич. Вольный художник и Магаданский поэт всех времен и народов.

– О, поэтри! – подпрыгнула от счастья Люси. – О'кей!

– Значит, – пересел поближе Гомер, – ты к нам по делу? Или так… путешествуешь? Выходит, Люся, ты шагаешь из самых Воссоединенных Штатов всей великой Америки. И куда же, извиняюсь, конечно, по какой-такой части? По торговой или еще какой? Куда, стало быть, едешь? Мы, видишь ты, Люся, народ любознательный, на все имеем свой интерес. Не в обиду, конечно.

– О, вэлл! Иду в Москва, – сообщила радостно Люси, ничуть не меняя ослепительной улыбки на резко вырезанном, почти мужском лице.

В своей добротной шубейке зарубежная пассажирка казалась даже слегка беременной, но это обстоятельство внушало золотодобытчикам некоторое дополнительное уважение к долговязой Люси.

– Значит, в Москву, – поразмыслил старатель в волчьей шапке.

– Уез, уез, – восторженно закивала канадская путница.

– И для какой же надобности? – бдительно допытывался добытчик. – Ты говори прямо. Мы народ понимающий.

Лицо канадской гостьи вдруг стало серьезным и торжественно возвышенным.

– Я есть бахай, – произнесла Люси с особой значительностью.

– Ну-у… – протянул красномордый в волчьей шапке.

– А я – Рахаим, – весело откликнулся один золотодобытчик из Азербайджана.

– Цыц, – оборвал кавказца мордатый, – стало быть, зовут тебя Люся, а фамилие твое, как я понимаю, Бахай. Так или нет?

– Ноу, ноу, – замахала руками Люси. – Менья зовут Люси Честер. Но я есть бахай. Бахай – это вера. Религия. Немного, совсем молодой религия. Сто пятьдесьят лет. Бахаулла – пророк. Посланец Бога. Он много страдал в тюрьма. Много люди пошли за ним. Много люди казнили. Бахаулла гнали из Родина, из Ирана, но Бог охранил его. Бахаулла хотел, чтобы люди на вся земля стали как одна семья. Чтобы все религии были братья и могли вместе молиться каждый по своему верованию. В Индии есть Храм Бахай. Каждый может прийти там, соединиться братьями и сестрами и говорить молитву по своей вере. Потому что все – ветки одного дерева и Бог у всех один. Так сказал Бахаулла. Так сказал его сын – Абдул Баха. Кто верит Бога, меня будет понимайт.