Sin - Mila Moon
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ладно, давай, топай, или Син убьет нас, — подталкивает к дверям Черелин, но я оборачиваюсь и крепко обнимаю ее. Девушка добродушно улыбается, хлопая меня легонько по спине.
— Черри, спасибо.
— Не стоит благодарить. Давай, Син ждет тебя, — она отстраняется, но затем, спохватившись, стукает себя по лбу, — ох, еще одна важная вещь — духи.
Брюнетка, словно маленький смерч, пролетает по комнате, хватает флакон, и меня окружает цветочный шлейф.
— Вот, дарю. Твой новый аромат, надеюсь, понравится. Теперь можешь идти.
Всю дорогу к бару в салоне автомобиля стояла напряженная давящая атмосфера. В одной руке Эванс держал сигарету, с которой слетал пепел, другой — руль. Лицо очень мрачное. Нет, даже злое. Не понимала, с чем это связано, но молчание угнетало. Я рассчитывала на парочку подбадривающих слов. Думала, Син даст наставления перед первым выходом на сцену, на которой я выступаю впервые, но ничего подобного не случилось.
Внедорожник притормозил возле черного входа в бар, Эванс быстро выбрался и хлопнул гневно дверью машины, отчего я вздрогнула. Мне оставалось только недоумевать, чем вызвана такая буря негатива. Неужели ему не понравился мой новый образ? Он поэтому злился? Странно.
Когда мы заходим в гримерку, слышится свист и удивленное «Ого». Оззи недоверчиво оглядывает меня, будто увидел инопланетянку.
— Где ты спрятала, малышку Джи?
— Черри превзошла саму себя, — хмыкает с дивана Шем, поднимая жестяную банку с пивом. — Да ты красотка, малышка.
Я смущенно отвожу глаза, чувствуя, как спину прожигают ледяным взглядом.
Помимо нас в баре еще одна группа из четверых парней. Шем, Райт, Оззи и Син обмениваются с ними взаимными рукопожатиями и приветствиями. Я стою в стороне, ощущая их пристальное разглядывание моих ног, и неловко переминаюсь. Мне безумно неловко в таком открытом наряде, а интерес незнакомцев к моей персоне только больше заставляет нервничать и переживать.
— Ваша новая вокалистка такая молчунья, — слащаво улыбается белобрысый парень и обращается ко мне: — Эй, милашка, мы не кусаемся, давай знакомиться.
— Макс, отвали от нее, — стальным голосом произносит Син. Даже по моей коже бегут мурашки от такого пронизывающего тона.
— Да ладно тебе, Эванс, она что занята? — продолжает напор белобрысый, кидая пошлые намеки в мою сторону.
— Я же сказал, — с нажимом повторяет Син. Такое впечатление, что он вот-вот ударит его, но в спор вмешивается Шем, а я с облегчением выдыхаю.
Эванс что-то говорит парням и проходит мимо меня, обдавая арктическим холодом, что в жилах стынет кровь. Провожаю удивленным взглядом его широкую спину и слышу голос Райта:
— Джи, иди сюда.
***
Син
Мне хочется что-то разбить, а лучше — кому-то. Например, этому ублюдку Максу, который смотрел на нее, как на одну из дешевых групи. Сука.
Зажимаю сигарету зубами и со свистом втягиваю дым, проглатывая его.
Бля. Где чертов ластик? Надо срочно стереть ее образ, он неправильный… Эти волосы клубнично-платинового оттенка, притягательные бирюзовые глаза, нереального цвета, словно она в линзах, и губы… Хочу провести по ним пальцем и стереть помаду или что это за хрень. Сделать с ней кое-что запретное, грязное и плохое. Джи Браун, как Священный Грааль, к которому нельзя прикасаться. А мои демоны медленно, но уверенно доказывают обратное: «Возьми свое». Свое…
Выдыхаю горький дым и смотрю, не моргая, в темно-серый, пропитанный влагой асфальт, изучая каждую впадинку и трещину.
Аромат цветочных духов заполнил легкие, а я только задыхался и тонул. Рыжеволосая девчонка исказилась перед глазами, уступая место ангелу со светлыми волосами. Ангелу, которого хотелось испортить… Чтобы белые перья на крыльях окрасились в черный — цвет порочной ночи.
О каком откровенном бреде я думаю. Откуда такие идиотские мысли в голове? Это всего лишь косметика и непривычный новый образ. Она все та же забитая маленькая Джи, которая много ест, морщит нос, кусает губы…
— Син?
Выталкиваю из себя никотин, бросая окурок на асфальт, и смотрю на появившуюся в дверном проеме девушку. Ей сложно начинать первой разговор, она не до конца влилась в эту среду, не стала недостающим пазлом — внутри Джи прежняя. Прогоняю остатки наваждения и встречаю обеспокоенный взгляд. Только теперь она не увидит тех эмоций — они скрыты под слоями равнодушия.
— Здесь холодно, зайди внутрь, — недовольно произношу и хватаю ее тонкое запястье.
Телесный контакт работает с точностью наоборот мыслям, вызывая приятное тепло, расползающееся по коже. Размыкаю пальцы и заглядываю в бирюзовые глаза, где стоит множество вопросов и непонимание.
Выступление. У нас выступление. Ее дебют. Какого черта я творю сейчас?
— Переживаешь?
Я больше успокаиваю себя бесполезными словами, нежели ее. Самое важное сейчас — выйти и показать на что мы способны. Пять дней репетиций не должны пройти напрасно. Остальное — бред собачий.
— Первый раз всегда так, но когда выйдешь на сцену, почувствуешь ту атмосферу, увидишь безумные глаза фанатов, — облокачиваюсь спиной о стену, глядя на нее сверху вниз, — тебе захочется еще. Музыка своего рода наркотик, который надо употреблять ежедневно.
— Ты помнишь свои ощущения во время первого выступления? — спрашивает тихо Джи.
Коридор слишком узкий, стоит полумрак. Единственная лампочка над входом с приглушенным светом играет против меня, а притягательный аромат духов щекочет нос. Тело рефлекторно двигается в ее сторону, и нас разделяет несколько ничтожных дюймов. Джи напрягается и нервно стискивает пальцы, опуская глаза и приоткрывая губы.
— Я этого никогда не забуду, — с придыханием шепчу и наклоняюсь ниже. Во мне бурлит неизведанное желание видеть ее расширенные зрачки, розовые щеки, которых касается румянец. Так чертовски заводит и пробуждает новые непонятные эмоции. — Словами не передать — этот момент надо прожить. Похоже на освобождение, как полет с парашютом: страшно и одновременно невероятно, по телу струится ток и адреналин, — опираюсь ладонью о стену, а нос едва касается мягких волос, вдыхаю сладкий запах шампуня и сглатываю, — тогда я вышел и осознал, что никогда не смогу остановиться. Потеряюсь в захватывающем круговороте, и это станет смыслом жизни. Наверное, музыка, мое спасение и наказание одновременно.
— Почему? — ее голос взволновано дрожит и надламывается. Четко осознаю одну вещь — это не повторится. Только сейчас в узком полутемном коридоре я делаю самую большую на свете глупость, потому что прекрасно знаю… Обо всем. Помню печальный голос и песню, в которую Джи вложила душу, оголилась полностью, стала уязвимой. Открылась передо мной…
Я касаюсь ее щеки, пылающей под ледяной ладонью, и провожу губами по
