Далеко от яблони - Робин Бенуэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майя думала, что из-за переезда отца будет плакать. Ничего подобного. Лорен – да, расплакалась, громко, навзрыд, как в детстве, когда бесилась из-за того, что старшая сестра не хочет с ней играть. В конце концов, Лорен – младшенькая, а у младших в привычке добиваться желаемого.
Их отец просто перенес в машину коробки, одежду и книги, крепко обнял Лорен, шепнув ей что-то в волосы, и только потом обнял Майю. Крепко опутанная черной лозой, она стояла тихо и неподвижно, когда папа шепнул и ей на ухо: «Я очень тебя люблю. Мы скоро увидимся. Вечером позвоню. Люблю тебя, люблю».
Майя механически кивнула ему в грудь и отстранилась. Вся эта сцена выглядела такой дешевой, такой натужной. Майя как будто снималась в фильме или спала, а может, видела сон о том, что снимается в кино. Спиной она ощущала присутствие мамы: плотно завернувшись в банный халат, та наблюдала за ними с крыльца. Она явно мучилась похмельем – Майя видела это по тому, как она щурилась от солнечного света, как напряжены были ее плечи. Хотелось бы знать, бутылка совиньон блан еще в комоде или уже выпита?
Отец попытался удержать Майю за руку, но она отступала и отступала, пока не уперлась пятками в нижнюю ступеньку крыльца. Лорен, стоявшая рядом, вытирала лицо рукавом толстовки, а в голове у Майи крутилось лишь одно: «Полный отстой».
– Береги сестру, – сказал папа, и подбородок у него задрожал.
Конечно, Майя и раньше видела отцовские слезы, но только во время просмотра тяжелых фильмов или трогательных рекламных роликов, не в жизни. Плакал ли он, например, когда впервые увидел Майю, Лорен или даже маму? Нет, насчет мамы – это перебор. Сверхглупо встречаться с парнем, который при первой встрече с тобой заливается слезами. Майя надеялась, что у мамы было чувство собственного достоинства.
– Эй, – прошептала Лорен, выдернув Майю из задумчивости.
– Что?
Лорен показала на отца, который протягивал обеим по свертку.
– О. – Майя взяла свой.
– Откройте потом, когда я уеду, – проговорил папа. – Хочу, чтобы вы обо мне помнили, вот и все.
– Ты же не умираешь, – сказала Майя. Она произнесла это в шутку, чтобы разрядить обстановку, но слова прозвучали неожиданно резко, как упрек, а не отрадный факт. – Ты просто переезжаешь на другую улицу. Мы хоть сегодня могли бы вместе поужинать.
Вот сейчас папа скажет: «Давайте сегодня вместе поужинаем». Не сказал. Еще раз поцеловал дочерей на прощание – колючая щетина царапнула щеку Майи, – сел в машину и уехал. Лорен помахала ему, Майя – нет. Облако тоски окутало ее мысленный взор, когда автомобиль скрылся за поворотом; окутало, а потом рассеялось, исчезло – так же, как и отец.
– Девочки… – начала мама, однако Майя молча прошла мимо нее в дом. Не хотела она ее слушать, ни сейчас, ни позже, ни вообще.
– Короче, – сказала Майя Хоакину и Грейс, сидевшим напротив нее за столиком в кофейне, – мои родители разводятся.
Утром, в дýше, она репетировала эту фразу. Сперва произнести ее было трудно, и тогда Майя выключила горячую воду, и шок от холодной помог словам пробиться наружу. К тому времени как она добралась до конца предложения, зубы у нее стучали, а губы сделались синими.
– Ничего себе, – отреагировал Хоакин, хотя, судя по выражению его лица, удивился он не слишком. На взгляд Майи, ее сводного брата можно было бы счесть очень даже симпатичным парнем, если бы не эти глаза, которые фиксировали любое движение и постоянно перемещались с одного объекта на другой. В этом он немного смахивал на кота, который пытается поймать луч лазерной указки, но, конечно, об этом Майя ему не сказала. Едва ли Хоакин оценит ее юмор.
– Что, правда? – вытаращилась Грейс. Вот кто выглядел по-настоящему изумленным. Она не выпустила изо рта соломинку, через которую пила кофе со льдом, и на пластмассовой трубочке отпечатались следы ее розового блеска для губ, а верхняя часть соломинки уже была изрядно пожевана. – И когда они сообщили тебе об этом?
– На прошлой неделе. Папа съехал сегодня утром. – Майя пожала плечами и потянулась за печеньем. Угощение предназначалось якобы для всех, но большую часть слопала она. – Снял квартиру в десяти минутах езды от нас. Во всяком случае, так он говорит. Спал и видел, как бы поскорее смыться. – Эти слова Майя тоже старательно репетировала, однако выговорить их не помогла даже холодная вода. Они и сейчас дались ей с трудом.
– Мама психует? – спросил Хоакин.
Одновременно прозвучал вопрос Грейс:
– А на твое удочерение это не повлияет?
– Чего? – взвизгнула Майя. – Каким образом это может повлиять на удочерение? Блин, мне уже пятнадцать! Все бумаги давно подписаны!
– Я имела в виду, – глаза Грейс виновато – не невинно – расширились, – это ведь не отменяет удочерения, так? Твои родители могут развестись, но в конечном счете на тебе это никак не скажется.
Майя закатила глаза.
– Хоакин, объясни хоть ты ей, – она ткнула пальцем в Грейс. – Скажи, что развод не влияет на удочерение.
Хоакин перевел взгляд с одной сестры на другую.
– Развод не влияет на удочерение, – послушно повторил он. – По крайней мере, я так думаю. Правда, я в этой сфере не лучший специалист.
Майя и Грейс как по команде отвели глаза. Порой они слишком легко забывали, что их брат не всегда жил с опекунами, Марком и Линдой. Это они привезли его сегодня в кофейню. Сказали, что едут за покупками в соседний торговый центр, хотя Майя на 99 процентов была уверена, что им просто захотелось посмотреть на нее и Грейс.
Тем не менее они на самом деле оказались приятными людьми. Марк – высокий, гораздо выше Майиного папы – даже такого, каким она представляла его в детстве. Марк пожал обеим девушкам руки и улыбнулся улыбкой гордого отца. Линда, милая и дружелюбная, на прощание легонько стиснула ладонь Хоакина. «Оставайся столько, сколько захочешь», – сказала она, и Хоакин кивнул. Со стороны Марк и Линда выглядели настоящими родителями, Хоакин – их сыном.
В эту минуту, однако, он методично рвал бумажную салфетку на ровные квадратики. Майя задалась вопросом, ей ли одной в семье удалось избежать этой мерзкой привычки. Увернулась от пули, подумала она. Грейс
