«Второй войны я не выдержу...» Тайный дневник 1941-1945 гг. - Лаврентий Берия

Жданов просил помочь в работе с финнами информацией и людьми. Сказал Всеволоду, что надо помочь.[265]

На Украине проводим сплошные чекистско-войсковые операции. Потери УПА до 30 тысяч только убитыми. Пополняются за счет угона призывного контингента в Красную Армию.

Не дело.

Наши потери на Украине за август до 1000 человек оперативного состава и войск НКВД, из них до 700 человек убито.

Коба уже почти месяц чувствует себя неважно, в Кремле появляется редко, постоянно бываю на Ближней. Поскольку ему нездоровится, на меня валится дополнительная работа, особенно по линии ГОКО. Докладывал по Словакии и Болгарии.[266] Вряд ли мы сможем удержать Словакию, с Болгарией проблем не будет. Говорил с Димитровым еще до нашего вступления в Болгарию. Всеволоду посоветовал нашу агентуру болгарам не раскрывать, дать наши ориентировки на тех, кого Димитрову знать полезно.

Сейчас приходится чаще работать с Лазарем.[267] Берет нахрапом и голосом, но хватка есть. Выезжает на места, у меня такой возможности нет. Говорит, люди на освобожденных территориях на восстановлении работают очень хорошо, но оккупация дает себя знать. Говорю ему, что я хоть и не езжу, но знаю по оперсводкам, сколько швали осталось, и как народ бедствует.

По линии Оперативного бюро Лазарь хорошо помогает. Но Арутюнов[268] сообщает, что у них в наркомате много болтовни, заседания у наркома по три часа и без толку, только людей мотает. Может, рекомендовать Кобе Арутюнова?[269] На железной дороге давно, работу знает. Нет, старый, Коба предпочитает ставить молодых.

Коба собрал нас в Кремле узким составом: я, Вячеслав, Георгий и Щербаков. Перед нами принимал Гаримана (так в тексте. — С.К.) и Керра,[270] потом вместе с нами заслушал Антонова[271] и Штеменко[272] о положении на фронтах и задачах на будущее. До конца года полностью освободим нашу территорию и войдем в Восточную Пруссию, а может и дальше. После военных Коба рассказал о разговоре с союзниками. Сказал, надо хорошо подготовить зимнее наступление, потому что союзники, чем ближе к концу, больше думают не как закончить войну, а что будет после войны.

Уже когда уходили, он меня задержал и предупредил, что скоро приедет Черчиль (так в тесте. — С.К.). Сказал, завтра поговорим отдельно.

У Кобы снова люблинские поляки.[273] Василевская тоже. Надо поговорить с Кобой насчет того, чтобы я обсудил с ними ряд вопросов отдельно.

Курчатов снова[274] прислал письмо прямо на мое имя. Пишет, за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил в проблеме Урана. Просит дать указания о такой же организации работ у нас.

Пока дела идут слабо, л это знаю без Курчатова. Наверное пора говорить с Кобой. Спрашивал у Вячеслава и Первухина, они как-то уклоняются, видно боятся ставить вопрос перед Кобой решительно, а у Первухина и возможностей нет. Придется мне. Боюсь, что Коба и это на меня взвалит. Ну, ладно. В Наркоматах дела более менее налажены,[275] все остальное тоже. Текучка. После войны будет тоже (так в тексте. — С.К.) самое, только полегче. А это дело новое, большое, мне подойдет.

Хочется после войны взять на себя строительство, города разрушены, можно перепланировать и построить по новому. И в Москве можно тоже. Но Коба строительство мне не отдаст. Слишком легкое дело.[276] Строителям что! Они строят из того, что им дает промышленность. А заставить работать промышленность тяжелее, чем строительство. Так что Коба все равно даст мне что-то трудное. А Уран как раз трудное и с размахом.

Над тем, что пишет Курчатов надо подумать.[277]

Уже из записей в дневнике Л.П. Берии можно видеть, как нарастало скрытое недовольство Курчатова тем, как к урановой проблеме относится Молотов, да и Первухин.

Ещё 8 сентября 1944 г. Курчатов письменно докладывал В.М. Молотову о пуске циклотрона в Лаборатории № 2, выражал адресату «горячую благодарность за помощь» и заканчивал так: «Я был бы очень рад, если бы Вы смогли уделить хотя бы небольшое время и ознакомиться с этой установкой». Однако Молотов, хотя его загруженность была меньшей, чем у того же Берии, на приглашение не откликнулся.

И 29 сентября 1944 г. Курчатов направил письмо Берии, написанное, очевидно, от руки — в силу его крайней конфиденциальности. Возможно, он и до этого обращался прямо к Берии, но в личном архиве Курчатова сохранился проект только этого письма — без формального грифа секретности и без пометы «Экземпляр], единственный», которую Курчатов на своих рукописных документах обычно проставлял. Содержание при этом было предельно закрытым.

Курчатов сообщал Берии, что познакомился с разведывательными материалами по урану и констатировал, что у нас дела идут «совершенно неудовлетворительно», несмотря на «большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 гг.». Там же было сказано то, что отражено в дневнике Берии о концентрации сил.

Интересна концовка письма:

Зная Вашу исключительно большую занятость, я, всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас двгь указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре».

Похоже, Курчатов уже понимал, что в лице Берии имеет дело с личностью подлинно исторического масштаба.

Поговорил с Всеволодом по Урановым делам. Вызывал Первухина.[278] По данным Всеволода Урановая Бомба дело реальное и американцы получат ее в следующем году и применят в Европе.

Серго почти взрослый парень. Кем он будет? Голова у него есть. Я старался приучить к самостоятельной работе, но все равно он с детства имел то, о чем мы и мечтать не могли. Это, конечно, на детях сказывается. Возьми Ваську.[279] Хороший парень, а сдерживаться не умеет.

У Кобы третий день сидит Черчиль (ток в тексте. — С.К.). В Тегеране пришлось знакомиться лично, а здесь опекаю его на расстоянии. Англичане сильно наср…ли в Варшаве,[280] активизировали армию крайовую, теперь после подавления восстания активное ядро расползается по освобожденной территории. На Украину не суются, а в Западной Белоруссии приходится иметь дело с новыми белопольскими бандами.